В другой комнате, в так называемой «господской половине», кто-то бренчал на гитаре — Альфонс, конечно, кто же еще!
Нахмурившись, я процедил сквозь зубы приветствие. Небрежно бросил мешок на лежавший в углу топор, подошел к окну и стал наблюдать, как две работницы— одна латышка, беженка из Курземе, другая белоруска — резали сечку для скота.
Меня душил гнев, во рту пересохло, возмущение мешало заговорить. Прийти я пришел, по заговорить было труднее, чем думал вначале. Слова будто застряли в горле.Молчал я, молчали и хозяева. Во дворе работницы, поправляя сбившиеся платочки, пошли -по направлению к дому. Разговаривая, они, казалось, нюхали воздух... «Конечно, — подумал я, — вам есть хочется... Обеденное время уже давно позади, но этих блинчиков, запах которых разнесся по всему двору, вы все равно не увидите».
Шуманы были кулаки старой закалки и скупы невероятно. Угостить пришедшего во время еды соседа, как это делалось во всех домах, не было принято у Шуманов. В Рогайне долго потешались над выходкой Адама Лайвиниека, прозванного за балагурство и страсть к бродяжничеству Ветреным Адамом. Однажды он заявился к Шуманам прямо к завтраку. Тогда они еще не были так богаты и частенько ели овсяный кисель. Заметив Адама, хозяйка спешно засунула четыре миски с киселем под кровать. Но разве от него спрячешь что-нибудь. Уселся, бесстыжий, на кровать и давай рассказывать, как он на Неретской ярмарке с литовками танцевал. Рассказывает, руками размахивает, ногами лягается... Ну и, конечно, перебил все четыре миски. Уходя, Адам только головой помотал: «Шут его знает, откуда у меня тесто на постолах?»
Молчание затянулось... Глаза хозяйки перебегали с блинчиков на меня, с меня — опять на блинчики. И такие были эти глаза насмешливые и ехидные, точно я уже опустошил несколько сковородок и еще хочу — ненасытная утроба!
Шуман в своем доме заговаривал первым только с урядником, Тетером, Швендером, аиичковским лавочником Мухобоем, мельником Фроловым и богатым евреем Зосельманом, лошадиным барышником. Остальные не в счет — пусть сами кланяются. Впрочем, таким посетителям другого и не оставалось. Один приходил попросить в долг ржи, другой— рублевку, третий —какую ни есть работенку.
Наконец нервы Шумана все же не выдержали:
— Что угодно гостю?
Я был настроен еще более агрессивно, чем когда-то в лопатовской конторе и на витебском базаре. Нечего церемониться. Правильно сказала бабушка: пусть ворует где может, но солдата не трогает.
Шуман в конце концов побагровел, как индюк:
— Ну, что молчишь, мямля? Выкладывай!
Слово «мямля» не вывело меня из равновесия. Я знал, что многие в Рогайне, и сам Шуман, удивлялись: шутка ли — мальчик из такой бедной семьи учится в гимназии! Вот это молодец! Зато при упоминании об Альфонсе люди часто презрительно кривились: «Куда этому мямле...»
Отвернувшись от окна, я заговорил солидно, как взрослый:
— Выкладывает пусть тот, кто занимается жульничеством. У Заланов пуд муки пропадет, но и вы, Шуманы, не разжиреете. Одна поездка к адвокату обойдется вам пудов в десять. У судей жулики не В чести, особенно в военное время. Только мы, Заданы, решили так: прежде чем засадить человека в каталажку, выслушаем его.
Для Шумана это было слишком.
— Мальчишка, что ты болтаешь? — яростно проревел он.
Надев шапку, я прошел мимо блинчиков Шуманихи, стопками высившихся в тарелках на небольшом, покрытом белой скатертью столике, сплюнул в угол и взялся за дверную скобу. Я проделал это внешне спокойно, хотя внутри все кипело и бурлило...
Таких ехидных речей и самоуверенности Шуман не ожидал. Он был явно обескуражен. Кто знает, с кем водит дружбу гимназист в городе... Может, он учил детей какого-нибудь адвоката... Еще по судам затаскают.
Поднявшись на ноги, Шуман пробормотал:
— Подожди... по-соседски...
— Нет, тут уже нельзя по-соседски, — сказал я, ступив на порог. — Будем судиться! Это государственное дело... Вы, милостивый государь, поступили, как немецкий шпион. Вы подрываете армию! Из муки мы намеревались испечь небольшой гостинец воину, мокнущему и мерзнущему в окопах. А в этом мешочке клейстер... им разве осенью щели в рамах замазывать.
Гитара в соседней комнате замолкла. У Шуманихи перевернулась сковородка, и блинчики попадали в золу.
— Постои, букашка... — это имя вырвалось у Шумана против воли, — не так уж... ведь не так уж...— И, окончательно запутавшись в словах и мыслях, он заорал:—Эй, жена, поворачивайся побыстрее! Ставь на стол блинчики!.. Садись, соседушка, за стол!
- Спасибо! Во-первых, я поел, а во-вторых, мне и рот не полезут блинчики, украденные у солдата.— Я сел за стол и церемонно отодвинул от себя тарелку и пилку.
— Видишь, как получилось... — Шуман с притворной печалью зажмурил голубые глаза. — Раньше я ни за что бы так не сделал! Кто припомнит, чтобы Шуман прикарманил хотя бы копейку? Никто. Торговаться я торговался, конечно, за каждый грош. Но это старая истина: копейка рубль бережет. Не будь я таким, далеко не пошел бы. А теперь... ах, греховные времена! Все стали ворами... Эй, Альфонс, — закричал он, — иди-ка сюда!
Из дверей соседней комнаты показалась тучная физиономия в красных прыщах.
— Покажи часы!
Неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, Альфонс вынес серебряные часы с золотой цепочкой.
— Посмотри-ка! Новые часы — потикали с месяц и остановились. Эх! В городе ухо держи востро: там тебе козла за корову вотрут. — Он захихикал. — Мерой, весом, сосед, я никого не обманываю. А если уж все на это пустились, что зевать старому Шуману?
— Уж очень к сердцу принимает это дело Роб,— ввязалась в разговор Шуманиха. — «Воин, солдат»... А ведь и солдатам по-своему неплохо. Что у них за дела? Высыпаются побольше нашего. Не пашут, не сеют, а время обеда придет — глядишь, каждому порцию уже несут. Взять Антипа из Шеметовки, что три лета у нас в пастухах ходил. Худой был, словно жердь, а в солдатах так отъелся — чисто бык; на днях видела его на рынке в Орше. Мука... — Она начала входить в раж. — Чем плоха мука? Разве не белая? Положить только побольше дрожжей да яичек — такие сухарики выйдут, что пальчики оближешь!
Медленно поднялся я из-за стола. Но Шуман живо усадил меня и бросил на жену сердитый взгляд:
— Уймись, трещотка, перестань стрекотать! Я ведь совсем не хотел из того мешка. Это она такая жадюга... Видишь, как нехорошо вышло! Не спеши, сосед, побудь с моим Альфонсом. Я за это время переменю. Насчет веса не беспокойся — насыплю еще сверх того, что причитается.
— Нам лишнего не надо. Пуд — и в расчете.
— Хорошо, хорошо, а ты с Альфонсом побудь... Эх, Альфонс... — непритворно вздохнул Шуман, посмотрев на сына, который все еще стоял у двери. — Был бы ты у меня таким молодцом! А то что в тебе толку...
— Карл! О родном детище! Стыда в тебе нет... Рыжая борода Шумана задергалась. Он так взглянул на меня, точно я был его лучший, сердечный друг, которому можно поведать все беды:
— Почему, господи, нам так не везет? Вот ты, Букашка... что о тебе говорить... Хоть и беден, а выбиваешься в люди. Ну, войди же с Альфонсом в его комнату! Поболтайте, на гитаре побренчите. Я тем временем муку обменяю. Ну иди, иди, не ломайся! На что это похоже? Самый близкий сосед, сколько времени рядом живем, и ни разу еще не был в комнате старого школьного товарища! Может, и подружитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Нахмурившись, я процедил сквозь зубы приветствие. Небрежно бросил мешок на лежавший в углу топор, подошел к окну и стал наблюдать, как две работницы— одна латышка, беженка из Курземе, другая белоруска — резали сечку для скота.
Меня душил гнев, во рту пересохло, возмущение мешало заговорить. Прийти я пришел, по заговорить было труднее, чем думал вначале. Слова будто застряли в горле.Молчал я, молчали и хозяева. Во дворе работницы, поправляя сбившиеся платочки, пошли -по направлению к дому. Разговаривая, они, казалось, нюхали воздух... «Конечно, — подумал я, — вам есть хочется... Обеденное время уже давно позади, но этих блинчиков, запах которых разнесся по всему двору, вы все равно не увидите».
Шуманы были кулаки старой закалки и скупы невероятно. Угостить пришедшего во время еды соседа, как это делалось во всех домах, не было принято у Шуманов. В Рогайне долго потешались над выходкой Адама Лайвиниека, прозванного за балагурство и страсть к бродяжничеству Ветреным Адамом. Однажды он заявился к Шуманам прямо к завтраку. Тогда они еще не были так богаты и частенько ели овсяный кисель. Заметив Адама, хозяйка спешно засунула четыре миски с киселем под кровать. Но разве от него спрячешь что-нибудь. Уселся, бесстыжий, на кровать и давай рассказывать, как он на Неретской ярмарке с литовками танцевал. Рассказывает, руками размахивает, ногами лягается... Ну и, конечно, перебил все четыре миски. Уходя, Адам только головой помотал: «Шут его знает, откуда у меня тесто на постолах?»
Молчание затянулось... Глаза хозяйки перебегали с блинчиков на меня, с меня — опять на блинчики. И такие были эти глаза насмешливые и ехидные, точно я уже опустошил несколько сковородок и еще хочу — ненасытная утроба!
Шуман в своем доме заговаривал первым только с урядником, Тетером, Швендером, аиичковским лавочником Мухобоем, мельником Фроловым и богатым евреем Зосельманом, лошадиным барышником. Остальные не в счет — пусть сами кланяются. Впрочем, таким посетителям другого и не оставалось. Один приходил попросить в долг ржи, другой— рублевку, третий —какую ни есть работенку.
Наконец нервы Шумана все же не выдержали:
— Что угодно гостю?
Я был настроен еще более агрессивно, чем когда-то в лопатовской конторе и на витебском базаре. Нечего церемониться. Правильно сказала бабушка: пусть ворует где может, но солдата не трогает.
Шуман в конце концов побагровел, как индюк:
— Ну, что молчишь, мямля? Выкладывай!
Слово «мямля» не вывело меня из равновесия. Я знал, что многие в Рогайне, и сам Шуман, удивлялись: шутка ли — мальчик из такой бедной семьи учится в гимназии! Вот это молодец! Зато при упоминании об Альфонсе люди часто презрительно кривились: «Куда этому мямле...»
Отвернувшись от окна, я заговорил солидно, как взрослый:
— Выкладывает пусть тот, кто занимается жульничеством. У Заланов пуд муки пропадет, но и вы, Шуманы, не разжиреете. Одна поездка к адвокату обойдется вам пудов в десять. У судей жулики не В чести, особенно в военное время. Только мы, Заданы, решили так: прежде чем засадить человека в каталажку, выслушаем его.
Для Шумана это было слишком.
— Мальчишка, что ты болтаешь? — яростно проревел он.
Надев шапку, я прошел мимо блинчиков Шуманихи, стопками высившихся в тарелках на небольшом, покрытом белой скатертью столике, сплюнул в угол и взялся за дверную скобу. Я проделал это внешне спокойно, хотя внутри все кипело и бурлило...
Таких ехидных речей и самоуверенности Шуман не ожидал. Он был явно обескуражен. Кто знает, с кем водит дружбу гимназист в городе... Может, он учил детей какого-нибудь адвоката... Еще по судам затаскают.
Поднявшись на ноги, Шуман пробормотал:
— Подожди... по-соседски...
— Нет, тут уже нельзя по-соседски, — сказал я, ступив на порог. — Будем судиться! Это государственное дело... Вы, милостивый государь, поступили, как немецкий шпион. Вы подрываете армию! Из муки мы намеревались испечь небольшой гостинец воину, мокнущему и мерзнущему в окопах. А в этом мешочке клейстер... им разве осенью щели в рамах замазывать.
Гитара в соседней комнате замолкла. У Шуманихи перевернулась сковородка, и блинчики попадали в золу.
— Постои, букашка... — это имя вырвалось у Шумана против воли, — не так уж... ведь не так уж...— И, окончательно запутавшись в словах и мыслях, он заорал:—Эй, жена, поворачивайся побыстрее! Ставь на стол блинчики!.. Садись, соседушка, за стол!
- Спасибо! Во-первых, я поел, а во-вторых, мне и рот не полезут блинчики, украденные у солдата.— Я сел за стол и церемонно отодвинул от себя тарелку и пилку.
— Видишь, как получилось... — Шуман с притворной печалью зажмурил голубые глаза. — Раньше я ни за что бы так не сделал! Кто припомнит, чтобы Шуман прикарманил хотя бы копейку? Никто. Торговаться я торговался, конечно, за каждый грош. Но это старая истина: копейка рубль бережет. Не будь я таким, далеко не пошел бы. А теперь... ах, греховные времена! Все стали ворами... Эй, Альфонс, — закричал он, — иди-ка сюда!
Из дверей соседней комнаты показалась тучная физиономия в красных прыщах.
— Покажи часы!
Неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, Альфонс вынес серебряные часы с золотой цепочкой.
— Посмотри-ка! Новые часы — потикали с месяц и остановились. Эх! В городе ухо держи востро: там тебе козла за корову вотрут. — Он захихикал. — Мерой, весом, сосед, я никого не обманываю. А если уж все на это пустились, что зевать старому Шуману?
— Уж очень к сердцу принимает это дело Роб,— ввязалась в разговор Шуманиха. — «Воин, солдат»... А ведь и солдатам по-своему неплохо. Что у них за дела? Высыпаются побольше нашего. Не пашут, не сеют, а время обеда придет — глядишь, каждому порцию уже несут. Взять Антипа из Шеметовки, что три лета у нас в пастухах ходил. Худой был, словно жердь, а в солдатах так отъелся — чисто бык; на днях видела его на рынке в Орше. Мука... — Она начала входить в раж. — Чем плоха мука? Разве не белая? Положить только побольше дрожжей да яичек — такие сухарики выйдут, что пальчики оближешь!
Медленно поднялся я из-за стола. Но Шуман живо усадил меня и бросил на жену сердитый взгляд:
— Уймись, трещотка, перестань стрекотать! Я ведь совсем не хотел из того мешка. Это она такая жадюга... Видишь, как нехорошо вышло! Не спеши, сосед, побудь с моим Альфонсом. Я за это время переменю. Насчет веса не беспокойся — насыплю еще сверх того, что причитается.
— Нам лишнего не надо. Пуд — и в расчете.
— Хорошо, хорошо, а ты с Альфонсом побудь... Эх, Альфонс... — непритворно вздохнул Шуман, посмотрев на сына, который все еще стоял у двери. — Был бы ты у меня таким молодцом! А то что в тебе толку...
— Карл! О родном детище! Стыда в тебе нет... Рыжая борода Шумана задергалась. Он так взглянул на меня, точно я был его лучший, сердечный друг, которому можно поведать все беды:
— Почему, господи, нам так не везет? Вот ты, Букашка... что о тебе говорить... Хоть и беден, а выбиваешься в люди. Ну, войди же с Альфонсом в его комнату! Поболтайте, на гитаре побренчите. Я тем временем муку обменяю. Ну иди, иди, не ломайся! На что это похоже? Самый близкий сосед, сколько времени рядом живем, и ни разу еще не был в комнате старого школьного товарища! Может, и подружитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107