Мне нужно у неё быть.
Розанов промолчал.
– Я вам говорила, что мне нужны деньги. Просить взаймы я не хочу ни у кого, да и не даст никто; ведь никому же не известно, что у меня есть состояние.
Розанов кивнул головой в знак согласия.
– Так видите, что я хотела… мне деньги нужны очень… как жизнь нужны… мне без них нечего делать.
– А с двумя тысячами? – спросил Розанов.
Лиза помолчала и потом сказала тихо:
– Я заведу мастерскую с простыми девушками.
Розанов опять молчал.
– Так видите, я хочу уладить, чтобы сестра или её муж дали мне эти деньги до выдела моей части. Как вы думаете?
– Конечно… я только не знаю, что это за человек муж Софьи Егоровны.
– Я тоже не знаю, но это все равно.
– Ну, как вам сказать: нет, это не все равно! А лучше, не поручите ли вы этого дела мне? Поверьте, это будет гораздо лучше.
Лиза согласилась уполномочить Розанова на переговоры с бароном и баронессою Альтерзон, а сама, в ожидании пока дело уладится, на другой же день уехала погостить к Вязмитиновой. Здесь ей, разумеется, были рады, особенно во внимание к её крайне раздражённому состоянию духа.
В один из дней, следовавших за этим разговором Лизы с Розановым, последний позвонил у подъезда очень парадного дома на невской набережной Васильевского острова.
Ему отпер пожилой и очень фешенебельный швейцар.
– Теперь, разумеется, застал дома? – спросил Розанов, показывая старику свои карманные часы, на которых было три четверти девятого. Швейцар улыбнулся, как улыбаются старые люди именитых бар, говоря о своих новых хозяевах из карманной аристократии.
– Спит? – спросил Розанов.
– Нет-с, не спит; с полчаса уж как вставши, да ведь… Не примет он вас.
– Ну, это мы увидим, – отвечал Розанов и, сбросив шубу, достал свою карточку, на которой ещё прежде было написано: «В четвёртый и последний раз прошу вас принять меня на самое короткое время. Я должен говорить с вами по делу вашей свояченицы и смею вас уверить, что если вы не удостоите меня этой чести в вашем кабинете, то я заговорю с вами в другом месте».
Швейцар позвонил два раза и передал карточку появившемуся на лестнице человеку, одетому, как одеваются некоторые концертисты. Артист взял карточку, обмерил с верхней ступени своего положения стоявшего внизу Розанова и через двадцать минут снова появился в зелёных дверях, произнеся:
– Барон просит господина Розанова.
Дмитрий Петрович поднялся по устланной мягким ковром лестнице в переднюю, из которой этот же концертист повёл его по длинной анфиладе комнат необыкновенно изящно и богато убранною бельэтажа.
В конце этой анфилады проводник оставил Розанова, а через минуту в другом конце покоя зашевелилась массивная портьера. Вошёл небольшой человек с неизгладимыми признаками еврейского происхождения и с непомерными усилиями держать себя англичанином известного круга.
Это и был барон Альтерзон, доселе не известный нам муж Софьи Егоровны Бахаревой.
– Розанов, – назвал себя Дмитрий Петрович.
Альтерзон поклонился молча и не вынимая рук, спрятанных до половины пальцев в карманы.
– Я имею к вам дело, – начал стоя Розанов.
Альтерзон снова молча поклонился.
– Извините меня, я не люблю разговаривать стоя, – произнёс Розанов и, севши с нарочитою бесцеремонностью, начал: – Само собою разумеется, и вам, и вашей супруге известно, что здесь, в Петербурге, живёт её сестра, а ваша свояченица Лизавета Егоровна Бахарева.
– Да-с, – процедил Альтерзон.
– Она сама не может быть у вас…
– Да мы и не можем её принимать, – подсказал Альтерзон с сильным еврейским акцентом.
Розанову показалось, что он когда-то и где-то слыхал этот голос.
– Отчего вы не можете её принимать? – спросил он довольно мягко.
– Оттого… что она себя так странно аттестует.
– Как же это, позвольте узнать, она себя так аттестует, что даже родная сестра не может её принять?
– Моя жена принадлежит к известному обществу, мы имеем свою репутацию, – надменно произнёс Альтерзон.
Розанов посмотрел на барона, и ещё страннее ему показалось, что даже черты лица барона ему не совсем незнакомы.
– Лизавета Егоровна такая честная и непорочная в своём поведении девушка, каких дай нам Бог побольше, – начал он, давая вес каждому своему слову, но с прежнею сдержанностью. – Она не уронила себя ни в каком кружке, ни в коммерческом, ни в аристократическом.
– Я знаю, что она девица образованная.
– Но что же такое-с?
– Она живёт в таком доме!
– Гм! Вы это говорите так, что, кто не знает Лизаветы Егоровны, может, по тону вашего разговора, подумать, что сестра вашей жены живёт Бог знает в каком доме.
– Да это почти все равно, – отвечал Альтерзон, порщась индейским петухом.
Розанов вспыхнул.
– Ну, это только показывает, что до вас о житьё Лизаветы Егоровны доходили слишком неверные и преднамеренно извращённые в дурную сторону слухи.
– Мы не собираем о ней никаких слухов, – процедил Альтерзон с презрительной гримасой.
– Впрочем, мы можем оставить этот спор, – примирил Розанов.
– Я тоже так полагаю, – ещё обиднее заметил Альтерзон.
«А дьявол тебя побирай, жида шельмовского», – подумал Розанов, но опять удержался и заговорил тихо:
– Лизавете Егоровне очень нужны небольшие деньги.
– Она получает, что ей назначено.
– Да, но она хочет получить разом несколько более, в счёт того, что ей будет следовать по разделу.
– По какому разделу?
– По разделу их наследственного имения.
Альтерзон оттопырил губы и помотал отрицательно головою.
– Как прикажете понимать это ваше движение? – спросил Розанов.
– Я ничего в этом деле не знаю. Я знаю только, что Лизавета Егоровна была непочтительная дочь к своим родителям.
– Так что же, она лишена наследства, что ли?
– Я так полагаю. На это есть духовное завещание матери.
– Это басни, – воскликнул Розанов. – Имение родовое, отцовское.
– Это до меня не касается.
– Конечно, – на это есть суд, и вы, разумеется, в этом не виноваты. Суд разберёт, имела ли Ольга Сергеевна право лишить, по своему завещанию, одну дочь законного наследства из родового отцовского имения. Но теперь дело и не в этом. Теперь я пришёл к вам только затем, чтобы просить вас от имени Лизаветы Егоровны, как её родственника и богатого капиталиста, ссудить её, до раздела, небольшою суммою.
– Какою, например?
– Ей нужны две тысячи рублей.
– И это вы называете небольшою суммою!
– Относительно. Для состояния, которое должна получить Лизавета Егоровна, и тем более для вашего состояния, я думаю, что две тысячи рублей можно назвать совершенно ничтожною суммою.
– Моется состояния никто не считал, – заносчиво ответил Альтерзон.
– Но вы известный негоциант!
– Так что ж! Мне мои деньги нужны на честные торговые обороты, а не на то, чтобы раздавать их всякой распутной девчонке на её распутства.
– Что! – крикнул, весь позеленев и громко стукнув по столу кулаком, Розанов.
Альтерзон вздрогнул и бросился к сонетке.
Розанов ожидал этого движения. Одним прыжком он кинулся на негоцианта, схватил его сзади за локти.
– Ты знал Нафтула Соловейчика? – спросил он Альтерзона.
– Знал, – довольно спокойно для своего положения отвечал Альтерзон. – Соловейчик мне подарил несколько корректур, на которых есть разные поправки.
– Да, – ну так что ж?
– Ничего больше.
– А ничего, так гляди, разочти поверней:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Розанов промолчал.
– Я вам говорила, что мне нужны деньги. Просить взаймы я не хочу ни у кого, да и не даст никто; ведь никому же не известно, что у меня есть состояние.
Розанов кивнул головой в знак согласия.
– Так видите, что я хотела… мне деньги нужны очень… как жизнь нужны… мне без них нечего делать.
– А с двумя тысячами? – спросил Розанов.
Лиза помолчала и потом сказала тихо:
– Я заведу мастерскую с простыми девушками.
Розанов опять молчал.
– Так видите, я хочу уладить, чтобы сестра или её муж дали мне эти деньги до выдела моей части. Как вы думаете?
– Конечно… я только не знаю, что это за человек муж Софьи Егоровны.
– Я тоже не знаю, но это все равно.
– Ну, как вам сказать: нет, это не все равно! А лучше, не поручите ли вы этого дела мне? Поверьте, это будет гораздо лучше.
Лиза согласилась уполномочить Розанова на переговоры с бароном и баронессою Альтерзон, а сама, в ожидании пока дело уладится, на другой же день уехала погостить к Вязмитиновой. Здесь ей, разумеется, были рады, особенно во внимание к её крайне раздражённому состоянию духа.
В один из дней, следовавших за этим разговором Лизы с Розановым, последний позвонил у подъезда очень парадного дома на невской набережной Васильевского острова.
Ему отпер пожилой и очень фешенебельный швейцар.
– Теперь, разумеется, застал дома? – спросил Розанов, показывая старику свои карманные часы, на которых было три четверти девятого. Швейцар улыбнулся, как улыбаются старые люди именитых бар, говоря о своих новых хозяевах из карманной аристократии.
– Спит? – спросил Розанов.
– Нет-с, не спит; с полчаса уж как вставши, да ведь… Не примет он вас.
– Ну, это мы увидим, – отвечал Розанов и, сбросив шубу, достал свою карточку, на которой ещё прежде было написано: «В четвёртый и последний раз прошу вас принять меня на самое короткое время. Я должен говорить с вами по делу вашей свояченицы и смею вас уверить, что если вы не удостоите меня этой чести в вашем кабинете, то я заговорю с вами в другом месте».
Швейцар позвонил два раза и передал карточку появившемуся на лестнице человеку, одетому, как одеваются некоторые концертисты. Артист взял карточку, обмерил с верхней ступени своего положения стоявшего внизу Розанова и через двадцать минут снова появился в зелёных дверях, произнеся:
– Барон просит господина Розанова.
Дмитрий Петрович поднялся по устланной мягким ковром лестнице в переднюю, из которой этот же концертист повёл его по длинной анфиладе комнат необыкновенно изящно и богато убранною бельэтажа.
В конце этой анфилады проводник оставил Розанова, а через минуту в другом конце покоя зашевелилась массивная портьера. Вошёл небольшой человек с неизгладимыми признаками еврейского происхождения и с непомерными усилиями держать себя англичанином известного круга.
Это и был барон Альтерзон, доселе не известный нам муж Софьи Егоровны Бахаревой.
– Розанов, – назвал себя Дмитрий Петрович.
Альтерзон поклонился молча и не вынимая рук, спрятанных до половины пальцев в карманы.
– Я имею к вам дело, – начал стоя Розанов.
Альтерзон снова молча поклонился.
– Извините меня, я не люблю разговаривать стоя, – произнёс Розанов и, севши с нарочитою бесцеремонностью, начал: – Само собою разумеется, и вам, и вашей супруге известно, что здесь, в Петербурге, живёт её сестра, а ваша свояченица Лизавета Егоровна Бахарева.
– Да-с, – процедил Альтерзон.
– Она сама не может быть у вас…
– Да мы и не можем её принимать, – подсказал Альтерзон с сильным еврейским акцентом.
Розанову показалось, что он когда-то и где-то слыхал этот голос.
– Отчего вы не можете её принимать? – спросил он довольно мягко.
– Оттого… что она себя так странно аттестует.
– Как же это, позвольте узнать, она себя так аттестует, что даже родная сестра не может её принять?
– Моя жена принадлежит к известному обществу, мы имеем свою репутацию, – надменно произнёс Альтерзон.
Розанов посмотрел на барона, и ещё страннее ему показалось, что даже черты лица барона ему не совсем незнакомы.
– Лизавета Егоровна такая честная и непорочная в своём поведении девушка, каких дай нам Бог побольше, – начал он, давая вес каждому своему слову, но с прежнею сдержанностью. – Она не уронила себя ни в каком кружке, ни в коммерческом, ни в аристократическом.
– Я знаю, что она девица образованная.
– Но что же такое-с?
– Она живёт в таком доме!
– Гм! Вы это говорите так, что, кто не знает Лизаветы Егоровны, может, по тону вашего разговора, подумать, что сестра вашей жены живёт Бог знает в каком доме.
– Да это почти все равно, – отвечал Альтерзон, порщась индейским петухом.
Розанов вспыхнул.
– Ну, это только показывает, что до вас о житьё Лизаветы Егоровны доходили слишком неверные и преднамеренно извращённые в дурную сторону слухи.
– Мы не собираем о ней никаких слухов, – процедил Альтерзон с презрительной гримасой.
– Впрочем, мы можем оставить этот спор, – примирил Розанов.
– Я тоже так полагаю, – ещё обиднее заметил Альтерзон.
«А дьявол тебя побирай, жида шельмовского», – подумал Розанов, но опять удержался и заговорил тихо:
– Лизавете Егоровне очень нужны небольшие деньги.
– Она получает, что ей назначено.
– Да, но она хочет получить разом несколько более, в счёт того, что ей будет следовать по разделу.
– По какому разделу?
– По разделу их наследственного имения.
Альтерзон оттопырил губы и помотал отрицательно головою.
– Как прикажете понимать это ваше движение? – спросил Розанов.
– Я ничего в этом деле не знаю. Я знаю только, что Лизавета Егоровна была непочтительная дочь к своим родителям.
– Так что же, она лишена наследства, что ли?
– Я так полагаю. На это есть духовное завещание матери.
– Это басни, – воскликнул Розанов. – Имение родовое, отцовское.
– Это до меня не касается.
– Конечно, – на это есть суд, и вы, разумеется, в этом не виноваты. Суд разберёт, имела ли Ольга Сергеевна право лишить, по своему завещанию, одну дочь законного наследства из родового отцовского имения. Но теперь дело и не в этом. Теперь я пришёл к вам только затем, чтобы просить вас от имени Лизаветы Егоровны, как её родственника и богатого капиталиста, ссудить её, до раздела, небольшою суммою.
– Какою, например?
– Ей нужны две тысячи рублей.
– И это вы называете небольшою суммою!
– Относительно. Для состояния, которое должна получить Лизавета Егоровна, и тем более для вашего состояния, я думаю, что две тысячи рублей можно назвать совершенно ничтожною суммою.
– Моется состояния никто не считал, – заносчиво ответил Альтерзон.
– Но вы известный негоциант!
– Так что ж! Мне мои деньги нужны на честные торговые обороты, а не на то, чтобы раздавать их всякой распутной девчонке на её распутства.
– Что! – крикнул, весь позеленев и громко стукнув по столу кулаком, Розанов.
Альтерзон вздрогнул и бросился к сонетке.
Розанов ожидал этого движения. Одним прыжком он кинулся на негоцианта, схватил его сзади за локти.
– Ты знал Нафтула Соловейчика? – спросил он Альтерзона.
– Знал, – довольно спокойно для своего положения отвечал Альтерзон. – Соловейчик мне подарил несколько корректур, на которых есть разные поправки.
– Да, – ну так что ж?
– Ничего больше.
– А ничего, так гляди, разочти поверней:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171