– Панихида?
– По ком панихида-с? Все это от того зависит – по ком?
– Ну да, я это понимаю; только что ж – эта панихида будет по самом мирном и честном гражданине.
– А то-то и дело, что у нас этого и не дозволят.
– Ну, я думаю, вам никто мешать не станет.
– Почём знать? – пожав плечами, произнёс студент. – Мы готовы на все. Другие могут поступать как хотят, а мы от своего не отступим: мы это сегодня решили. Я, маркиз и ещё двое, мы пойдём и отслужим.
– Да и все пойдут.
– Как кому угодно.
– Пойдёмте и мы, Лизавета Егоровна.
– Я непременно пойду, – ответила Лиза.
– Не советую, кузина.
– Да чего же вы опасаетесь за вашу кузину?
– Кто знает, что может случиться?
– Помилуйте! Я маркиза хорошо знаю. Если не ошибаюсь, вы говорите о маркизе де Бараль?
– Да.
– О, пойдёмте, Лизавета Егоровна!
– Да, я непременно пойду.
– А теперь мне пора; мне ещё нужно обойти свою палату.
Розанов стал прощаться. Он поклонился Варваре Ивановне и пожал руки Ольге Сергеевне, Софи, Лизе и Сержу Богатырёву. Стариков здесь не было.
– Вы хорошо знакомы с маркизой? – спросила его Лиза.
– Да.
– Настолько, что можете познакомить с нею другое лицо?
– Да.
– Я о ней уж очень много слышу интересного.
– Хотите, я ей скажу?
– Да я уж вам говорил, кузина, – вмешался Серж, – что это и я могу сделать.
– Как, ты берёшься, Серж! – заметила Богатырёва.
– Отчего же не браться-с?
– Она не чванлива, – примирительно сказал доктор.
– Да, может быть; но у ней столько серьёзных занятий, что я не думаю, чтоб ей доставало времени на мимолётные знакомства. Да и Лизанька ничего не найдёт в ней для своих лет.
– Отчего же? – опять примирительно произнёс Розанов.
– Нет, оставьте, Дмитрий Петрович, не надо, – спокойно ответила Лиза, не глядя на тётку, и Розанов ушёл, давши Бахаревым слово навещать их часто.
Только что Розанов зашёл за угол, как нос к носу встретился с Белоярцевым.
– Куда это вы? – спрашивает его.
– К вам, в морельницу.
– Что у вас там за дело?
– Барышню знакомую навестить.
– Какую барышню?
– Есть там, в седьмой палате, весьма приятная барышня.
– А, в седьмой! Навестите, навестите. Сзади бросишь, впереди найдёшь.
– Беспременно так, – отвечал, смеясь, Белоярцев.
Они взяли извозчика и поехали вместе. Было довольно холодно, и Белоярцев высоко поднял воротник своего барашкового пальто.
– Что, вы Райнера давно не видали? – спросил Розанов.
– Давно. Он, сказывал, совсем собрался было в Петербург и вдруг опять вчера остался.
– Вчера?
– Да, вчера Персиянцев видел его у маркизы.
– Доктор! доктор! – позвал женский голос.
– Вот она на помине-то легка, – произнёс Белоярцев, ещё глубже вдвигая в воротник свой подбородок.
Розанов встал и прошёл к маркизе, которая остановила своего кучера.
– Мой милый! – начала она торопливее обыкновенного, по-французски: – заходите ко мне послезавтра, непременно. В четверг на той неделе чтоб все собрались на кладбище. Все будут, Оничка и все, все. Пусть их лопаются. Только держите это в секрете.
– Да что же здесь за секрет, маркиза?
– Гггааа! Как можно? Могут предупредить, и выйдет фиаско.
– Во второй раз слышу и никак в толк не возьму. Что ж тут такого? Ведь речей неудобных, конечно, никто не скажет.
– О, конечно! Зачем рисковать попусту; но, понимаете, ведь это протест. Ведь это, милый, протест!
– Не понимаю.
– Гггааа! Приходите, я вам многое сообщу.
– Что она вам рассказывала? – спросил Белоярцев.
– Черт знает, что это такое. Вы не слыхали ни о какой панихиде?
– Слышал.
– Ну вот в секрете держать, говорит, дело важное.
Белоярцев вместо ответа проговорил:
Чёрная галка,
Чистая полянка,
Ты же, Марусенька
Черноброва,
Врать всегда здорова.
– Что вы думаете, это неправда?
– Кто же их знает.
– Да какое же это может иметь политическое-то значение?
– Ничего я в политике не понимаю.
– Опять увёртываться.
– Чем? Надоедаете вы мне, право, господа, вашими преследованиями. Я просто, со всею откровенностью говорю, что я художник и никаких этих ни жирондистов, ни социалистов не знаю и знать не хочу. Не моё это дело. Вот барышни, – добавил он шутя, – это наше дело.
– Экая натура счастливая! – сказал Розанов, прощаясь с Белоярцевым у дверей своей палаты.
– Что, вы слышали новость-то? – спросил Розанов, зайдя по окончании визитации к Лобачевскому.
Лобачевский в своей комнате писал, лёжа на полу. От беспрерывной работы он давно не мог писать сидя и уставал стоять.
– Слышал, – отвечал он, пожав плечами и бросив препарат, который держал левой рукою.
– Ну, и какого вы мнения?
– Мнения скорбного, Розанов.
– А я думаю, что это вздор.
– Вздор! Нет, покорно вас благодарю. Когда гибнет дело, так хорошо начатое, так это не вздор. По крайней мере для меня это не вздор. Я положительно уверен, что какой-нибудь негодяй нарочно подстраивает. Помилуйте, – продолжал он, вставая, – сегодня ещё перед утром зашёл, как нарочно, и все три были здоровёхоньки, а теперь вдруг приходит и говорит: «пуздыхалы воны».
– Да вы о чем это говорите? – спросил удивлённый Розанов.
– А вы о чем?
Розанов рассказал свои разговоры с маркизою и молодым Богатырёвым. Лобачевский плюнул и рассмеялся.
– Что?
– Слышал я это; ну, да что нам за дело до этих глупостей.
– А вы о чем же говорили?
– Кролицы мои издохли.
Теперь Розанов плюнул, и оба расхохотались.
– Экой вздор какой вышел, – произнёс Розанов.
– Да ещё бы вы с таким вздором приехали. Ведь охота же, право, вам, Розанов, Бог знает с кем якшаться. Дело бы делали. Я вот вас запречь хочу.
– Нуте?
– Да вот. Давайте людей учить.
– Чему учить?
– А вот чему: я ведь от своего не отстану. Если не умру ещё пятнадцать лет, так в России хоть три женщины будут знать медицину. А вы мне помогите начать. Я сегодня уж начал слегка с Беком. Он нам позволит по воскресеньям читать в секционной. Поеду к Пармену Семёнову, к Лучкову, к Тришину, уговорю пускать к нам ребят; вы человек народный, рассказывайте им попонятнее гигиенические законы, говорите о лечении шарлатанов и все такое. Вы это отлично можете делать; а я девушек уж найду таких, что захотят дальше учиться.
– Пожалуй, только что из этого выйдет?
– Уж вреда не выйдет, а у меня из двадцати хотя пять, хоть две найдутся способные идти далее. Терпение уж необходимое.
– А чем они жить будут?
– Найдём, чем жить.
– Не лучше ли бы, уж если так, то примкнуть к воскресным школам, – сказал Розанов.
– К воскресным школам! Нет, нам надо дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной медицины в моей академии. Только нет, – продолжал он, махнув весело рукою, – вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
– Меня идеализм загубил? – смеясь, переспросил Розанов.
– Да как же? Водитесь с какими-то химеристами, ко всему этому химерному провинциально доверчивы, все ведь это что? Провинциальная доверчивость сама собою, а прежде всего идеализм.
– Ну, это первое такое обвинение слышу, что я идеалист.
– Пламеннейший!
– Нельзя же, мой милый Лобачевский, всем быть только специалистами.
– Зачем? и не надо; только зачем попусту разбрасываться.
– А может быть, человечеству полезнее будет, чтоб мы были помногостороннее, так сказать, увлекались бы немножко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171