– казанскою сиротою произнёс Алексей Сергеевич.
– Чем? И вы смеете спрашивать, чем? Двух молодых людей только что наказали, а вы потихоньку от жены учреждаете у себя сходки и ещё смеете спрашивать, чем вы виноваты.
– Да это не я, а Сергей. Я с какой же стати… Это его знакомые.
– А! а! Вот вам и отец! Головою сына выдаю, мол: извольте его вам, только меня, седого дурака, не трогайте. Прекрасно! Прекрасно! Вот отец так отец!
– Да что вы путаете? Кого наказали, и какая тут сходка?
– А о чем там говорят? – спросила Варвара Ивановна с придыханием и указывая большим пальцем руки в сторону, откуда долетали студенческие голоса.
– Об университетских порядках говорят.
– Как калоши ставить в швейцарской или что другое?
– Нет, о начальстве.
– Как его не слушаться?
– Нет, только о деньгах говорят.
– Ну да, то-то, чтоб денег не платить?
– Да.
– Это оборвыши эти рассуждают?
– Все говорят.
– А вы слушали?
– Да что же тут такого, право? Они рассуждают резонно.
Варвара Ивановна отодвинулась от мужа один шаг назад, окинула его взором неописанного презрения и, плюнув ему в самый нос, шибко выбежала из залы.
Оставив в зале совершенно потерявшегося мужа, madame Богатырёва перебежала гостиную, вскочила в свой будуар и, затворив за собою дверь, щёлкнула два раза ключом.
Алексей Сергеевич постоял в зале, на том самом месте, на котором давал отчёт своей супруге, потом подошёл к зеркалу, приподнял с подзеркального столика свечу и, внимательно осмотрев своё лицо, тщательно вытер белым платком глаза и переносицу.
Затем он потихоньку подошёл к жениному будуару и взялся за ручку замка.
Дверь была заперта наглухо.
– Варвара Ивановна! – произнёс, откашлянувшись, Богатырёв.
Ответа не было.
– Варинька! – повторил Алексей Сергеевич.
– Что вам нужно здесь? – сердито крикнула из-за двери Варвара Ивановна.
– Я на минуточку.
– Нечего вам здесь делать.
– Да я хочу только посоветоваться, – умолял Богатырёв, поспешно прикладывая ухо к створу дверей.
– Не о чем.
– Да что же делать? Я не знаю, что делать.
– Так я знаю, что нужно делать, – ответила Варвара Ивановна.
И Алексей Сергеевич слышал, как она перешла из будуара в спальню и затворила за собой другую дверь. В это же время в передней послышался топот и гомон. Сходка расходилась. Последние из комнаты Сержа Богатырёва ушли Розанов и Райнер. Для них ещё подали закусить, и они ушли уж в третьем часу утра. Сергей Богатырёв сам запер за ними дверь и, возвратясь, лёг спать.
Варвара Ивановна на другой день встала ранее обыкновенного. Она не позвала к себе ни мужа, ни сына и страшно волновалась, беспрестанно посматривая на часы. В одиннадцать часов она велела закладывать для себя карету и к двенадцати выехала из дома.
Глаза у Варвары Ивановны были сильно наплаканы, и лицо немножко подёргивалось, но дышало решимостью и притом такою решимостью, какая нисходит на лицо людей, изобретших гениальный путь к своему спасению и стремящихся осуществить его во что бы то ни стало.
Карета Варвары Ивановны остановилась сначала у одного большого дома неподалёку от университета. Варвара Ивановна вошла в круглый, строго меблированный зал и сказала свою фамилию дежурному чиновнику. Через две минуты её попросили в кабинет.
Варвара Ивановна начала плачевную речь, в которой призывалось великодушное вмешательство начальства, упоминалось что-то об обязанностях старших к молодости, о высоком посте лица, с которым шло объяснение, и, наконец, об общественном суде и слезах бедных матерей.
– Но что же я могу сделать, сударыня? Ваш сын, слава Богу, ещё даже ни в чем не замешан, – возражал ей хозяин.
– Да, это правда; но он может быть замешан; его могут увлечь.
– Удержите его.
– Я вас прошу об этом. Я вас прошу защитить его.
– Да от чего же защитить? Помилуйте, я вас уверяю, его ни в чем не подозревают.
– Это все равно: он ходит… или может ходить на сходки.
– Уговорите его, чтоб не ходил.
– Разве они слушают?
– Вы мать, – он вас скорее всех послушается.
– Ах, разве они слушают.
– Но что же я-то могу для вас сделать?
– Вы начальник.
– Да уж если матери не слушают, то как же вы надеетесь, чтобы начальника послушались.
– Запретите им собираться на сходки.
– Их давно об этом просили.
– Что просить? Запретите просто.
– Мы не можем ходить за ними в каждый дом. Москва велика, – они везде собираются.
– Прекратить как-нибудь все эти беспорядки.
– Только об этом и заботимся; но это вовсе не так легко, как некоторые думают; нужно время, чтобы все пришло в порядок.
– О Боже мой! ну, выслать их вон из города, ну, закрыть университет.
Хозяин пожал плечами и сказал:
– Сударыня, это от нас не зависит, и желательно, чтобы этого не случилось.
«Баба! я всегда говорила, что ты баба, – баба ты и есть», – подумала Варвара Ивановна, усевшись в карету и велев ехать вверх по Тверской.
В другом официальном доме объяснения Богатыревой были не удачнее первых. Здесь также успокоивали её от всяких тревог за сына, но все-таки она опять выслушала такой же решительный отказ от всякого вмешательства, способного оградить Сержа на случай от всяких его увлечений.
– Ну, наконец, арестуйте его, пока это все кончится! – воскликнула Богатырёва, выведенная из всякого терпения спокойным тоном хозяина.
– Что такое? – переспросил тот, полагая, что ослышался.
– Арестуйте его, – повторила Богатырёва. – Я мать, я имею право на моего сына, и если вы не хотите сделать ничего в удовлетворение моей справедливой просьбы, то я, мать, сама мать, прошу вас, арестуйте его, чтоб он только ни во что не попался.
Хозяин посмотрел на Богатырёву и нетерпеливо ответил:
– Я вам уже имел честь доложить, что у нас нет в виду ни одного обстоятельства, обвиняющего вашего сына в поступке, за который мы могли бы взять его под арест. Может быть, вы желаете обвинить его в чем-нибудь, тогда, разумеется, другое дело: мы к вашим услугам. А без всякой вины у нас людей не лишают свободы.
– Нет, я не обвиняю, но я прошу вас арестовать его, чтоб вперёд чего не случилось… я прошу вас…
– Извините, сударыня: у меня много дела. Я вам сказал, что людей, которых ни в чем не обвиняют, нельзя сажать под арест. Это, наконец, запрещено законом, а я вне закона не в праве поступать. Вперёд мало ли кто что может сделать: не посажать же под арест всех. Повторяю вам, это запрещено законом.
– И это запрещено законом! И это запрещено законом! – воскликнула отчаянная мать.
Начальник, взглянув ещё раз на Богатырёву, удерживая улыбку, подтвердил:
– Да-с, это запрещено законом, – а затем обратился к другим просителям.
– Это запрещено законом! когда ж это было запрещено законом? Знаем мы вас, законников. Небось, своего сына ты бы так упрятал, что никто бы его и не нашёл, а к чужим так ты законы подбираешь, – ворчала Варвара Ивановна, возвращаясь домой с самым растерзанным и замирающим сердцем.
Но материнский инстинкт велик и силён. У поворота к бульварам Варвара Ивановна велела кучеру ехать назад, проехала Тверскую, потом взяла налево Софийской и, наконец, остановилась у маленького деревянного домика в одном из переулков, прилегающих к Лубянской площади. Здесь жил частный стряпчий, заведовавший делами Богатыревых.
На счастье Варвары Ивановны, стряпчий был дома. Он выслушал её рассказ, предложил ей воды и затем расспросил, чего ей хочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
– Чем? И вы смеете спрашивать, чем? Двух молодых людей только что наказали, а вы потихоньку от жены учреждаете у себя сходки и ещё смеете спрашивать, чем вы виноваты.
– Да это не я, а Сергей. Я с какой же стати… Это его знакомые.
– А! а! Вот вам и отец! Головою сына выдаю, мол: извольте его вам, только меня, седого дурака, не трогайте. Прекрасно! Прекрасно! Вот отец так отец!
– Да что вы путаете? Кого наказали, и какая тут сходка?
– А о чем там говорят? – спросила Варвара Ивановна с придыханием и указывая большим пальцем руки в сторону, откуда долетали студенческие голоса.
– Об университетских порядках говорят.
– Как калоши ставить в швейцарской или что другое?
– Нет, о начальстве.
– Как его не слушаться?
– Нет, только о деньгах говорят.
– Ну да, то-то, чтоб денег не платить?
– Да.
– Это оборвыши эти рассуждают?
– Все говорят.
– А вы слушали?
– Да что же тут такого, право? Они рассуждают резонно.
Варвара Ивановна отодвинулась от мужа один шаг назад, окинула его взором неописанного презрения и, плюнув ему в самый нос, шибко выбежала из залы.
Оставив в зале совершенно потерявшегося мужа, madame Богатырёва перебежала гостиную, вскочила в свой будуар и, затворив за собою дверь, щёлкнула два раза ключом.
Алексей Сергеевич постоял в зале, на том самом месте, на котором давал отчёт своей супруге, потом подошёл к зеркалу, приподнял с подзеркального столика свечу и, внимательно осмотрев своё лицо, тщательно вытер белым платком глаза и переносицу.
Затем он потихоньку подошёл к жениному будуару и взялся за ручку замка.
Дверь была заперта наглухо.
– Варвара Ивановна! – произнёс, откашлянувшись, Богатырёв.
Ответа не было.
– Варинька! – повторил Алексей Сергеевич.
– Что вам нужно здесь? – сердито крикнула из-за двери Варвара Ивановна.
– Я на минуточку.
– Нечего вам здесь делать.
– Да я хочу только посоветоваться, – умолял Богатырёв, поспешно прикладывая ухо к створу дверей.
– Не о чем.
– Да что же делать? Я не знаю, что делать.
– Так я знаю, что нужно делать, – ответила Варвара Ивановна.
И Алексей Сергеевич слышал, как она перешла из будуара в спальню и затворила за собой другую дверь. В это же время в передней послышался топот и гомон. Сходка расходилась. Последние из комнаты Сержа Богатырёва ушли Розанов и Райнер. Для них ещё подали закусить, и они ушли уж в третьем часу утра. Сергей Богатырёв сам запер за ними дверь и, возвратясь, лёг спать.
Варвара Ивановна на другой день встала ранее обыкновенного. Она не позвала к себе ни мужа, ни сына и страшно волновалась, беспрестанно посматривая на часы. В одиннадцать часов она велела закладывать для себя карету и к двенадцати выехала из дома.
Глаза у Варвары Ивановны были сильно наплаканы, и лицо немножко подёргивалось, но дышало решимостью и притом такою решимостью, какая нисходит на лицо людей, изобретших гениальный путь к своему спасению и стремящихся осуществить его во что бы то ни стало.
Карета Варвары Ивановны остановилась сначала у одного большого дома неподалёку от университета. Варвара Ивановна вошла в круглый, строго меблированный зал и сказала свою фамилию дежурному чиновнику. Через две минуты её попросили в кабинет.
Варвара Ивановна начала плачевную речь, в которой призывалось великодушное вмешательство начальства, упоминалось что-то об обязанностях старших к молодости, о высоком посте лица, с которым шло объяснение, и, наконец, об общественном суде и слезах бедных матерей.
– Но что же я могу сделать, сударыня? Ваш сын, слава Богу, ещё даже ни в чем не замешан, – возражал ей хозяин.
– Да, это правда; но он может быть замешан; его могут увлечь.
– Удержите его.
– Я вас прошу об этом. Я вас прошу защитить его.
– Да от чего же защитить? Помилуйте, я вас уверяю, его ни в чем не подозревают.
– Это все равно: он ходит… или может ходить на сходки.
– Уговорите его, чтоб не ходил.
– Разве они слушают?
– Вы мать, – он вас скорее всех послушается.
– Ах, разве они слушают.
– Но что же я-то могу для вас сделать?
– Вы начальник.
– Да уж если матери не слушают, то как же вы надеетесь, чтобы начальника послушались.
– Запретите им собираться на сходки.
– Их давно об этом просили.
– Что просить? Запретите просто.
– Мы не можем ходить за ними в каждый дом. Москва велика, – они везде собираются.
– Прекратить как-нибудь все эти беспорядки.
– Только об этом и заботимся; но это вовсе не так легко, как некоторые думают; нужно время, чтобы все пришло в порядок.
– О Боже мой! ну, выслать их вон из города, ну, закрыть университет.
Хозяин пожал плечами и сказал:
– Сударыня, это от нас не зависит, и желательно, чтобы этого не случилось.
«Баба! я всегда говорила, что ты баба, – баба ты и есть», – подумала Варвара Ивановна, усевшись в карету и велев ехать вверх по Тверской.
В другом официальном доме объяснения Богатыревой были не удачнее первых. Здесь также успокоивали её от всяких тревог за сына, но все-таки она опять выслушала такой же решительный отказ от всякого вмешательства, способного оградить Сержа на случай от всяких его увлечений.
– Ну, наконец, арестуйте его, пока это все кончится! – воскликнула Богатырёва, выведенная из всякого терпения спокойным тоном хозяина.
– Что такое? – переспросил тот, полагая, что ослышался.
– Арестуйте его, – повторила Богатырёва. – Я мать, я имею право на моего сына, и если вы не хотите сделать ничего в удовлетворение моей справедливой просьбы, то я, мать, сама мать, прошу вас, арестуйте его, чтоб он только ни во что не попался.
Хозяин посмотрел на Богатырёву и нетерпеливо ответил:
– Я вам уже имел честь доложить, что у нас нет в виду ни одного обстоятельства, обвиняющего вашего сына в поступке, за который мы могли бы взять его под арест. Может быть, вы желаете обвинить его в чем-нибудь, тогда, разумеется, другое дело: мы к вашим услугам. А без всякой вины у нас людей не лишают свободы.
– Нет, я не обвиняю, но я прошу вас арестовать его, чтоб вперёд чего не случилось… я прошу вас…
– Извините, сударыня: у меня много дела. Я вам сказал, что людей, которых ни в чем не обвиняют, нельзя сажать под арест. Это, наконец, запрещено законом, а я вне закона не в праве поступать. Вперёд мало ли кто что может сделать: не посажать же под арест всех. Повторяю вам, это запрещено законом.
– И это запрещено законом! И это запрещено законом! – воскликнула отчаянная мать.
Начальник, взглянув ещё раз на Богатырёву, удерживая улыбку, подтвердил:
– Да-с, это запрещено законом, – а затем обратился к другим просителям.
– Это запрещено законом! когда ж это было запрещено законом? Знаем мы вас, законников. Небось, своего сына ты бы так упрятал, что никто бы его и не нашёл, а к чужим так ты законы подбираешь, – ворчала Варвара Ивановна, возвращаясь домой с самым растерзанным и замирающим сердцем.
Но материнский инстинкт велик и силён. У поворота к бульварам Варвара Ивановна велела кучеру ехать назад, проехала Тверскую, потом взяла налево Софийской и, наконец, остановилась у маленького деревянного домика в одном из переулков, прилегающих к Лубянской площади. Здесь жил частный стряпчий, заведовавший делами Богатыревых.
На счастье Варвары Ивановны, стряпчий был дома. Он выслушал её рассказ, предложил ей воды и затем расспросил, чего ей хочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171