., Не оста-
валось ничего иного, как залезть обратно в свое убежище и промучиться до утра.На следующий день мне посчастливилось: набрел на Зайцевых. Они поселились в каком-то углу, темном и тесном. Когда я пришел, мои бывшие хозяева как раз завтракали, и хозяйка тотчас же налила мне тарелку борща.
От них услышал подробности той ужасной ночи, когда во всех домиках, где мы жили, вспыхнуло пламя. Люди не знали, что спасать, куда бежать. У Зайцевых сгорело все. Слава богу, что сын-студент остался жив. Пробыл дома всего девять дней... Посмотрев на меня, Зайцев медленно добавил:
— Хорошо, Роберт, что у тебя каменное сердце. У нашего сына не такое. У него обгорели волосы, он обжег себе руки, пытаясь спасти свою корзинку с книгами... Ничего не получилось. Давно уже угасло пламя, а он все стонал: «Мама, где моя корзина?.. Мама, где моя корзина? ..»
Неужели у меня действительно было каменное сердце? Ведь сгорело все мое скудное имущество, все книги, тетради со всякими записями и заметками. Эх, если бы в ту ночь я был там, у меня, может быть, не только обгорели бы волосы, но и сам сгорел бы!
Нет, не каменное сердце у меня, но стонами тут уже не поможешь. Я спросил глухим голосом:
— С чего же занялся пожар? Старый каменщик закряхтел:
— Известное дело, поджег сам Бозыдин — эта козлиная борода. Не знаем, что ли, что он дважды застраховал старые лачуги!
Хозяйка нагнулась ко мне:
— Роберт, ради бога, никому не говорите этого! Мой муж сумасшедший, он кричал о Бозыдине но все горло. Сразу явилась полиция. Это, мол, клевета па одного из лучших верноподданных царя. Моего старика целый день продержали в полицейском участке, надавали ему оплеух и тумаков сколько влезло. Роберт, ради бога, молчите: затронуть Бозыдина — не шуточное дело!
Вот это здорово! Верноподданный царя сжег мои учебники по алгебре и геометрии, по французскому и немецкому языку, а я должен молчать! Может быть, жена этого патриота — член «дамского комитета» или, по крайней мере, приятельница кого-нибудь из членов комитета...
После долгих хождений и поисков я наконец нашел семью дяди Дависа. Они жили в ужасной дыре, где, как жаловалась тетя Лиене, не было никакой возможности вывести прусаков и черных тараканов.
Услышал от нее печальные вести. Давне все время работал до поздней ночи, иногда возвращался только под утро. Но вот в Витебске объявили военное положение, и однажды дядю задержал патруль. За это его на другой день послали в Двинск рыть траншеи.
— Я уж было хотела ехать в Рогайне, но встретила старую знакомую. Колония, говорит, полна беженцев: самим некуда деваться, нечего жевать...
Поэтому тетя Лиене никому ничего не писала. Она начала зарабатывать стиркой белья. Но — боже мой! — сейчас прачек всюду хоть отбавляй: и прежде-то работы не хватало, а тут прибавились жены разорившихся ремесленников и беженки. Скоро будет на каждого богача по прачке...
И Альмочке пора учиться. За нее надо платить десять рублей в год в лютеранскую приходскую школу. Дети беженцев, пожалуй, счастливее — их принимают бесплатно. Альмочку хоть и записали, но вряд ли ей удастся учиться.
Семья дяди Дависа дошла до крайней нищеты. Я притащил оба мешка с продуктами и отдал их тете Лиене, оставив себе только краюху хлеба. Тетя упала на стул, громко рыдая...
— Ну-ну, можно обойтись и без ливня, — пошутил я. Но, должно быть, это напомнило ей мужа, и слезы полились ручьем.
Немного успокоив тетю Лиене, я строго наказал ей:
— Посылайте Альмочку в школу — я раздобуду денег на обучение.
Так поступил бы мой дядя Давис Каулинь. Альма была очень способной девочкой — часто я удивлялся ее находчивости и сметливости. Долго ли она сможет учиться, это будет видно потом. Сейчас главное — добиться, чтобы она могла посещать школу.
Глава XXV
В подвале у гробовщика.
Двадцать пятого августа в гимназии должны начаться занятия. А раз начнутся занятия, найду кого-нибудь, кому нужен репетитор, иначе умру с голоду.
Но каково было мое разочарование, когда на том самом месте, где когда-то в радостный для меня день висела бумажка о том, что Роберт Залай принят в гимназию, я увидел короткое сообщение: занятия начнутся только через две недели— 10 сентября, в помещении женской гимназии Варвариной, и будут происходить по вечерам.
В здании нашей гимназии разместился лазарет — там сновали солдаты и сестры милосердия.Занятия начнутся только через две педели! Что я буду есть до того времени? Где возьму учеников?
Я потащился по улицам, как бездомная собака, куда глаза глядят. Неважно сложилась твоя жизнь, Роберт Задан, неважно! Ну, да ты в реку не сунешься, под поезд не бросишься. Но не сам ли виноват во многом? Вспомни; когда-то ты увлекался приключенческими романами и мечтал: «О, силы небесные, пошлите и мне побольше приключений! Да-да, заставьте пострадать, помучиться... Я пройду сквозь огонь и воду с высоко поднятой головой». Так вот, голубчик, получай то, что сам испрашивал у судьбы!
Фу ты, с кем это я столкнулся? Уму непостижимо, каким образом наскочил на фонарный столб. И куда забрел? Если не ошибаюсь, здесь где-то живет Вася Уго-лев. Ну-ка, ну-ка, протри, Букашка, глаза и погляди внимательнее: разве не Вася впереди? Сейчас свернет в переулок... Догоняй-ка поскорее...
Мы сердечно поздоровались.
— Роб, иди за мной, спешу. Один паренек обещал устроить на работу в типографию. Но ночам буду крутить колесо машины — «американкой» называется... Идем, потолкуем по дороге.
Пошли ускоренным шагом. Вася нежданно-негаданно обрадовал меня:
— Квартиру найти помогу... есть кое-что на примете. А насчет работы —трудновато. Ох, и не говори! Вот бегу.
Познакомился недавно с парнем... бедовый такой. Сам он учится на наборщика. Обещал... Как ты сказал? Что может ученик сделать? Так я тебе, браток, уже говорил: бедовый парень, бедовый! Куда нам с тобой до него...
В типографии мы робко остановились в коридоре. Вася сунул приготовленную дома записку какой-то женщине. Через минуту к нам выскочил юноша в синем халате. Повеяло чем-то знакомым... Где-то я его видел... Когда-то знал...
Память прорезал яркий луч: шум и гам... «Лей, лей, не жалей...» — «Почему ты не вцепился мне в волосы?» — «Все вы трусы!»
Да, перед нами Тихон Бобров!
— Здорово, Вася! А это что за тип увязался за тобой?
— Тишка, позволь познакомить... Мой лучший друг...
— Помолчи. Ободранного Букашку я узнал бы и во фраке! — Насмешливо прищурив левый глаз, Тихон оглядел мою гимназическую форму и небрежно пожал мне руку. — Так ты теперь: вас ист дас, кислый квас? — Он отвернулся и бросил Васе: —Твое дело уже на мази. По ночам будешь плясать, а днем денежки считать да пересчитывать.
— Тихон... — нерешительно начал я, — быть может, и для меня что-нибудь найдется?
— Для тебя... — Он круто повернулся на каблуках. — Гутен морген, гутен таг...
Вася Уголев вспыхнул.
— Не безобразничай!—воскликнул он гневно.— Лучше спроси, завтракал ли Роб.
Бобров усмехнулся:
— Мелюзга, как разговариваешь с начальством! А что, если я вас обоих выставлю за дверь?
— Ну и выставляй!.. — У Васи раздувались ноздри. Лицо молодого наборщика медленно тускнело. Он прислонился к стене и дружески заговорил:
— Ребята, Васю я еле устроил, а второго никак не удастся... Впрочем, крутить колесо не так легко — прольешь пота на рубль, а масла купишь на копейку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
валось ничего иного, как залезть обратно в свое убежище и промучиться до утра.На следующий день мне посчастливилось: набрел на Зайцевых. Они поселились в каком-то углу, темном и тесном. Когда я пришел, мои бывшие хозяева как раз завтракали, и хозяйка тотчас же налила мне тарелку борща.
От них услышал подробности той ужасной ночи, когда во всех домиках, где мы жили, вспыхнуло пламя. Люди не знали, что спасать, куда бежать. У Зайцевых сгорело все. Слава богу, что сын-студент остался жив. Пробыл дома всего девять дней... Посмотрев на меня, Зайцев медленно добавил:
— Хорошо, Роберт, что у тебя каменное сердце. У нашего сына не такое. У него обгорели волосы, он обжег себе руки, пытаясь спасти свою корзинку с книгами... Ничего не получилось. Давно уже угасло пламя, а он все стонал: «Мама, где моя корзина?.. Мама, где моя корзина? ..»
Неужели у меня действительно было каменное сердце? Ведь сгорело все мое скудное имущество, все книги, тетради со всякими записями и заметками. Эх, если бы в ту ночь я был там, у меня, может быть, не только обгорели бы волосы, но и сам сгорел бы!
Нет, не каменное сердце у меня, но стонами тут уже не поможешь. Я спросил глухим голосом:
— С чего же занялся пожар? Старый каменщик закряхтел:
— Известное дело, поджег сам Бозыдин — эта козлиная борода. Не знаем, что ли, что он дважды застраховал старые лачуги!
Хозяйка нагнулась ко мне:
— Роберт, ради бога, никому не говорите этого! Мой муж сумасшедший, он кричал о Бозыдине но все горло. Сразу явилась полиция. Это, мол, клевета па одного из лучших верноподданных царя. Моего старика целый день продержали в полицейском участке, надавали ему оплеух и тумаков сколько влезло. Роберт, ради бога, молчите: затронуть Бозыдина — не шуточное дело!
Вот это здорово! Верноподданный царя сжег мои учебники по алгебре и геометрии, по французскому и немецкому языку, а я должен молчать! Может быть, жена этого патриота — член «дамского комитета» или, по крайней мере, приятельница кого-нибудь из членов комитета...
После долгих хождений и поисков я наконец нашел семью дяди Дависа. Они жили в ужасной дыре, где, как жаловалась тетя Лиене, не было никакой возможности вывести прусаков и черных тараканов.
Услышал от нее печальные вести. Давне все время работал до поздней ночи, иногда возвращался только под утро. Но вот в Витебске объявили военное положение, и однажды дядю задержал патруль. За это его на другой день послали в Двинск рыть траншеи.
— Я уж было хотела ехать в Рогайне, но встретила старую знакомую. Колония, говорит, полна беженцев: самим некуда деваться, нечего жевать...
Поэтому тетя Лиене никому ничего не писала. Она начала зарабатывать стиркой белья. Но — боже мой! — сейчас прачек всюду хоть отбавляй: и прежде-то работы не хватало, а тут прибавились жены разорившихся ремесленников и беженки. Скоро будет на каждого богача по прачке...
И Альмочке пора учиться. За нее надо платить десять рублей в год в лютеранскую приходскую школу. Дети беженцев, пожалуй, счастливее — их принимают бесплатно. Альмочку хоть и записали, но вряд ли ей удастся учиться.
Семья дяди Дависа дошла до крайней нищеты. Я притащил оба мешка с продуктами и отдал их тете Лиене, оставив себе только краюху хлеба. Тетя упала на стул, громко рыдая...
— Ну-ну, можно обойтись и без ливня, — пошутил я. Но, должно быть, это напомнило ей мужа, и слезы полились ручьем.
Немного успокоив тетю Лиене, я строго наказал ей:
— Посылайте Альмочку в школу — я раздобуду денег на обучение.
Так поступил бы мой дядя Давис Каулинь. Альма была очень способной девочкой — часто я удивлялся ее находчивости и сметливости. Долго ли она сможет учиться, это будет видно потом. Сейчас главное — добиться, чтобы она могла посещать школу.
Глава XXV
В подвале у гробовщика.
Двадцать пятого августа в гимназии должны начаться занятия. А раз начнутся занятия, найду кого-нибудь, кому нужен репетитор, иначе умру с голоду.
Но каково было мое разочарование, когда на том самом месте, где когда-то в радостный для меня день висела бумажка о том, что Роберт Залай принят в гимназию, я увидел короткое сообщение: занятия начнутся только через две недели— 10 сентября, в помещении женской гимназии Варвариной, и будут происходить по вечерам.
В здании нашей гимназии разместился лазарет — там сновали солдаты и сестры милосердия.Занятия начнутся только через две педели! Что я буду есть до того времени? Где возьму учеников?
Я потащился по улицам, как бездомная собака, куда глаза глядят. Неважно сложилась твоя жизнь, Роберт Задан, неважно! Ну, да ты в реку не сунешься, под поезд не бросишься. Но не сам ли виноват во многом? Вспомни; когда-то ты увлекался приключенческими романами и мечтал: «О, силы небесные, пошлите и мне побольше приключений! Да-да, заставьте пострадать, помучиться... Я пройду сквозь огонь и воду с высоко поднятой головой». Так вот, голубчик, получай то, что сам испрашивал у судьбы!
Фу ты, с кем это я столкнулся? Уму непостижимо, каким образом наскочил на фонарный столб. И куда забрел? Если не ошибаюсь, здесь где-то живет Вася Уго-лев. Ну-ка, ну-ка, протри, Букашка, глаза и погляди внимательнее: разве не Вася впереди? Сейчас свернет в переулок... Догоняй-ка поскорее...
Мы сердечно поздоровались.
— Роб, иди за мной, спешу. Один паренек обещал устроить на работу в типографию. Но ночам буду крутить колесо машины — «американкой» называется... Идем, потолкуем по дороге.
Пошли ускоренным шагом. Вася нежданно-негаданно обрадовал меня:
— Квартиру найти помогу... есть кое-что на примете. А насчет работы —трудновато. Ох, и не говори! Вот бегу.
Познакомился недавно с парнем... бедовый такой. Сам он учится на наборщика. Обещал... Как ты сказал? Что может ученик сделать? Так я тебе, браток, уже говорил: бедовый парень, бедовый! Куда нам с тобой до него...
В типографии мы робко остановились в коридоре. Вася сунул приготовленную дома записку какой-то женщине. Через минуту к нам выскочил юноша в синем халате. Повеяло чем-то знакомым... Где-то я его видел... Когда-то знал...
Память прорезал яркий луч: шум и гам... «Лей, лей, не жалей...» — «Почему ты не вцепился мне в волосы?» — «Все вы трусы!»
Да, перед нами Тихон Бобров!
— Здорово, Вася! А это что за тип увязался за тобой?
— Тишка, позволь познакомить... Мой лучший друг...
— Помолчи. Ободранного Букашку я узнал бы и во фраке! — Насмешливо прищурив левый глаз, Тихон оглядел мою гимназическую форму и небрежно пожал мне руку. — Так ты теперь: вас ист дас, кислый квас? — Он отвернулся и бросил Васе: —Твое дело уже на мази. По ночам будешь плясать, а днем денежки считать да пересчитывать.
— Тихон... — нерешительно начал я, — быть может, и для меня что-нибудь найдется?
— Для тебя... — Он круто повернулся на каблуках. — Гутен морген, гутен таг...
Вася Уголев вспыхнул.
— Не безобразничай!—воскликнул он гневно.— Лучше спроси, завтракал ли Роб.
Бобров усмехнулся:
— Мелюзга, как разговариваешь с начальством! А что, если я вас обоих выставлю за дверь?
— Ну и выставляй!.. — У Васи раздувались ноздри. Лицо молодого наборщика медленно тускнело. Он прислонился к стене и дружески заговорил:
— Ребята, Васю я еле устроил, а второго никак не удастся... Впрочем, крутить колесо не так легко — прольешь пота на рубль, а масла купишь на копейку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107