Все это указывает нам на природу современной демократии и фор-
мируемого ею демократического стиля. Демократ сегодня - это не
столько фанатичный приверженец соответствующих ценностей (всякий
фанатизм, в том числе и "демократический", исключает терпимость и
тем самым подрывает основание демократии), сколько искушенный
скептик, успевший понять, что мир слишком велик и разнообразен, а
истин — слишком много, для того чтобы их "прибрала" к рукам одна
безошибочная теория или столь же безошибочная политико-администра-
тивная система.
Иными словами, современный антитоталитарный дискурс носит не
столько априорно-ценностный, сколько методологический характер, и
связан с методологией плюрализма и многовариантности.
Проблема, следовательно, не в том, чтобы определенно очерченному
и получившему "окончательный приговор" прошлому противопоставить
столь же однозначное и одновариантное будущее, а в том, чтобы ре-
шиться покинуть одновариантную Вселенную, в каких бы формах, ста-
рых или новых, она нам ни явилась.
Для этих целей старый англо-американский эмпиризм, пожалуй, бо-
лее пригоден, чем континентальный рационализм. Свойственная рацио-
197
нацизму дедуктивная строгость вовсе не гарантирует от авторитарных
синдромов, даже тогда, когда выступает в одеянии новейшей научности.
Чем совершеннее эта дедуктивно-рационалистская система, чем
меньше она нуждается в прямых обращениях к опыту, тем вернее она
тащит нас в объятия новой тоталитарной утопии. А то, что такая утопия
обращается не к прошлому, а к будущему, отнюдь не достаточно для
получения демократического алиби.
Настойчивая обращенность к одному только будущему, как и не-
умолимая дедуктивная строгость выводов сегодня, пожалуй, могут быть
рассмотрены как специфические признаки авторитарно-тоталитарного
синдрома.
Именно своей логической стройностью и строгостью тоталитарно-
сциентистские утопии отличаются от реального мира, в котором так
много "неправильностей", случайностей, мозаичности. Как пишет
Х.Аренд, "тоталитарная пропаганда устанавливает мир, способный кон-
курировать с реальным миром, отличительной особенностью которого
является его нелогичность, противоречивость и неорганизованность"1 .
Это же касается профетического пафоса. "Тоталитарная пропаганда
подняла научность и свою технику производства лозунгов в форме
предсказания до высот эффективности метода и абсурдности содержа-
ния, потому что, демагогически говоря, вряд ли существует лучший
способ избежать дискуссий, чем освободиться от аргументов настоящего
и утверждать, что только будущее сможет открыть его достоинства"2 .
В целом можно сказать, что по-настоящему эффективной антитота-
литарной и антиавторитарной школой является школа "систематической
неправильности" мира, которой обучает современный постмодернизм.
Авторитарному типу не страшна никакая научность, никакая современ-
ность, если они сохраняют установки одновариантности или бшюлярно-
сти. И только ирония того социокультурного типа, который не столько
противопоставляет "дурному" варианту заранее известный, хороший и
безошибочный, сколько помещает его в мозаику устойчиво несогласо-
ванных смыслов, подрывает энергетику и пафос современной пророче-
ствующей авторитарности.
Является ли такая ирония гуманитарной по своим истокам и содер-
жанию? Опыт новейших форм постсоветского авторитаризма это
опровергает.
Гуманитарии оказались эффективными оппонентами технократиче-
ского авторитарного "монизма". Им удалось "до основания" разрушить
мир-фабрику, мир-предприятие и тем самым морально обескуражить и
' Аренд X. Истоки тоталитаризма. М., 1996. С. 477.
198
2 Там же. С. 457.
идейно обезоружить элиту "командиров производства". Но едва этот
мир рухнул, как на его развалинах стали возникать, в первую очередь в
национальных регионах, новые формы авторитаризма, идейно оснащен-
ные на этот раз именно гуманитариями националистической выучки.
Неумолимо строгому духу "великих научных теорий" они противо-
поставили не менее неумолимый и закрытый для эмпирических опро-
вержений и ссылок дух великих национальных ценностей. Авторитар-
ность еще раз сменила вектор, но сохранилась по существу.
; Означает ли это, что истинной альтернативой авторитарному типу
; является либеральный? Не можем ли мы заключить, что особенностью
S либерального типа личности в политике является как раз то, что она
живет не в жестко упорядоченном и закрытом для внешних вторжений
монистическом мире, а в мире мозаичном? Не является ли "либераль-
ное безволие" наиболее значимой предпосылкой приятия постсовремен-
ного мозаичного мира? (Здесь надо предупредить читателя, что мы в
данном случае ведем речь не об идеологии либерализма, не о либера-
лизме как определенной нормативной системе, а о либеральном типе
лидерства - том самом, что предпочитает активно не вмешиваться в
"машину управления" и верит, что процесс, который "пошел", идет в
нужном направлении, не требуя нашей бдительной воли).
Мы уже видели (см. табл. 3), что представители либерального стиля,
несмотря на всю свою покладистость или даже всеядность, редко меня-
ют свой тип управленческого поведения под влиянием новой информа-
ции. Либеральная ментальность не лечится дополнительной информиро-
ванностью - в этом отношении она более "упряма", чем авторитарная.
Либералы более всех посрамляют Просвещение, свято верившее, что
новый тип образованности преобразуют наши практики. Оказывается,
Просвещение не лечит от крайностей либерального безволия, тогда как
"болезнь" авторитарности значительно легче поддается просвещенче-
ской терапии. Авторитаристы не только доверяют знанию, но и в самом
деле способны меняться под его воздействием. Миру, страдающему от
избытка авторитарности, Просвещение в состоянии помочь. Правда
только в обновленной, постмонической модели, где различные виды
синтеза, равно как и различные отрасли знания - гуманитарное и тех-
ническое, конкурируют друг с другом, вместо того чтобы стройно друг
из друга "вытекать" или строго друг другу соответствовать.
Но миру, которому угрожает хаос от безволия либеральной власти,
Просвещение вряд ли поможет. Здесь мы по-новому сталкиваемся с
проблемой соотношения научного и ненаучного способов жизне-
ориентации. Некоторые уточнения по этому поводу мы сделаем позже
(см. раздел VII).
199
Глава П.
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ЭФФЕКТИВНОСТЬ РАЗЛИЧНЫХ
ТИПОВ ЛИДЕРСТВА
Эффективность измеряется тем, как выполняют лидеры - предста-
вители различных типов управленческого стиля основные социальные
функции руководителя.
М.Крозье сводит эти функции к следующим: технологические
(руководитель как представитель определенного профиля социальной
деятельности), экспертные (руководитель как источник знаний, касаю-
щихся эффективности), коммуникационные (руководитель как генера-
тор связей и коммуникационный центр), кодификаторские (руководи-
тель как носитель норм, инструкций, обязательных образцов) и, нако-
нец, связанные с представительством во внешней социальной среде.
Руководитель осуществляет лидерство, а для этого ему надо владеть
секретами воздействия на отдельных людей и социальную среду, далеко
выходящего за рамки обычного административно-командного типа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143