Самая интересная особенность настоя-
щего исторического момента - 90-х годов нашего века - состоит в том,
что эпицентр этих новых движений, возникших на Западе около четвер-
ти века назад, переместился в Россию. Дважды на протяжении XX сто-
летия Западу удается "переадресовать" России миропотрясательный
протест своих маргиналов. В начале века этими маргиналами выступали
пролетарии Маркса - индустриальное гетто цивилизации; в конце века
ими стали "пролетарии" неофрейдизма, национализма и экологизма —
все те, кто пытается вырваться из состояния мобилизованности прогрес-
сом. Социалистическая индустриализация стала предельным, гротеск-
ным воплощением всех технократических уродств и извращений инду-
стриальной эпохи. Она вскрыла тайну тоталитаризма, до сих пор не
распознанную (или намеренно скрываемую) нашей официозной "демок-
ратической" идеологией: тоталитаризм связан с авангардом, с механиз-
мами модернизационной мобилизации и унификации (нивелирования), а
вовсе не с пережитками традиционалистской культуры. Идеологи, под-
готовившие смену режима в августе 1991 г., мыслили в рамках прежней
дилеммы: тоталитаризм или демократия. Если бы она была справедлива,
то на месте тоталитарного Советского Союза возник бы демократиче-
ский Союз - в основном в прежних границах. Когда говорят, что в то-
талитарном СССР не было гражданского общества - его поглотило го-
сударство, - это справедливо только наполовину. Гражданского общест-
ва не было в смысле таких критериев, как автономия, самодеятельность,
неподопечность. Но единое гражданское общество в смысле политиче-
176
ской нации, объединяющей людей безотносительно к этноконфессио-
нальным и региональным различиям, было. Распад СССР подготовлен
распадом этого единого гражданского общества, осуществленным поли-
тическими субъектами, идеологически вооруженными "принципами па-
мяти". Первоначальной политической мотивацией инициаторов развала,
вероятнее всего, явилось властное самоосуществление местных элит.
Пока СССР существовал, все эти первые секретари республик чувство-
вали себя вторыми лицами, потому что первые сидели в Москве. Отко-
ловшись от Москвы и объявив государственную самостоятельность, они
автоматически становились первыми. Однако сам механизм такого про-
изводства власти мог успешно работать только в особом культурном
климате, характеризующемся настроениями "великого отказа" - демо-
билизации и пробуждением этноконфессиональной памяти. Память
здесь* противостоит принципам Просвещения - унификации людей в
гражданском обществе в духе принципов политической нации. Стоит
задуматься над тем, что стоит за этой активизацией памяти. Это может
быть временной девиацией промежуточной эпохи, когда прежние супер-
этнические синтезы в ряде стран перестали работать, а новые еще не
сформировались в качестве объединяющих и воодушевляющих "проек-
тов". А может быть, само будущее информационное общество больше
нуждается не в унификации, а в новых видах стратификации людей,
основанием которой являются не столько социальные, благоприобре-
тенные признаки, а "природные" - половозрастные, этнические, геогра-
фические. Возможно, именно в процессе этих новых дифференциаций
рождаются новые источники социальной энергии - воодушевляющие
мифы культуры. Настораживает одно: эти новые энергии пока что про-
являют себя как еще не обузданные стихии, способные подорвать сло-
жившиеся принципы общежития и гражданского согласия. Пролетарии
Маркса в свое время провозгласили смерть Бога в культуре. В резуль-
тате возник левый политический радикализм, не подчиняющий себя
морали ("морально все то, что служит делу пролетариата"). Пролетарии
Фрейда провозгласили смерть "Отца" в культуре - фигуры, олицетво-
ряющей дисциплину и мобилизованность. Активизация этих "пролета-
риев" сопровождается дискредитацией привычных норм и ограничений -
провозглашением "принципа удовольствия" в противовес "принципу
реальности". Эти "пролетарии" провозглашают полную автономию и
самодостаточность - отказ существовать под знаком "социальной функ-
ции". Но способно ли общество (цивилизация) выжить, если сам прин-
цип функциональности, требующий известной дисциплины и самообуз-
177
Дания, будет отвергнут как таковой? "Отец", в самом деле, олицетворяет
иерархию. Но способна ли любая культура сохраняться без известной
иерархии, подчинения частного общему, индивида - норме, гедонисти-
ческих импульсов — долгу? Пролетарии постмодернизма выдвинули ло-
зунг: "будьте реалистами, требуйте невозможного". Такой "реализм"
противопоставляет достоверность субъективного желания "абстракциям"
гражданского долга. Но гражданские нормы и обязанности являются
"абстракциями" лишь для тех, кто не прошел процесс политической
социализации, сохраняя инфантильное состояние. Апологетика инфан-
тилизма, осуществляющего "принцип удовольствия" и чурающегося
норм, небезопасна для социума. На Западе волна этого инфантилизма
на какое-то время была сбита другой, неоконсервативной волной, кото-
рую можно рассматривать как реванш нормы и традиции над социаль-
ной утопией. Отбитая на Западе постмодернистская волна нахлынула к
нам, и, следует признать, у нашего общества пока что не хватает сил
мобилизовать свои ресурсы для преодоления нигилистического инфан-
тилизма. Настоящая демократия оказалась недосягаемой, но вседозво-
ленность и узурпация норм оказались более доступными новациями за-
падной культуры, которые она нам переадресовала.
Впрочем, однозначная отрицательная оценка была бы, пожалуй,
преждевременной. Постмодернистские движения, дискредитирующие
фигуру "Отца" в культуре, привнесли в политику некоторые продук-
тивные новации, которые стоит отметить. Большинство этих новаций
выступают как альтернатива авторитарности, олицетворяемой "Отцом".
Во-первых, речь идет о неформальных группах в политике, альтерна-
тивных традиционным формальным структурам. Так, политические пар-
тии - это устойчивая формальная структура. Постмодернисты противо-
поставляют им неформальные гражданские инициативы - временные
объединения людей, созданные по поводу той или иной проблемы. Это
может быть протест против строительства аэропорта, грозящего жите-
лям шумовым загрязнением, или протестом возмущенных родителей
против дискриминационного указа министра просвещения и т.п. Люди
здесь объединяются помимо традиционных классовых различий и поли-
тических пристрастий - их беспокоит повседневность, ускользающая от
игр большой политики. Если воспринимать временные неформальные
объединения как особый вид социальной технологии, не возводя их в
принцип, то они прекрасно дополняют традиционную политику. Но ес-
ли, как это делается доктринерами радикального постмодернизма, воз-
водить неформальный принцип в абсолют, исключающий политическую
дисциплину и устойчивую политическую идентичность, то политические
институты попросту оказались бы разрушенными, а власть невоз-
178
можной. Опыт XX в. представил нам слишком убедительные свидетель-
ства опасности антигосударственных утопий, развязывающих анархию,
но кончающих тиранией, чтобы не разделять установок радикального
постмодерна в политике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
щего исторического момента - 90-х годов нашего века - состоит в том,
что эпицентр этих новых движений, возникших на Западе около четвер-
ти века назад, переместился в Россию. Дважды на протяжении XX сто-
летия Западу удается "переадресовать" России миропотрясательный
протест своих маргиналов. В начале века этими маргиналами выступали
пролетарии Маркса - индустриальное гетто цивилизации; в конце века
ими стали "пролетарии" неофрейдизма, национализма и экологизма —
все те, кто пытается вырваться из состояния мобилизованности прогрес-
сом. Социалистическая индустриализация стала предельным, гротеск-
ным воплощением всех технократических уродств и извращений инду-
стриальной эпохи. Она вскрыла тайну тоталитаризма, до сих пор не
распознанную (или намеренно скрываемую) нашей официозной "демок-
ратической" идеологией: тоталитаризм связан с авангардом, с механиз-
мами модернизационной мобилизации и унификации (нивелирования), а
вовсе не с пережитками традиционалистской культуры. Идеологи, под-
готовившие смену режима в августе 1991 г., мыслили в рамках прежней
дилеммы: тоталитаризм или демократия. Если бы она была справедлива,
то на месте тоталитарного Советского Союза возник бы демократиче-
ский Союз - в основном в прежних границах. Когда говорят, что в то-
талитарном СССР не было гражданского общества - его поглотило го-
сударство, - это справедливо только наполовину. Гражданского общест-
ва не было в смысле таких критериев, как автономия, самодеятельность,
неподопечность. Но единое гражданское общество в смысле политиче-
176
ской нации, объединяющей людей безотносительно к этноконфессио-
нальным и региональным различиям, было. Распад СССР подготовлен
распадом этого единого гражданского общества, осуществленным поли-
тическими субъектами, идеологически вооруженными "принципами па-
мяти". Первоначальной политической мотивацией инициаторов развала,
вероятнее всего, явилось властное самоосуществление местных элит.
Пока СССР существовал, все эти первые секретари республик чувство-
вали себя вторыми лицами, потому что первые сидели в Москве. Отко-
ловшись от Москвы и объявив государственную самостоятельность, они
автоматически становились первыми. Однако сам механизм такого про-
изводства власти мог успешно работать только в особом культурном
климате, характеризующемся настроениями "великого отказа" - демо-
билизации и пробуждением этноконфессиональной памяти. Память
здесь* противостоит принципам Просвещения - унификации людей в
гражданском обществе в духе принципов политической нации. Стоит
задуматься над тем, что стоит за этой активизацией памяти. Это может
быть временной девиацией промежуточной эпохи, когда прежние супер-
этнические синтезы в ряде стран перестали работать, а новые еще не
сформировались в качестве объединяющих и воодушевляющих "проек-
тов". А может быть, само будущее информационное общество больше
нуждается не в унификации, а в новых видах стратификации людей,
основанием которой являются не столько социальные, благоприобре-
тенные признаки, а "природные" - половозрастные, этнические, геогра-
фические. Возможно, именно в процессе этих новых дифференциаций
рождаются новые источники социальной энергии - воодушевляющие
мифы культуры. Настораживает одно: эти новые энергии пока что про-
являют себя как еще не обузданные стихии, способные подорвать сло-
жившиеся принципы общежития и гражданского согласия. Пролетарии
Маркса в свое время провозгласили смерть Бога в культуре. В резуль-
тате возник левый политический радикализм, не подчиняющий себя
морали ("морально все то, что служит делу пролетариата"). Пролетарии
Фрейда провозгласили смерть "Отца" в культуре - фигуры, олицетво-
ряющей дисциплину и мобилизованность. Активизация этих "пролета-
риев" сопровождается дискредитацией привычных норм и ограничений -
провозглашением "принципа удовольствия" в противовес "принципу
реальности". Эти "пролетарии" провозглашают полную автономию и
самодостаточность - отказ существовать под знаком "социальной функ-
ции". Но способно ли общество (цивилизация) выжить, если сам прин-
цип функциональности, требующий известной дисциплины и самообуз-
177
Дания, будет отвергнут как таковой? "Отец", в самом деле, олицетворяет
иерархию. Но способна ли любая культура сохраняться без известной
иерархии, подчинения частного общему, индивида - норме, гедонисти-
ческих импульсов — долгу? Пролетарии постмодернизма выдвинули ло-
зунг: "будьте реалистами, требуйте невозможного". Такой "реализм"
противопоставляет достоверность субъективного желания "абстракциям"
гражданского долга. Но гражданские нормы и обязанности являются
"абстракциями" лишь для тех, кто не прошел процесс политической
социализации, сохраняя инфантильное состояние. Апологетика инфан-
тилизма, осуществляющего "принцип удовольствия" и чурающегося
норм, небезопасна для социума. На Западе волна этого инфантилизма
на какое-то время была сбита другой, неоконсервативной волной, кото-
рую можно рассматривать как реванш нормы и традиции над социаль-
ной утопией. Отбитая на Западе постмодернистская волна нахлынула к
нам, и, следует признать, у нашего общества пока что не хватает сил
мобилизовать свои ресурсы для преодоления нигилистического инфан-
тилизма. Настоящая демократия оказалась недосягаемой, но вседозво-
ленность и узурпация норм оказались более доступными новациями за-
падной культуры, которые она нам переадресовала.
Впрочем, однозначная отрицательная оценка была бы, пожалуй,
преждевременной. Постмодернистские движения, дискредитирующие
фигуру "Отца" в культуре, привнесли в политику некоторые продук-
тивные новации, которые стоит отметить. Большинство этих новаций
выступают как альтернатива авторитарности, олицетворяемой "Отцом".
Во-первых, речь идет о неформальных группах в политике, альтерна-
тивных традиционным формальным структурам. Так, политические пар-
тии - это устойчивая формальная структура. Постмодернисты противо-
поставляют им неформальные гражданские инициативы - временные
объединения людей, созданные по поводу той или иной проблемы. Это
может быть протест против строительства аэропорта, грозящего жите-
лям шумовым загрязнением, или протестом возмущенных родителей
против дискриминационного указа министра просвещения и т.п. Люди
здесь объединяются помимо традиционных классовых различий и поли-
тических пристрастий - их беспокоит повседневность, ускользающая от
игр большой политики. Если воспринимать временные неформальные
объединения как особый вид социальной технологии, не возводя их в
принцип, то они прекрасно дополняют традиционную политику. Но ес-
ли, как это делается доктринерами радикального постмодернизма, воз-
водить неформальный принцип в абсолют, исключающий политическую
дисциплину и устойчивую политическую идентичность, то политические
институты попросту оказались бы разрушенными, а власть невоз-
178
можной. Опыт XX в. представил нам слишком убедительные свидетель-
ства опасности антигосударственных утопий, развязывающих анархию,
но кончающих тиранией, чтобы не разделять установок радикального
постмодерна в политике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143