– А! это прекрасно, – опять протянула Зинаида Егоровна, и опять все замолчали.
«В самом деле, как здесь скучно!» – подумала Женни, поправив бретели своего платья, и стала смотреть в открытое окно, из которого было видно колосистое поле буревшей ржи.
– Здравствуй, красавица! – проговорила за плечами Женни старуха Абрамовна, вошедшая с подносом, на котором стояла высокая чайная чашка, раскрашенная синим золотом.
– Здравствуй, нянечка! – воскликнула с восторгом Женни и, обняв старуху, несколько раз её поцеловала.
– А ты, проказница, заехала, да и горя тебе мало, – с ласковым упрёком заметила Лизе Абрамовна, пока Зина наливала чай в матушкину чашку.
– Ах, полно, няня!
– Что полно? не нравится? Вот пожалуй-ка к маменьке. Она как проснулась, так сейчас о тебе спросить изволила: видеть тебя желает.
Лиза встала и пошла по коридору.
– Ты послушай-ка! Постой, мол, подожди, не скачи стрекозою-то, – проговорила Абрамовна, идя вслед за Лизой по длинному и довольно тёмному коридору. Лиза остановилась.
– Ишь, у тебя волосы-то как разбрылялись, – бормотала старуха, поправляя пальцем свободной руки набежавшие у Лизы на лоб волосы. – Ты води в свою комнату да поправься прежде, причешись, а потом и приходи к родительнице, да не фон-бароном, а покорно приди, чувствуя, что ты мать обидела.
– Что вы, в самом деле, все на меня? – вспыльчиво сказала долго сдерживавшаяся Лиза.
– Ах, мать моя! не хвалить ли прикажешь?
– Ничего я дурного не сделала.
– Гостей полон дом, а она фить! улетела.
– Ну и улетела.
– Как это грустно, – говорила Женни, обращаясь к Бахареву, – что мы с папой удержали Лизу и наделали вам столько хлопот и неприятностей.
Бахарев выпустил из-под усов облако дыма и ничего не ответил. Вместо его на этот вызов отвечала Зина.
– Вы здесь ничем не виноваты, Женичка, и ваш папа тоже. Лиза сама должна была знать, что она делает. Она ещё ребёнок, прямо с институтской скамьи и позволяет себе такие странные выходки.
– Она хотела тотчас ехать назад, – это мы её удержали ночевать. Папа без её ведома отослал лошадь. Мы думали, что у вас никто не будет беспокоиться, зная, что Лиза с нами.
– Да это вовсе не в том дело. Здесь никто не сердился и не сердится, но скажите, пожалуйста, разве вы, Женни, оправдываете то, что сделала сестра Лиза по своему легкомыслию ?
Для Женни был очень неприятен такой оборот разговора.
– Я, право, не знаю, – отвечала она, – кто какое значение придаёт тому, что Лиза проехалась ко мне?
– Нет, вы, Женичка, будьте прямодушнее, отвечайте прямо: сделали бы вы такой поступок?
– Я не знаю, вздумалось ли бы мне пошалить таким образом, а если бы вздумалось, то я поехала бы. Мне кажется, – добавила Женни, – что мой отец не придал бы этому никакого серьёзного значения, и поэтому я нимало не охуждала бы себя за шалость, которую позволила себе Лиза.
– Правда, правда, – подхватил Бахарев. – Пойдут дуть да раздувать и надуют и себе всякие лихие болести, другим беспокойство. Ох ты, Господи! Господи! – произнёс он, вставая и направляясь к дверям своего кабинета, – ты ищешь только покоя, а они знай истории разводят. И из-за чего, за что девочку разгорячили! – добавил он, и так хлопнул дверью, что в зале задрожали стены.
Осторожно, на цыпочках входили в комнату Ольги Сергеевны Зина, Софи и Женни. Женни шла сзади всех. Оба окна в комнате у Ольги Сергеевны были занавешены зелёными шерстяными занавесками, и только в одном уголок занавески был приподнят и приколот булавкой. В комнате был полусвет. Ольга Сергеевна с несколько расстроенным лицом лежала в кровати. Возле её подушек стоял кругленький столик с баночками, пузырёчками и чашкою недопитого чаю. В ногах, держась обеими руками за кровать, стояла Лиза. Глаза у неё были заплаканы и ноздерки раздувались.
– Здравствуй, Женичка! – безучастно произнесла Ольга Сергеевна, подставляя щеку наклонившейся к ней девушке, и сейчас же непосредственно продолжала: – Положим, что ты ещё ребёнок, многого не понимаешь, и потому тебе, разумеется, во многом снисходят; но, помилуй, скажи, что же ты за репутацию себе составишь? Да и не себе одной; у тебя ещё есть сестра девушка. Положим опять и то, что Соничку давно знают здесь все, но все-таки ты её сестра.
– Господи, maman! уж и сестре я даже могу вредить, ну что же это? Будьте же, maman, хоть каплю справедливы, – не вытерпела Лиза.
– Ну да, я так и ожидала. Это цветочки, а будут ещё ягодки.
– Да Боже мой, что же я такое делаю? За какие вины мною все недовольны? Все это за то, что к Женни на часок поехала без спроса? – произнесла она сквозь душившие её слезы.
– Лиза! Лиза! – произнесла вполголоса и качая головой Софи.
– Что?
– Оставьте её, она не понимает, – с многозначительной гримасой простонала Ольга Сергеевна, – она не понимает, что убивает родителей. Штуку отлила: исчезла ночью при сторонних людях. Это все ничего для неё значит, – оставьте её.
Все замолчали. Лиза откинула набежавшие на лоб волосы и продолжала спокойно стоять в прежнем положении.
– Пусть свет, люди тяжёлыми уроками научат тому, чего она не хочет понимать, – продолжала чрез некоторое время Ольга Сергеевна.
– Да что же понимать, maman? – совсем нетерпеливо спросила после короткой паузы Лиза. – У тёти Агнии я сказала своё мнение, может быть очень неверное и, может быть, очень некстати, но неужто это уж такой проступок, которым нужно постоянно пилить меня?
– Да, – вздохнув, застонала Ольга Сергеевна. – Одну глупость сделаем, за другую возьмёмся, а там за третью, за четвёртую и так далее.
– Если уж я так глупа, maman, то что ж со мной делать? Буду делать глупости, мне же и будет хуже.
– Ах, уйди, матушка, уйди Бога ради! – нервно вскрикнула Ольга Сергеевна. – Не распускай при мне этой своей философии. Ты очень умна, просвещённа, образованна, и я не могу с тобой говорить. Я глупа, а не ты, но у меня есть ещё другие дети, для которых нужна моя жизнь. Уйди, прошу тебя.
Лиза тихо повернулась и твёрдою, спокойною поступью вышла за двери.
Глава пятнадцатая.
Перепилили
Гловацкой очень хотелось выйти вслед за Лизой, но она осталась. Ольга Сергеевна вздохнула, сделала гримасу и, обратясь к Зине, сказала:
– Накапь мне на сахар гофманских капель, да пошлите ко мне Абрамовну.
Женни воспользовалась этим случаем и пошла позвать няню. Лиза сидела на балконе, положив свою головку на руку. Глаза её были полны слез, но она беспрестанно смаргивала эти слезы и глядела на расстилавшееся за рекою колосистое поле. Женни подошла, поцеловала её в лоб и села с ней рядом на плетёный диванчик.
– Что там теперь?
– Ничего; Ольга Сергеевна, кажется, хочет уснуть.
– Что, если это так будет всегда, целую жизнь?
– Ну, Бог знает что, Лиза! Ты не выдумывай себе, пожалуйста, горя больше, чем оно есть.
– Что ж это, по-твоему, – ничего? Можно, по-твоему, жить при таких сценах? А это первое время; первый месяц дома после шестилетней разлуки! Боже мой! Боже мой! – воскликнула Лиза и, не удержав слез, горько заплакала.
– Полно плакать, Лиза, – уговаривала её Гловацкая.
Лиза не могла удержаться и, зажав рот платком, вся дёргалась от сдерживаемых рыданий.
– Перестань, что это! Застанут в слезах, и ещё хуже будет. Пойдём пройдёмся.
Лиза молча встала, отёрла слезы и подала Женни свою руку. Девушки прошли молча длинную тополевую аллею сада и вышли через калитку на берег, с которого открывался дом и английский сад камергерши Меревой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171