Однажды мне откровенно сказали:
«Нам жулики не нужны».
Было горько и больно, но так было. Нечаянно увидев себя в большом зеркале, я тогда вообразил, что виной всему мое скуластое лицо, немного косящие серые глаза, постоянно раздувающиеся, как у норовистой лошади, ноздри. Потом я понял, почему не внушал никому доверия. Просто не умел услужливо кланяться. Как ни коротки были разговоры с работодателями, у меня, помимо .желания, прорывались ядовитые выражения. А обтрепанная, нищенская одежонка предательски выдавала социальное положение и роняла меня в глазах «кормильцев». .
Вот и Замковая улица. Здесь были лучшие витебские магазины и среди них зеркальный магазин. Хотелось посмотреть, как теперь выгляжу.К сожалению, витрины почти доверху были покрыты морозными узорами. А зайти внутрь, в магазин, не хватило смелости.Теперь на вокзал. На углу, где улица заворачивала к мосту, напротив большого здания Экономического общества латышских сельских хозяев, я в нерешительности остановился. Время еще есть. Неужели уехать из города, ни с кем не прощаясь? Нет, нет, это невозможно!
Подчиняясь неудержимому чувству, я свернул на Двинскую набережную. Окажется Соня дома или нет? Вот й ее переулок...
Еще издали я заметил, как она стремительно вылетела из ворот своего дома. Увидев гостя, направилась ко мне и весело воскликнула:
— Здравствуй, Букашка! Как дела?
Мы крепко пожали друг другу руки. Но девушка сразу выпалила:
— Не вовремя пришел! Может быть, заглянешь завтра...
— Видишь ли, собрался уезжать, — вздохнул я.
— Жаль. Ну, пойдем, проводи меня немного. Куда едешь? Возвращаешься в Рогайне?
— Нет. В Лопатовские леса.
Соня вытаращила глаза и испытующе посмотрела на меня:
— Кто это тебя так нарядил? Не Крысой ли? «Благодетель» с большой буквы?
У меня перехватило дух:
— Ты его тоже знаешь?
— Слышала краешком уха... — уклончиво объяснила она.
В предчувствии скорой разлуки мне хотелось говорить и говорить... но о чем? Всего не выскажешь. Я смущался, терялся, молчал.
— Будешь наезжать в Витебск?
— Думаю, что да, —оживленно ответил я. — И если тогда не сразу же зайду к тебе — оторви мне голову!
— Скорее оторву голову, если явишься не вовремя.— Увидев мое растерянное лицо, она пояснила:—Хозяйка терпеть не может, когда ко мне приходят молодые люди. Ей кажется, что все мои приятели — уличный сброд.
— А если буду хорошо одет? — спросил я.
— Как-нибудь напишу тебе... — словно не расслышав, продолжала девушка, — только не удивляйся, если подпишусь «Оля», «Труня» или «Маша». И сразу же уничтожай мои письма. Слышишь? Если ты этого не сделаешь, мы чужие люди! — В голосе Сони прозвучала непривычная суровость.— Итак, прощай... Пора тебе на вокзал.
— Можно еще немного поговорить,— сказал я. — Но ты спешишь, у тебя свидание с каким-нибудь парнем? В такой мороз...
— Да, у меня свидание. — Заметив, как я невольно вздрогнул и чуть-чуть отстранился, Соня ободряюще улыбнулась, еще раз крепко пожала мне руку: — До свиданья, Букашка.
— Ведь мы останемся друзьями? — с волнением прошептал я.
— Букашка, мы были и будем друзьями, с одним только условием — никто не должен этого знать. .. Понял? Ну, счастливого пути! — И девушка быстро исчезла...
Вокзал поразил меня своей сутолокой. Люди ехали, ехали без конца. Кто, куда и почему? С солдатами дело было ясное: одни ехали в отпуск домой, другие возвращались в езои части. Но что у прочих на уме?
В большом зале вокзала — билетные кассы. Направо— зал первого, второго класса и ресторан для избранного общества, налево — зал третьего класса, для серого, грязного люда.
Повернул налево. Ого, зал третьего класса битком набит! Я протискивался сквозь толпу и ощущал, как неловко, точно связанные, двигались мои ноги, не привыкшие к валенкам. Споткнулся о плетеную корзину, зашатался и чуть не упал. Рядом у какого-то солдата нога застряла между мешками. Расплескав в алюминиевой кружке чай, солдат выругался:
— Спекулянты чертовы! Из-за них здесь ноги поломаешь!
Какая-то баба в мужских сапогах отругивалась:
— «Спекулянты»... Дурак ты, солдат! Может, мы Россию спасаем! У меня в этих мешках мука пшеничная! Разве ты своей дурной башкой поймешь, что в Питере сейчас белый хлеб днем с огнем ищут?
— Как не так: накормишь ты весь город этими торбами!— не унимался солдат. — Городу нужны поезда с продуктами. Рабочих горстью муки не спасешь. О своем брюхе — вот о чем ты заботишься!
Спорщики внезапно притихли — неподалеку показался жандарм.Чувствовал я себя усталым. Но нечего было и думать найти в этом зале место, где присесть. Потом, надо ведь узнать расписание поездов.
Возвратился к билетным кассам, осмотрелся кругом. Как высоко повесили доску! Без бинокля ничего не увидишь. Напрягаю зрение: Рига—Орел... Орел—Рига... Петроград—Киев... это скорый. Вот Петроград — Жлобин, но, как ни щурил глаза, не смог разобрать полустертые цифры. Разыскав всеведущего носильщика, робко спросил:
— Скажите, пожалуйста, во сколько на Оршу—Могилев — Жлобин?
— Не могу з-нать, молод-дой ч-человек... Телеграммы еще не п-получ-чили. Но из-звестно, ч-что опаздывает, — ответил носильщик.
Глава V
Дядя Клим.— «Бог на все рукой махнул».— «Хороший человек этот Дударь». — «Переночуете по-княжески».
Предприятие, на которое я направлялся, официально называлось «Лесопильня братьев Ивановых и К°». Но в дороге дядя Клим, возчик со станции, седой, очень разговорчивый старик, пояснил:
— Что за Ивановы и какая у них компания, про то один господь ведает... — Причмокнув губами, он глубокомысленно добавил: — А может, и господь бог не ведает— люди-то больно умны стали. Слышь, может, бог-То со зла запил да на все рукой и махнул — управляйтесь, мол, без меня, сами...
— Что же так? —спросил я, чтобы поддержать разговор.
— Ежели бы все по-божьему шло, откуда такому кровопролитию взяться? — отозвался он.
— Наверное, из-за вас, стариков, — пошутил я.— Маловато свечек по церквам сожгли. Вот святая троица и разгневалась да сыплет на людей гранаты, словно горох.
С версту проехали молча. Первым заговорил я: не обидел ли, дескать, чем-нибудь, почему он точно воды в рот набрал. Старик тяжело вздохнул:
— Слышь, паныч, твои деньги — наш кнут. Ты нас купил за рупь за двадцать, делай как знаешь. Тут давеча один обругал старой трещоткой, другой грозился язык вырвать. Слышь, трудно угодить тому, кто тебе платит. А есть и я хочу, и кобыла моя.
— Да я ведь, дедушка, и сам из крестьян.
— Чувствуем. Только хрен редьки не слаще. Вот однажды везем Мухобоя. Слышь, сам он лавочник, веса в нем шесть пудов, вся округа его знает. Но соседи-то помнят: пятнадцать лет ему было, как первые штаны надел. Везем его, значит. Озлился на что-то, хвать кулаком— и зуб вон! — Раскрыв рот, Клим показал шер-батину в зубах. — Слышь, сугроб-то попался глубокий. Ну, и перевернулись. Он трезвый был, замахнулся — и бац! А когда напьется, смотри — почаще вываливай. Не сумеешь раза два вывалить — опять же зуб вон.
Я не верил своим ушам Клим рукояткой кнута грустно оббил снег с сапог.
— Эх, паныч, мало ты еще видывал... Мало. Когда Мухобоя в пьяном виде вывалишь, он сейчас песню петь начинает, а ты смотри — ему подтягивай. С шестипудо-вым дяденькой не потягаешься.
Пришлось согласиться со стариком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
«Нам жулики не нужны».
Было горько и больно, но так было. Нечаянно увидев себя в большом зеркале, я тогда вообразил, что виной всему мое скуластое лицо, немного косящие серые глаза, постоянно раздувающиеся, как у норовистой лошади, ноздри. Потом я понял, почему не внушал никому доверия. Просто не умел услужливо кланяться. Как ни коротки были разговоры с работодателями, у меня, помимо .желания, прорывались ядовитые выражения. А обтрепанная, нищенская одежонка предательски выдавала социальное положение и роняла меня в глазах «кормильцев». .
Вот и Замковая улица. Здесь были лучшие витебские магазины и среди них зеркальный магазин. Хотелось посмотреть, как теперь выгляжу.К сожалению, витрины почти доверху были покрыты морозными узорами. А зайти внутрь, в магазин, не хватило смелости.Теперь на вокзал. На углу, где улица заворачивала к мосту, напротив большого здания Экономического общества латышских сельских хозяев, я в нерешительности остановился. Время еще есть. Неужели уехать из города, ни с кем не прощаясь? Нет, нет, это невозможно!
Подчиняясь неудержимому чувству, я свернул на Двинскую набережную. Окажется Соня дома или нет? Вот й ее переулок...
Еще издали я заметил, как она стремительно вылетела из ворот своего дома. Увидев гостя, направилась ко мне и весело воскликнула:
— Здравствуй, Букашка! Как дела?
Мы крепко пожали друг другу руки. Но девушка сразу выпалила:
— Не вовремя пришел! Может быть, заглянешь завтра...
— Видишь ли, собрался уезжать, — вздохнул я.
— Жаль. Ну, пойдем, проводи меня немного. Куда едешь? Возвращаешься в Рогайне?
— Нет. В Лопатовские леса.
Соня вытаращила глаза и испытующе посмотрела на меня:
— Кто это тебя так нарядил? Не Крысой ли? «Благодетель» с большой буквы?
У меня перехватило дух:
— Ты его тоже знаешь?
— Слышала краешком уха... — уклончиво объяснила она.
В предчувствии скорой разлуки мне хотелось говорить и говорить... но о чем? Всего не выскажешь. Я смущался, терялся, молчал.
— Будешь наезжать в Витебск?
— Думаю, что да, —оживленно ответил я. — И если тогда не сразу же зайду к тебе — оторви мне голову!
— Скорее оторву голову, если явишься не вовремя.— Увидев мое растерянное лицо, она пояснила:—Хозяйка терпеть не может, когда ко мне приходят молодые люди. Ей кажется, что все мои приятели — уличный сброд.
— А если буду хорошо одет? — спросил я.
— Как-нибудь напишу тебе... — словно не расслышав, продолжала девушка, — только не удивляйся, если подпишусь «Оля», «Труня» или «Маша». И сразу же уничтожай мои письма. Слышишь? Если ты этого не сделаешь, мы чужие люди! — В голосе Сони прозвучала непривычная суровость.— Итак, прощай... Пора тебе на вокзал.
— Можно еще немного поговорить,— сказал я. — Но ты спешишь, у тебя свидание с каким-нибудь парнем? В такой мороз...
— Да, у меня свидание. — Заметив, как я невольно вздрогнул и чуть-чуть отстранился, Соня ободряюще улыбнулась, еще раз крепко пожала мне руку: — До свиданья, Букашка.
— Ведь мы останемся друзьями? — с волнением прошептал я.
— Букашка, мы были и будем друзьями, с одним только условием — никто не должен этого знать. .. Понял? Ну, счастливого пути! — И девушка быстро исчезла...
Вокзал поразил меня своей сутолокой. Люди ехали, ехали без конца. Кто, куда и почему? С солдатами дело было ясное: одни ехали в отпуск домой, другие возвращались в езои части. Но что у прочих на уме?
В большом зале вокзала — билетные кассы. Направо— зал первого, второго класса и ресторан для избранного общества, налево — зал третьего класса, для серого, грязного люда.
Повернул налево. Ого, зал третьего класса битком набит! Я протискивался сквозь толпу и ощущал, как неловко, точно связанные, двигались мои ноги, не привыкшие к валенкам. Споткнулся о плетеную корзину, зашатался и чуть не упал. Рядом у какого-то солдата нога застряла между мешками. Расплескав в алюминиевой кружке чай, солдат выругался:
— Спекулянты чертовы! Из-за них здесь ноги поломаешь!
Какая-то баба в мужских сапогах отругивалась:
— «Спекулянты»... Дурак ты, солдат! Может, мы Россию спасаем! У меня в этих мешках мука пшеничная! Разве ты своей дурной башкой поймешь, что в Питере сейчас белый хлеб днем с огнем ищут?
— Как не так: накормишь ты весь город этими торбами!— не унимался солдат. — Городу нужны поезда с продуктами. Рабочих горстью муки не спасешь. О своем брюхе — вот о чем ты заботишься!
Спорщики внезапно притихли — неподалеку показался жандарм.Чувствовал я себя усталым. Но нечего было и думать найти в этом зале место, где присесть. Потом, надо ведь узнать расписание поездов.
Возвратился к билетным кассам, осмотрелся кругом. Как высоко повесили доску! Без бинокля ничего не увидишь. Напрягаю зрение: Рига—Орел... Орел—Рига... Петроград—Киев... это скорый. Вот Петроград — Жлобин, но, как ни щурил глаза, не смог разобрать полустертые цифры. Разыскав всеведущего носильщика, робко спросил:
— Скажите, пожалуйста, во сколько на Оршу—Могилев — Жлобин?
— Не могу з-нать, молод-дой ч-человек... Телеграммы еще не п-получ-чили. Но из-звестно, ч-что опаздывает, — ответил носильщик.
Глава V
Дядя Клим.— «Бог на все рукой махнул».— «Хороший человек этот Дударь». — «Переночуете по-княжески».
Предприятие, на которое я направлялся, официально называлось «Лесопильня братьев Ивановых и К°». Но в дороге дядя Клим, возчик со станции, седой, очень разговорчивый старик, пояснил:
— Что за Ивановы и какая у них компания, про то один господь ведает... — Причмокнув губами, он глубокомысленно добавил: — А может, и господь бог не ведает— люди-то больно умны стали. Слышь, может, бог-То со зла запил да на все рукой и махнул — управляйтесь, мол, без меня, сами...
— Что же так? —спросил я, чтобы поддержать разговор.
— Ежели бы все по-божьему шло, откуда такому кровопролитию взяться? — отозвался он.
— Наверное, из-за вас, стариков, — пошутил я.— Маловато свечек по церквам сожгли. Вот святая троица и разгневалась да сыплет на людей гранаты, словно горох.
С версту проехали молча. Первым заговорил я: не обидел ли, дескать, чем-нибудь, почему он точно воды в рот набрал. Старик тяжело вздохнул:
— Слышь, паныч, твои деньги — наш кнут. Ты нас купил за рупь за двадцать, делай как знаешь. Тут давеча один обругал старой трещоткой, другой грозился язык вырвать. Слышь, трудно угодить тому, кто тебе платит. А есть и я хочу, и кобыла моя.
— Да я ведь, дедушка, и сам из крестьян.
— Чувствуем. Только хрен редьки не слаще. Вот однажды везем Мухобоя. Слышь, сам он лавочник, веса в нем шесть пудов, вся округа его знает. Но соседи-то помнят: пятнадцать лет ему было, как первые штаны надел. Везем его, значит. Озлился на что-то, хвать кулаком— и зуб вон! — Раскрыв рот, Клим показал шер-батину в зубах. — Слышь, сугроб-то попался глубокий. Ну, и перевернулись. Он трезвый был, замахнулся — и бац! А когда напьется, смотри — почаще вываливай. Не сумеешь раза два вывалить — опять же зуб вон.
Я не верил своим ушам Клим рукояткой кнута грустно оббил снег с сапог.
— Эх, паныч, мало ты еще видывал... Мало. Когда Мухобоя в пьяном виде вывалишь, он сейчас песню петь начинает, а ты смотри — ему подтягивай. С шестипудо-вым дяденькой не потягаешься.
Пришлось согласиться со стариком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107