За любыми проявлениями этого процесса видят "русский империа-
лизм". Здесь опять-таки проявляется двойной стандарт: интеграционные
процессы в западной пространстве признаются неизбежными, соответст-
вующими экономическим и политическим императивам нашей эпохи; в
восточном, постсоветском и постсопиалистическом пространстве они
категорически осуждаются и блокируются. Между тем в этом простран-
стве, где этносуверенитеты, как правило, оказались чреватыми провала-
ми в варварство, на наших глазах складывается общенациональный (или
межнациональный) консенсус относительно необходимости реинтегра-
394
ции. То, что этот консенсус не переводится еще на язык государствен-
ных и межгосударственных решений, — вина соответствующих полити-
ческих элит, которым уготовлено неизбежное банкротство.
Если народная воля к реинтеграции действительно созрела, она рано
или поздно найдет политическую форму своей реализации. Ставки здесь
нешуточные. Сегодня всем уже ясно, что без реинтеграции, без образо-
вания единого постсоветского рынка вся обрабатывающая промышлен-
ность - поле приложения наиболее квалифицированной рабочей силы -
обречена на вымирание по причине своей неконкурентоспособности на
рынках дальнего зарубежья.
Следовательно, налицо жесткая историческая дилемма: либо сохра-
нение сложившегося цивилизационного (не в хантингтоновском, а в
"просвещенческом" смысле) потенциала на основе воссозданного еди-
ного экономического пространства, либо совместный провал в "третий"
и даже 'Четвертый" мир и превращение большинства населения Евразии
в маргинален и люмпенов, во "внутренний и внешний пролетариат" -
этот антипод цивилизации.
Таким образом, возник величайший, чреватый трагизмом парадокс
истории: России предстоит отстаивать свое право быть Европой в борь-
бе с "первой" Европой, не только отказывающей ей в этом, но и прямо
блокирующей великое созидательно-восстановительное дело, связанное
с предотвращением тотальной маргинализации нашего евроазиатского
континента.
Евразия, в определенном смысле, - это "третья Европа", отличаю-
щаяся от "второй", Восточной, Европы тем, что она не может быть ор-
ганизована на началах "западнического" эпигонства, а требует само-
стоятельного цивилизационного творчества, связанного с особенностями
евразийских (в первую очередь, славяно-тюркских) синтезов. Эпигоны
здесь явно не годятся, о чем убедительно свидетельствует банкротство
нынешнего "западнического" режима в России, не породившего ни од-
ного яркого государственного характера, не имеющего в своем активе
ни одного масштабного политического и экономического успеха.
Создатели русской идеи прекрасно осознавали цивилизационную
специфику России и ее историческое призвание, назвав ее "третьим
Римом". Россия - Рим, сохраняющий великие интенции европейской
цивилизации с ее прометеевым духом, с ее творческим беспокойством,
обращенностью не в прошлое, а в будущее. Но она - особый "третий
Рим", умеющий творчески распорядиться специфическим евразийским
395
наследием, и творчески освоить опыт двух "предыдущих Римов". Веро-
ятно, русская идея, в отличие от идей эпигонствующего "западничест-
ва", содержит особый тип откровения, обращенный к опыту современ-
ности, включая продуктивную критику современности. Наши "западни-
ки" целиком погружены в дихотомию "традиционализм - модернизм"
(современность) и приписывают все изъяны, все недочеты историческо-
го развития сопротивлению цепляющегося за жизнь традиционализма.
Этим "плагиаторам модерна" неведомо, что современность требует не
менее критического (самокритического отношения), что модернизм мо-
жет порождать не менее масштабные и трагические проблемы, чем пре-
словутый традиционализм. В конечном счете, коммунистический тота-
литаризм - дитя модерна, плод утрированного, не признающего никаких
резонов преобразовательного активизма, наследующего принцип, о ко-
тором уже говорилось: "знание - власть" (Ф.Бекон), и отвергающего
знание - мудрость.
Не успели мы справиться с одной болезнью модернизма, как оказа-
лись подвержены другой: декадансу тотального безволия, отсутствия
вдохновительных ценностей и урезонивающих норм, разнузданного ни-
гилизма и коррупции. Приписать и эти изъяны традиционному духу -
значит ничего не смыслить в метафизике традиционализма. Перечис-
ленные приметы декаданса - не результат традиционной "темноты" и
невежества, ибо традиционализм - это "невежество", организованное
нормой и традицией, ориентированное на культурную память и в этом
качестве "невежеством" не являющееся. Не надо путать культуру с об-
разованностью: бывает культура без образованности и образованность
без культуры. Последнее как раз и характеризует эпохи декаданса:
здесь нередко царит многознание, не знающее своего применения, ли-
шенное нравственной воли - организующего идеала.
Молодая, едва обретшая государственную самостоятельность после
монгольского ига Россия впервые столкнулась с декадансом в лице
Византии - своей материнской культуры. Декаданс последней не мог
восприниматься как нечто сугубо внешнее - он изначально был пере-
жит как собственная возможность, как злоключение родственной циви-
лизации. Именно тогда Россия научилась критическому отношению к
модерну, способному деградировать в повальный имморализм и скепти-
цизм. Русская идея — это идея бытия, организованного вокруг идеала и
получающего благодаря этому высокий духовный тонус - "ценностную
пассионарность". Наш новейший посттоталитарный опыт дает нам вес-
396
кие основания для критики модерна — не с позиций традиционализма, а
с позиций нетленных нравственно-религиозных норм, высокой духовно-
сти. Нынешняя Россия больна не традиционализмом - она сегодня наи-
менее традиционалистская из всех стран, принадлежащих к "первой",
"второй" и "третьей" Европе. Она поражена изъянами постмодерна —
предельной релятивацией всех норм, отсутствием надежных процедур,
посредством которых культуре предъявляются достаточно убедительные
различия Добра и Зла, Прекрасного и Безобразного, высокого вооду-
шевления и тупого фанатизма.
Речь идет о Просвещении, вырождающемся в декаданс. Вопрос о
том, как преодолеть декаданс, сохранив и умножив Просвещение? Эта
проблема и решалась в русле русской идеи.
Посттоталитарная Россия как "третья Европа" воспроизводит свою
исконную ситуацию "третьего Рима" - ситуацию народа, которому
предстоит отбить натиск- декаданса, сохранив Просвещение.
В начале русской истории эта ситуация сложилась в ходе цивилиза-
ционной встречи России с Византией - Римом, который нес декаданс в
"упаковке" Просвещения. Сегодня аналогичная ситуация складывается в
ходе новейшей (постготалитарной) встречи с Западом. Запад провозгла-
сил себя генератором всемирного модернизационного процесса в тот
самый момент, когда его культура поражена релятивизмом постмодерна.
Поэтому перед культурами, выступающими в роли "рецепиентов", воз-
никает опасность освоить постмодерн прежде модерна, по-своему рафи-
нированную критику самоуверенного Логоса - прежде самого Логоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143