С Женей пусть почаще вместе бывают: девушка предостойная, хотя и совсем в другом роде. А умничать над нею много не позволяй. Школить-то её нечего, как собачонку. Светской пустоте сама ещё подчинится, придёт время. За женихами падать очень уж нечего. Такие девушки, как Лиза, на каждом шагу не встречаются. Была бы охота, найдёт доброхота. Придёт пора, переделается, насколько сама сочтёт нужным. Из ничего ничего не сделаешь, а она материал. Я вон век свой до самого монастыря француженкой росла, а нынче, батюшка мой, с мужичком мужичка, с купцом купчиха, а с барином и барыней ещё быть не разучилась. Это все пустяки, а ты смотри, чтобы её не грызли, чтоб она не металась, бедняжка, нигде не находя сочувствия: вот это твоё дело.
– Это правда, я непременно, непременно.
Бахарев стал прощаться.
– Ты сегодня разве едешь?
– Сейчас даже; человека оставлю забрать покупки да вот твои деньги на почту отправить, а сам сейчас домой. Ну, прощай, сестра, будь здорова.
– Прощай, да смотри помни о Лизе-то.
– Хорошо, хорошо.
– То-то хорошо. Скажи на ушко Ольге Сергеевне, – прибавила, смеясь, игуменья, – что если Лизу будут обижать дома, то я её к себе в монастырь возьму. Не смейся, не смейся, а скажи. Я без шуток говорю: если увижу, что вы не хотите дать ей жить сообразно её натуре, честное слово даю, что к себе увезу.
Глава восемнадцатая.
Слово воплощается
Через день после описанного разговора Бахарева с сестрою в Мереве обедали ранее обыкновенного, и в то время, как господам подавали кушанье, у подъезда стояла лёгонькая бахаревская каретка, запряжённая четверней небольших саврасых вяток.
За столом сидела вся семья и Юстин Помада, несколько бледный и несколько растерянный. У Ольги Сергевны и Зины глаза были наплаканы до опухоли век; Софи тоже была не в своей тарелке. Одна Лиза сидела ровно и спокойно, как будто чужое лицо, до которою прямым образом нимало не касаются никакие домашние дрязги. Егор Николаевич был твёрд тою своеобычною решимостью, до которой он доходил после долгих уклонений и с которой уж зато его свернуть было невозможно, если его раз перепилили. Теперь он ел за четверых и не обращал ни на кого ни малейшего внимания.
Зина была одета в очень кокетливо сшитое дорожное холстинковое платье; все прочие были в своих обыкновенных нарядах. Пружина безмятежного приюта действовала: Зина уезжала к мужу. Она энергически протестовала против своей высылки, ещё энергичнее протестовала против этого мать её, но всех энергичнее был Егор Николаевич. Объявив свою непреклонную волю, он ушёл в кабинет, многозначительно хлопнул дверью, велел кучерам запрягать карету, а горничной девушке Зины укладывать её вещи. Бахарев отдал эти распоряжения таким тоном, что Ольга Сергеевна только проговорила:
– Собирайся, Зиночка.
И люди стали перешёптываться:
– Тс! барин гневен!
Правду говоря, однако, всех тяжелее в этот день была роль самого добросердого барина и всех приятнее роль Зины. Ей давно смерть хотелось возвратиться к мужу, и теперь она получила разом два удовольствия: надевала на себя венок страдалицы и возвращалась к мужу, якобы не по собственной воле, имея, однако, в виду все приятные стороны совместного житья с мужем, которыми весьма дорожила её натура, не уважавшая капризов распущенного разума.
Рада была Зина, когда лошади тронули её от отцовского крыльца, рад был и Егор Николаевич, что он выдержал и поставил на своём.
«Бахаревская кровь, – думал он, – бахаревская кровь, терпение, настойчивость: я Бахарев, я настоящий Бахарев».
– Мнишек! – крикнул он, подумавши это. – Позвать мне Марину.
Явилась Абрамовна.
– Лизочкины вещи перенесть в Зинину комнату и устроить ей там все как следует, – скомандовал Бахарев. Марина Абрамовна молча поглядывала то на Егора Николаевича, то на его жену.
– Слышишь? – спросил Егор Николаевич.
– Слушаю-с, – отвечала старуха.
– Ну и делай.
– Егор! – простонала Ольга Сергеевна.
– Что-с? – отрывисто спросил Бахарев.
– Это можно после.
– Это можно и сейчас.
– Где же будет помещаться Зина?
– У мужа.
– Но у неё не будет комнаты.
– Мужнин дом велик. Пока ребят не нарожала ещё, две семьи разместить можно.
– Но для приезда.
– А! ну да. Мнишек, устрой так, чтобы Зиночке было хорошо в приезд остановиться в теперешней Лизиной комнатке.
– Слушаю-с – снова, посматривая на всех, проговорила старуха Абрамовна.
– Ну, иди.
Абрамовна вышла.
– Как же это можно, Егор Николаевич, поместить Зину в проходной комнате? – запротестовала Ольга Сергеевна.
– Ба! А Лизу можно поместить?
– Лиза ребёнок.
– Ну так что ж?
– Она ещё недавно в общих дортуарах спала.
– А Зина?
– Что ж, Зине, по вашему распоряжению, теперь негде и спать будет.
– Негде? негде? – с азартом спросил Бахарев.
– Конечно, негде, – простонала Ольга Сергеевна.
– У мужа в спальне, – полушёпотом и с грозным придыханием произнёс Егор Николаевич.
– Ах, Боже мой!..
– Что-с?
– Ну, а на случай приезда?
– О! на случай приезда довольно и Лизиной комнаты. Если Лизе для постоянного житья её довольно, то уж для приезда-то довольно её и чересчур.
– Что ж, устроено все? – переспросил Бахарев Абрамовну, сидя за вечерним чаем.
Абрамовна молчала.
– Не устроено ещё? – переспросил Бахарев.
– Завтра можно, Егор Николаевич, – ответила за Абрамовну Ольга Сергеевна.
Бахарев допил стакан, встал и спокойно сказал:
– Лиза! иди-ка к себе. Мы перенесём тебя с Юстином Феликсовичем.
И пошли, и перенесли все Лизино в спокойную, удалённую от всякого шума комнату Зины, а Зинины вещи довольно уютно уставили в бывшей комнате Лизы. И все это своими руками.
– Вот, живи, Лизочек, – возгласил Егор Николаевич, усевшись отдохнуть на табурете в новом помещении Лизы, когда тут все уже было уставлено и приведено в порядок.
Лиза, хранившая мёртвое молчание во время сегодняшних распоряжений, при этих словах встала и поцеловала отцовскую руку.
– Живи, голубка. Книги будут, и покой тебе будет.
– Я завтра полочки тут для книг привешу, – проговорил Помада, сидевший тут же на ящике в углу, и на следующее утро он явился с тремя книжными полочками на ремне и большою, закрытою зеленою бумагою клеткою, в которой сидел курский соловей. Полки Помада повесил по стенке, а клетку с курским соловьём под окном.
– Отлично теперь, Лизавета Егоровна! – произнёс он, забив последний гвоздь и отойдя к двери.
– Отлично, Юстин Феликсович, – отвечала Лиза и стала уставлять на полки свои книжечки.
Так и зажила Лиза Бахарева.
Став один раз вразрез с матерью и сёстрами, она не умела с ними сойтись снова, а они этого и не исками. Отец стоял за неё, но не умел найти её прямой симпатии. С Женни она видалась не часто, и то на самое короткое время. Она видела, что у матери и сестёр есть предубеждение против всех её прежних привязанностей, и писала Гловацкой: «Ты, Женька, не подумай, что я тебя разлюбила! Я те6я всегда буду любить. Но ты знаешь, как мне скверно, и я не хочу, чтобы это скверное стало ещё сквернее. А я тебя крепко люблю. Ты не сердись, что я к тебе не езжу! Меня теперь и пустили бы, да я теперь не хочу этой милости. Ты приезжай ко мне. У меня теперь хорошо, а пока пришли мне книг. У меня есть три журнала, да что ж это!»
Женни брала у Вязмитинова для Лизы Гизо, Маколея, Милля, Шлоссера. Все это она посылала к Лизе и только дивилась, так как скоро все это возвращалось с лаконическою надписью карандашом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
– Это правда, я непременно, непременно.
Бахарев стал прощаться.
– Ты сегодня разве едешь?
– Сейчас даже; человека оставлю забрать покупки да вот твои деньги на почту отправить, а сам сейчас домой. Ну, прощай, сестра, будь здорова.
– Прощай, да смотри помни о Лизе-то.
– Хорошо, хорошо.
– То-то хорошо. Скажи на ушко Ольге Сергеевне, – прибавила, смеясь, игуменья, – что если Лизу будут обижать дома, то я её к себе в монастырь возьму. Не смейся, не смейся, а скажи. Я без шуток говорю: если увижу, что вы не хотите дать ей жить сообразно её натуре, честное слово даю, что к себе увезу.
Глава восемнадцатая.
Слово воплощается
Через день после описанного разговора Бахарева с сестрою в Мереве обедали ранее обыкновенного, и в то время, как господам подавали кушанье, у подъезда стояла лёгонькая бахаревская каретка, запряжённая четверней небольших саврасых вяток.
За столом сидела вся семья и Юстин Помада, несколько бледный и несколько растерянный. У Ольги Сергевны и Зины глаза были наплаканы до опухоли век; Софи тоже была не в своей тарелке. Одна Лиза сидела ровно и спокойно, как будто чужое лицо, до которою прямым образом нимало не касаются никакие домашние дрязги. Егор Николаевич был твёрд тою своеобычною решимостью, до которой он доходил после долгих уклонений и с которой уж зато его свернуть было невозможно, если его раз перепилили. Теперь он ел за четверых и не обращал ни на кого ни малейшего внимания.
Зина была одета в очень кокетливо сшитое дорожное холстинковое платье; все прочие были в своих обыкновенных нарядах. Пружина безмятежного приюта действовала: Зина уезжала к мужу. Она энергически протестовала против своей высылки, ещё энергичнее протестовала против этого мать её, но всех энергичнее был Егор Николаевич. Объявив свою непреклонную волю, он ушёл в кабинет, многозначительно хлопнул дверью, велел кучерам запрягать карету, а горничной девушке Зины укладывать её вещи. Бахарев отдал эти распоряжения таким тоном, что Ольга Сергеевна только проговорила:
– Собирайся, Зиночка.
И люди стали перешёптываться:
– Тс! барин гневен!
Правду говоря, однако, всех тяжелее в этот день была роль самого добросердого барина и всех приятнее роль Зины. Ей давно смерть хотелось возвратиться к мужу, и теперь она получила разом два удовольствия: надевала на себя венок страдалицы и возвращалась к мужу, якобы не по собственной воле, имея, однако, в виду все приятные стороны совместного житья с мужем, которыми весьма дорожила её натура, не уважавшая капризов распущенного разума.
Рада была Зина, когда лошади тронули её от отцовского крыльца, рад был и Егор Николаевич, что он выдержал и поставил на своём.
«Бахаревская кровь, – думал он, – бахаревская кровь, терпение, настойчивость: я Бахарев, я настоящий Бахарев».
– Мнишек! – крикнул он, подумавши это. – Позвать мне Марину.
Явилась Абрамовна.
– Лизочкины вещи перенесть в Зинину комнату и устроить ей там все как следует, – скомандовал Бахарев. Марина Абрамовна молча поглядывала то на Егора Николаевича, то на его жену.
– Слышишь? – спросил Егор Николаевич.
– Слушаю-с, – отвечала старуха.
– Ну и делай.
– Егор! – простонала Ольга Сергеевна.
– Что-с? – отрывисто спросил Бахарев.
– Это можно после.
– Это можно и сейчас.
– Где же будет помещаться Зина?
– У мужа.
– Но у неё не будет комнаты.
– Мужнин дом велик. Пока ребят не нарожала ещё, две семьи разместить можно.
– Но для приезда.
– А! ну да. Мнишек, устрой так, чтобы Зиночке было хорошо в приезд остановиться в теперешней Лизиной комнатке.
– Слушаю-с – снова, посматривая на всех, проговорила старуха Абрамовна.
– Ну, иди.
Абрамовна вышла.
– Как же это можно, Егор Николаевич, поместить Зину в проходной комнате? – запротестовала Ольга Сергеевна.
– Ба! А Лизу можно поместить?
– Лиза ребёнок.
– Ну так что ж?
– Она ещё недавно в общих дортуарах спала.
– А Зина?
– Что ж, Зине, по вашему распоряжению, теперь негде и спать будет.
– Негде? негде? – с азартом спросил Бахарев.
– Конечно, негде, – простонала Ольга Сергеевна.
– У мужа в спальне, – полушёпотом и с грозным придыханием произнёс Егор Николаевич.
– Ах, Боже мой!..
– Что-с?
– Ну, а на случай приезда?
– О! на случай приезда довольно и Лизиной комнаты. Если Лизе для постоянного житья её довольно, то уж для приезда-то довольно её и чересчур.
– Что ж, устроено все? – переспросил Бахарев Абрамовну, сидя за вечерним чаем.
Абрамовна молчала.
– Не устроено ещё? – переспросил Бахарев.
– Завтра можно, Егор Николаевич, – ответила за Абрамовну Ольга Сергеевна.
Бахарев допил стакан, встал и спокойно сказал:
– Лиза! иди-ка к себе. Мы перенесём тебя с Юстином Феликсовичем.
И пошли, и перенесли все Лизино в спокойную, удалённую от всякого шума комнату Зины, а Зинины вещи довольно уютно уставили в бывшей комнате Лизы. И все это своими руками.
– Вот, живи, Лизочек, – возгласил Егор Николаевич, усевшись отдохнуть на табурете в новом помещении Лизы, когда тут все уже было уставлено и приведено в порядок.
Лиза, хранившая мёртвое молчание во время сегодняшних распоряжений, при этих словах встала и поцеловала отцовскую руку.
– Живи, голубка. Книги будут, и покой тебе будет.
– Я завтра полочки тут для книг привешу, – проговорил Помада, сидевший тут же на ящике в углу, и на следующее утро он явился с тремя книжными полочками на ремне и большою, закрытою зеленою бумагою клеткою, в которой сидел курский соловей. Полки Помада повесил по стенке, а клетку с курским соловьём под окном.
– Отлично теперь, Лизавета Егоровна! – произнёс он, забив последний гвоздь и отойдя к двери.
– Отлично, Юстин Феликсович, – отвечала Лиза и стала уставлять на полки свои книжечки.
Так и зажила Лиза Бахарева.
Став один раз вразрез с матерью и сёстрами, она не умела с ними сойтись снова, а они этого и не исками. Отец стоял за неё, но не умел найти её прямой симпатии. С Женни она видалась не часто, и то на самое короткое время. Она видела, что у матери и сестёр есть предубеждение против всех её прежних привязанностей, и писала Гловацкой: «Ты, Женька, не подумай, что я тебя разлюбила! Я те6я всегда буду любить. Но ты знаешь, как мне скверно, и я не хочу, чтобы это скверное стало ещё сквернее. А я тебя крепко люблю. Ты не сердись, что я к тебе не езжу! Меня теперь и пустили бы, да я теперь не хочу этой милости. Ты приезжай ко мне. У меня теперь хорошо, а пока пришли мне книг. У меня есть три журнала, да что ж это!»
Женни брала у Вязмитинова для Лизы Гизо, Маколея, Милля, Шлоссера. Все это она посылала к Лизе и только дивилась, так как скоро все это возвращалось с лаконическою надписью карандашом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171