Так, крестьяне только что помянутого Кон­стантиновского монастыря подали митрополиту Киприану жалобу на то, что новый игумен «наряжает дело не по пошлине», т. е. не по условному обычаю. Однако митропо­лит, допросив прежнего и нового игуменов, нашел, что все правильно, и предписал: «Игумена слушайте, а дело мо­настырское делайте». Крестьянам оставалось возложить надежды на бога, который должен же услышать, как вопиет перед ним «грех священнический и иноческий и кровь христианская». Однако проходили годы за годами, люди старились и умирали, нарождались новые поколе­ния, а на земле все оставалось по-старому. Мысль черно­го человека стала тогда обращаться к вопросу о загроб­ной жизни, так как на земле он не видел для себя никаких средств к спасению. Тут на помощь ему пришли христи­анские эсхатологические представления, но не из орто­доксальных умозрений отцов церкви, а из свободной апо­крифической литературы, заимствовавшей свой материал главным образом из апокрифического Апокалипсиса Петра, в основе которого лежат эсхатологические идеи того великого эллинского народно-религиозного движе­ния, которое принято называть орфизмом. Апокалипсис Петра не интересуется чудовищными картинами боя Агнца с Драконом и ничего не желает знать о смарагдо­вых и сапфировых сооружениях небесного Иерусалима; его больше всего интересует та самая геенна огненная, где вместе с сатаною будут мучиться враги народа, тор­жествовавшие свою победу над народом при жизни. И от Апокалипсиса Петра, как побеги от корня, пошли разные «Хождения по мукам», в который каждый век запечатлевал стонущий вопль угнетенных и оскорбленных о том справедливом суде и правде, которых они не находили под солнцем. Киевские, псковские и новгородские палом­ники, ходившие на Афон и в Палестину, принесли оттуда целый ряд таких «Хождений по мукам», и хотя церковь немедленно занесла их в индекс «отреченных» книг, ибо некоторые из них населяли места самых жестоких муче­ний духовными сановниками, однако эти сочинения сей­час же сделались самыми любимыми произведениями народной литературы. По их образцу в начале XV в. стали появляться первые самостоятельные русские сказания о хождениях по раю и аду, возникшие в связи с эпидемией «черной смерти», которая в это время опустошила Псков и Новгород и их области. В русских сказаниях апостол Петр заменился монахом, а Христос - ангелом; но, по существу, в их аксессуарах оригинального было мало, так как представления о физических мучениях или физиче­ском блаженстве души, представлявшейся обычно в виде самого настоящего человеческого тела, повешенного за ноги или за волосы или кипящего в смоле, вполне согла­совались с анимистическими воззрениями русской на­родной массы. Но их основная идея была внушена тогдашней русской действительностью: они восхваляют благотворителей, не притеснявших черный народ, и гро­зят адскими мучениями жадным вельможам и в особен­ности монахам, отказывавшим в помощи нищей братии, которая во время великого мора начала XV в. особенно нуждалась в куске хлеба и в крове, «обидящим, грабящим и бичем истязующим» своих крестьян. Это был первый народный протест против церковной организации как орудия господства, первое прямое произведение религи­озной реформы Владимира, протест, правда, только иде­ологический; бунтарские протесты пришли позже.
Сообразно с широкими размерами той территории, на которую простиралась хозяйская власть монастыря, рас­пылялись и сами монахи. Волоколамский монастырь был первым настоящим общежительным монастырем, где дей­ствительно все монахи жили вместе, в огромном же большинстве случаев монахи не жили в монастырях по­стоянно, а жили в монастырских селах, деревнях и мель­ницах, куда игумен назначал их управителями. Совет митрополита Киприана (конец XIV в.) управлять селами не через посредство монахов, а при помощи приказчиков из богобоязненных мирян так и остался благим пожела­нием. Сосредоточивая в своих руках огромные доходы, монастыри с середины XV в. еще более расширяют свои хозяйственные операции. Некоторые обители начинают переводить своих людей на «серебро», т. е. на денежный оброк. Из платежей этих «серебреников» и из доходов с продажи продукции монастырских имений накапливают­ся капиталы, которые пускаются монастырями в рост. Таким путем создаются еще более длинные нити отноше­ний, распыляющие еще более монастырскую жизнь. Неко­торые монастыри отпускают своих монахов ходить по людям и собирать пожертвования для монастырей. Уже в XV в. этих «прошаков», по выражению Нила Сорского, было так много, что они «отягчали вся грады и веси». Только в одном отношении хозяйственные интересы мо­настырей создавали своеобразную концентрацию: жен­ские монастыри иногда предпочитали отдавать свои вотчины в управление мужским монастырям вместо того, чтобы держать приказчиков. Монахини таких монастырей, не стесняясь, поселялись вместе с монахами в одном и том же монастыре, живя на годовые доходы. Совместное сожительство сейчас же приводило к обоюдному забве­нию обета воздержания; монахам не приходилось уже искать баб, имея под боком «христовых невест». Подоб­ные отношения никого не смущали, стали бытовым явле­нием. Было найдено юридическое положение и для детей, рождавшихся от таких связей, - они оставались при мо­настырях в качестве монастырских рабов.
Таковы основные черты монастырского хозяйственного строя. Если по отношению к крестьянам монахи явля­лись в роли таких же господ, какими были и бояре, только еще более требовательных и жестоких, то по отно­шению к тому боярскому классу, плоть от плоти и кровь от крови которого было монашество, монастыри выпол­няли определенную религиозную функцию. Тут мы под­ходим к вопросу о содержании верований тогдашнего боярства, поскольку эти верования обусловливались практическими потребностями боярской жизни. Сами монахи иногда откровенно сознавались, что пошли в монастырь не затем, чтобы спастись, а затем, чтобы «есть хлеб в покое», как выразился вологодский епископ в 1588 г. Но те князья и бояре, которые одаривали мона­стыри столькими селами и крестьянами, делали это не даром и не только для того, чтобы дать монахам спокойный хлеб. Мы уже увидели, что служба, которую церков­ные владельцы должны были нести с земли, в Новгороде была военная, но такой характер этой службы объясняется военно-купеческой организацией Новгородской рес­публики, и в остальной Руси мы ничего подобного не встречаем. Та практическая задача, за исполнение ко­торой князья и бояре награждали монастыри великими и богатыми милостями, заключалась вовсе не в военных заслугах: «не иноческим воеводством, ниже их храбростию грады крепятся и мир строится, но их постом и молитвою». Русские монахи XIV - XVII вв. были такими же oratores, молитвенниками, какими были их западно­европейские собратья феодальной эпохи. «Богоустановленная» триада: bellatores, oratores, laboratores - суще­ствовала, следовательно, и у нас и называлась теми же терминами: князья и бояре - воинники, епископы и мо­нахи- молитвенники, крестьяне - работные люди.
Профессиональный класс молитвенников и на Руси и во всех других странах создавался под влиянием одних и тех же условий. С того момента, как способы сношения с божеством, узнавания его воли и выпрашивания у него милостей отливаются в магические формулы и обряды, совокупность этих формул и обрядов постепенно превра­щается в особую тайную науку, не всегда доступную всякому смертному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135