Драма России в том, что первый архетип, являясь производительным по
своей доминанте и потому обещающий экономическое процветание и
стабильность, в то же время оказался не в состоянии справиться с вызо-
вами нашего евразийского пространства, защитить и объединить страну.
Это бессилие обнаружилось уже при княжеской междоусобице и пора-
жении от татар. С той поры наша национальная история становится
трагически антиномической: повседневное благополучие и державность,
"срединное", ритмичное время, и аритмия "больших скачков", при всей
их внутренней несовместимости, являются одинаково необходимыми для
сохранения России. И если героическо-мобилизационная утопия, подчи-
няющая повседневность искушениям скачка, ведет к разрушению эле-
ментов гражданского общества и бытовой неустроенности, к феномену
"антиэкономики", то противоположная крайность тоже становится уто-
пией, ибо игнорирует интересы сохранения государственности и геопо-
литическую реальность нашего промежуточного, осаждаемого с разных
сторон пространства. Собственно, радикализм наших правящих либера-
лов основан на решимости пожертвовать державностью во имя благопо-
лучной повседневности, ради выхода из кочевническо-перераспре-
делительного пространства-времени в ритмичное европейское.
Однако наблюдаемый ныне тотальный развал свидетельствует, что
простого выхода не получилось, что решительное и простое разъятяе
двух типов пространства-времени оказалось очередной утопией. Про-
блема, следовательно, не в том, чтобы просто пожертвовать "большим"
пространством и превратить Россию в "маленькую процветающую
Швейцарию" - такая операция членения огромного евразийского про-
странства ведет не к процветанию, а к "войне всех против всех", к про-
валу в небытие. Проблема состоит в том, чтобы предложить новый,
более отвечающий требованиям времени, баланс и синтез двух типов
пространства-времени, на которых держится Россия.
То, что сегодня называется ненавистным для наших либералов сло-
вом "идеология", будь то дореволюционное православие или коммунизм,
на самом деле соотносимо с великой письменной традицией и служило
объединению этносов в едином духовном пространстве. Крушение этой
традиции, связанное с обнаружением "обманного" характера идеологии,
неминуемо вело к утрате единого духовного пространства, а отсюда - к
волне сепаратизма. Так было в 1917 г., когда закрылась прежняя единая
перспектива, связанная с официозным православием и идеологией им-
перии. Большевики предложили новый "священный" текст, позволив-
ший на определенное время заклясть демонов сепаратизма и этноцен-
тризма. На основе новой великой письменной традиции (великой — в
смысле надэтнической) стала формироваться новая историческая общ-
ность - "советский народ". Крушение коммунизма сделало проблема-
тичным существование этой общности. Впрочем, в августе 1991 г., на
волне демократического воодушевления, ощущалась готовность страны
(хотя не во всех ее частях) принять либерально-демократическую идео-
логию в качестве новой великой письменной традиции. Трагедия авгу-
стовского режима (финала которой мы еще не знаем) состоит в том,
что "обманность" предложенного им "великого текста" обнаружилась
несравненно раньше, чем в случае с предыдущими "текстами".
Здесь можно сделать важный вывод: нация, которую на протяжении
одного столетия трижды провели на "великих текстах", готова отверг-
нуть великую письменную традицию вообще, а значит, отказаться от
единого духовного (а следовательно, и материального) пространства,
уйти в локусы, в мозаику дробящихся территорий. Появилась серьезная
угроза утраты общенациональной перспективы. Сегодня некоторые
теоретики "нового федерализма" надеются, что будущая федерация
регионов (штатов) представит удовлетворительную альтернативу разру-
шительной ленинской модели - федерации национальных государств,
готовых злоупотреблять своим "правом на самоопределение вплоть до
отделения". Однако эти надежды вряд ли состоятельны. Сегодня моти-
вация регионального сепаратизма (в виде "Сибирской республики",
"Дальневосточной республики" и т.п.) немногим отличается от мотива-
ций этноцентричного сепаратизма. "Разбегающееся пространство" не
удержать без новой общенациональной идеи (нация здесь понимается в
политическом смысле - как суперэтническая общность, живущая на
одной территории). Вероятно, требуется общенациональная комплекс-
337
ная программа типа "Универсалии нашей культуры: на пути восстанов-
ления единого духовного пространства". Проблему восстановления го-
сударственности необходимо осмыслить в гуманитарном измерении -
как актуализацию в массовом сознании таких ценностей, которые заве-
домо являются надэтническими и претворение которых требует новой
интеграции великой страны.
Еще одним источником политического утопизма являются взаимоот-
ношения крайне провинившейся и обанкротившейся элиты с собствен-
ным народом, страх перед возможным наказанием, возмездием. Меха-
низм, посредством которого элита сначала приходит к власти, а затем
желает во что бы то ни стало ее удержать и для того "отрицает реаль-
ность", достаточно нагляден. Партии, желающей захватить власть, надо
ориентироваться на самых недовольных и обещать им очередной
'Чудодейственный скачок" в обетованную землю. На волне этих завы-
шенных ожиданий партия революционной утопии приходит к власти. И
уже на другой день обнаруживается, что подогретые ею ожидания нечем
оправдать, что "хотели как лучше, а получилось как всегда". Признать
свое банкротство - значит уйти в отставку. Но все дело в том, что про-
игравшая партия в России в отставку не уходит - ей предстоит идти на
эшафот. Чтобы избежать этой перспективы, обанкротившиеся "слуги
утопии" начинают отчаянно лгать нации, выдавая желаемое за действи-
тельное, отыскивая "невиданные достижения и решающие преимущест-
ва" там, где их и в помине нет. Этот смертельный страх за свою судьбу
порождает особый вид нервического утопизма, когда сознательный об-
ман перемешивается с самообманом и начисто закрывает реальность.
Психологию подобного рода утопизма прекрасно раскрыл Н.А.Бердяев
на примере революционной хлестаковщины большевизма. "...Зная исто-
рию старого и вечного Хлестакова, в глубине души ждут, что войдет
жандарм и скажет: "Приехавший по именному повелению из Петербур-
га чиновник требует вас сейчас же к себе". Страх контрреволюции,
отравивший русскую революцию, и придает революционным дерзаниям
хлестаковский характер. Это постоянное ожидание жандарма изоблича-
ет призрачность и лживость революционных достижений"1.
Вся гигантская машина производства мифов, масштабами которых
поражал коммунистический режим, является порождением хлестаков-
ской безответственности и хлестаковского страха перед разоблачением
и наказанием. Вероятно, что на фоне нынешнего банкротства "демокра-
тизации", "приватизации" и вхождения в "европейский дом" Россия
может получить не меньшую по масштабам хлестаковскую машину
производства несуществующих "эпохальных достижений". Единственное
средство избежать волны нового государственного утопизма - пропаган-
1 Из глубины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143