— Мой друг Отец Зеленой Лягушки, ты правильно поступил! Никогда нельзя выдавать товарищей! Пусть героизм живет в твоей крови до конца жизни! Шпионам и предателям петлю на шею — и на сучок! Если бы тебе грозил даже волчий паспорт — гуляй по белу свету с высоко поднятой головой, как старый вождь Всадник Белой Лошади!
— Что это за волчий паспорт? —не утерпел я.
— Ай-яй, Отец Зеленой Лягушки! Слишком мало ты
еще выпил воды из наших родников, слишком мало ты пожил под яркими звездами Витебска! Гимназист задумчив, когда у него за поведение три. В печаль одевается его душа, когда кондуит полон замечаний и его исключают из школы. Но есть еще высшая ступень — это волчий билет. О таких сообщается во все учебные заведения, и они уже не могут поступить ни в одну гимназию и остаются навсегда словно прокаженные. Да, братец, волчий паспорт не шутка!.. — Затем он с завистью заговорил: — Что ты горюешь, Отец Зеленой Лягушки! Поучился бы у нас в казенной гимназии — тебе бы всегда снился наш инспектор Сегодский. Что ваша гимназия —в ней даже инспектора нет! А ваш директор, этот Неруш, — он и ругаться не умеет. Я уже давно прошусь у отца к вам. Да нет — слишком дорого: на целых двадцать рублей дороже. А в старших классах и того больше...
Стало темнеть, нам обоим пора было слезать. Тут — тррр! Мне в бедро вонзился сучок.
Отец Зеленой Лягушки долго мучился, зашивая •в моих брюках дырку. Когда все было закончено и иголка с ниткой водворена в деревянный туесок, мне припомнились слова отца:
«Роб, тебе нужно подрабатывать...»
Да, не худо бы где-нибудь подработать. У меня, правда, и сейчас весь день занят: то делаю уроки, то читаю. Ну что ж, пока не раздобуду несколько рублей, придется временно отложить книги.
Но где бы подработать? С завистью смотрел я, как мальчики моих лет ташат тележки с грузом, подметают улицы и выполняют другую работу. А я гимназист и не смею никому предложить свои услуги: «Уважаемая госпожа, разрешите отнести ваши покупки. ..»
Посоветовался с Егорушкой, с Трехглазым Горным Орлом, но тот заявил коротко:
— Гимназистам в форменной одежде не разрешается выполнять грубую работу. А без формы нельзя показываться в городе. Что это за гимназист, если он подметает улицу?
Когда я спросил у него, каким же образом гимназист может зарабатывать, Трехглазый Горный Орел с укоризной ответил:
- Говорю же: бежим в Америку! Там есть золотые россыпи.
С таким, как Егорушка, не стоило пускаться в разговор о серьезных вещах. Со временем я узнал, что некоторые ученики дают уроки. Но кто доверит обучение своих детей третьекласснику?
Я задумчиво бродил по улицам и внимательно рассматривал тротуары. Существовали ведь купцы и другие денежные тузы, которые таскались по питейным заведениям. Разве какой-нибудь толстосум не может потерять кошелек с деньгами, которые он все равно растранжирит
и пропьет? Однако кошелек не попадался. Помощь явилась совсем с другой стороны.
Однажды хозяйка спросила меня, не одолжу ли я ей полтинник для одной спешной покупки. Я минуту подумал, затем печально ответил: «Нет, у меня в кармане пусто. Не только не могу одолжить, но даже не знаю, как заплачу за квартиру».
Миронова поморщилась: в таком случае, что же я думаю делать без денег? Неужели надеюсь, что она будет меня держать даром, к тому же еще в комнатке, где есть форточка?
Нет, на это я не надеялся, но... Я не раз слыхал, что моя квартирная хозяйка рассказывала своим соседкам: ей попался не квартирант, а настоящее золото. Такой честный и тихий гимназист, просто удовольствие. Я подумал: а вдруг она поможет такому «золоту»? Ведь она всех тут знает — быть может, подыщет мне какую-нибудь работу капусту шинковать, кирпичи складывать, пилить или колоть дрова...
Хозяйка в самом деле помогла мне. Вскоре познакомила с одним стариком — татарином Меламедовым, который занимался пилкой дров. Это был своеобразный старик: магометанское вероисповедание запрещало ему пить водку и курить. Поэтому он не пил водку, а макал в нее хлеб, как в соус, и напивался допьяна. Табак он тоже не курил, а нюхал и засовывал за щеку, и в этом повинуясь своему богу и его слугам.
Миронова одолжила мне старую одежду своего сына. Я снял гимназическую форму и появился на улице одетым, как настоящий бродяга. За это меня могла запи-
сать в кондуит и выгнать из гимназии. Но что было делать? Если в следующий раз отец не привезет денег, так мне все равно крышка. К тому же риск невелик: меня тут никто не знал, гимназическому начальству нечего делать на окраине, а из наших гимназистов тоже никто не жил поблизости.
Меламедов был хороший старик — он не обманул меня ни на копейку. Он знал всех окрестных жителей, и мы вечерами во дворах пилили дрова, кололи и складывали их в сарайчики. Иногда он ворчал, что у меня мало силенок. Однако мне кажется, что Меламедов ворчал по привычке: он также не отличался ни силой, ни ловкостью, я был для него подходящим напарником. Вдруг все чуть не кончилось крахом. Мы пилили дрова вблизи Могилевского рынка — плохо, что я решился отойти так далеко от дома. Это меня Меламедов уговорил: о, он знает там богатого еврея, скупщика льна, тот хорошо заплатит. Только мы собирались приняться за колку дров, как на улице поднялся странный шум. Послышались крики: «Автомобиль, автомобиль!» В те времена это звучало так же, как если бы из Двины вылез кит. Мы оба, запыхавшись, подбежали к калитке и увидели чудовище, которое по камням мостовой двигалось само, без рельсов и без лошади.
Тут я сразу представил себе, как хорошо мчаться на этой машине. Можно побывать во всех концах света —
разумеется, прежде всего в американских прериях и пампасах... Внезапно у самого уха раздался возглас:
— Роберт Залан, ты?
Я отскочил, словно у меня под ногами оказалось раскаленное железо. Тьфу! Это же Доморацкий — гимназист четвертого класса, кичливый сынок фаньковского помещика. Мои родители каждую осень возили его отцу камни, и он в конце концов обманул их, недодав нескольких рублей. Я вспомнил Тихона Боброва, его рассказы о фаньковском папе и панычах. Мной овладела безумная злоба. Что этот мальчишка смотрит на меня, будто увидел морское чудовище о семи головах?
— Ну я!
— Вот как! Значит, в кашей гимназии учится настоящий бандит. Или ты из породы помельче — обыкновенный карманный воришка?
Это уж было слишком. Схватив палку, я запустил ее в Доморацкого. Тот отчаянно заорал и бросился наутек, а следом за ним с криком побежала толпа мальчишек: в этом квартале не питали особенного уважения к гимназистам.
У меня дрожали руки, и я не был в состоянии колоть дрова. Меламедов укоризненно проговорил:
— С сильным не борись, с богатым не судись!
На следующий день я ожидал вызова к Исаю Исаевичу Остроухову.Но, должно быть, Доморацкий понял, что ничего не докажет без свидетелей. Кроме того, в гимназии существовал неписаный закон: что бы товарищ ни сделал — молчок. Хотя я был существом низшей породы, все же нельзя предугадать, не появятся ли у меня защитники, и тогда ябеду наверняка поколотят. Трехглазый Горный Орел рассказывал мне об одном таком случае в казенной гимназии: гам в гардеробной набросили на голову доносчика его собственную шинель и втемную, кулаками и коньками, обработали так, что он целый месяц пролежал дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107