«Духов­ное Коллегиум под державным монархом есть и от мо­нарха установлено», почему и члены его, наблюдая, «яко вину конечную, славу божию и спасение душ чело­веческих и всей церкви созидание», прежде всего и главным образом должны были «споспешествовать все, что к его царского величества верной службе и пользе во всяких случаях касатися может», и соблюдать са­мым тщательным образом материальные интересы го­сударства. Поэтому была установлена для членов кол­легии и специальная присяга, обязывавшая их «искать сущей истины, действовать согласно Духовному Регла­менту» и заключавшаяся такою формулой: «Исповедую же с клятвою крайнего судию духовной сей коллегии быти самого всероссийского монарха, государя нашего всемилостивейшего».
Столь же недвусмысленно были изложены и «вины», т. е. мотивы учреждения духовной коллегии взамен пат­риаршества. За первыми шестью «винами», наполненными общими местами, среди которых пикантна лишь пя­тая вина (в коллегии «не обретается место пристрастию, коварству, лихоимному суду», так как коллегия состоит из лиц «разного чина и звания», «которым отнюдь невоз­можно тайно всем слагатися»), следует седьмая вина, гвоздь всего дела. От коллегии, говорит Регламент, не придется «опасаться отечеству мятежей и смущения, ка­кие происходят от единого собственного правителя ду­ховного, ибо простой народ не ведает, как разнится власть духовная от самодержавной, но, великого высо­чайшего пастыря честью и славою удивляемый, помыш­ляет, что таковой правитель есть то второй государь, са­модержцу равносильный». Если проникнутый таким высоким мнением о себе духовный правитель «спать не похощет», если «плевельные властолюбивых духовных разговоры присоединятся и в сухой хворост огонь подло­жат», то «изрещи трудно, коликое отсюду бедствие бы­вает». «Простые сердца», «развращенные сим мнением», в распре между светским и духовным государями «боль­ше духовному, нежели мирскому правителю, хотя это и слепо и безумно, сочувствуют и за него поборствовать и бунтовать дерзают, и обольщают себя окаянные надеж­дой, что они по самом боге поборствуют». Но «такому злу в соборном духовном правительстве несть места», ибо, когда «видит народ, что соборное правительство мо­наршим указом и сенатским приговором установлено есть, то и паче пребудет в кротости своей и весьма от­ложит надежду иметь помощь к бунтам своим от чина духовного». Эти политические мотивы были, конечно, по условиям момента для петровского правительства наи­более жгучими, и потому о них Регламент так и распро­страняется; но организация нового учреждения, к кото­рому правительство шло уже в течение четверти века, оказалась столь удобной для государства, что пережила даже всякую память о возможности церковного бунта под предводительством православных клириков.
Организация синода, как вскоре была наименована духовная коллегия, передает управление церковью все­цело в руки государства. Постоянных членов в синоде нет; все члены временные, приглашаются на определен­ные сроки императором из числа архиереев (не менее трех), архимандритов и протопопов; председатель и ви­це-председатель синода также назначаются императо­ром. Имея широкий простор для выбора членов синода, императорская власть не представляет такого же простора синоду в замещении свободных кафедр. Синод только «свидетельствует» перед императором кандида­тов, т. е. указывает их, но императорская власть вовсе не принимает на себя обязательства назначать именно тех лиц, которых указывает синод. Правда, синод сейчас же после учреждения добился упразднения Монастырского приказа и получил все те функции, которые ранее при­надлежали последнему; но зато правительство приняло сейчас же меры, чтобы административно-хозяйственное управление синода стояло под строгим контролем госу­дарства. Контроль был вверен обер-прокурору синода, светскому чиновнику, названному в официальной инст­рукции 1722 г. «оком государя и стряпчим по делам го­сударственным». Он, подобно обер-прокурору сената, обязан был «смотреть накрепко, дабы синод свою долж­ность хранил и во всех делах... истинно, ревностно и по­рядочно без потеряния времени по регламентам и ука­зам отправлял», «также должен накрепко смотреть, да­бы синод в своем звании праведно и нелицемерно посту­пал». В случае упущений или нарушений указов и рег­ламентов обер-прокурор должен был предлагать синоду, «дабы исправили»; «а ежели не послушают, то должен в тот час протестовать и иное дело остановить, и немед­ленно донесть нам (императору), если весьма нужное». Через обер-прокурора синод получал также все прави­тельственные указы и распоряжения. Обер-прокурор еще не был назначен главою духовного ведомства - эта функция формально и фактически оставалась за импе­ратором и формально перешла к обер-прокурору толь­ко в 1824 г.,- но отношения между синодом и правитель­ственной властью, несмотря на попытки синодской фрон­ды, уже в 30-х годах XVIII в. сложились такие, что цер­ковь можно было с полным правом назвать синодской командой, - недаром на должность первого обер-проку­рора Петр предписал сенату выбрать «из офицеров доб­рого человека» и больше половины обер-прокуроров XVIII в. были военными. За синодальными верхами этой команды послушно тянулись низы: епархиальные архие­реи, превратившиеся в духовных чиновников, и белое духовенство, в городах всецело зависевшее от архиереев, а в селах - от местных помещиков, трактовавших сель­ских священников, как «подлый род людей».
По-видимому, Петр предвидел возможность церков­кой фронды при проведении описанной реформы и пото­му еще до опубликования Духовного Регламента предложил обсудить и подписать его проект сенаторам и бывшим в то время в Петербурге шести архиереям. Под­писанный проект был затем послан с подполковником Давыдовым в Москву, куда собрали остальных архие­реев, которым Давыдов «указом царского величества» также предложил дать свои подписи. Подписали все, кроме двух: сибирского архиерея, не приехавшего за дальностью расстояния, и белогородского, не приехав­шего по какой-то другой случайной причине. Однако многие архиереи чувствовали, что их «без рассмотрения о крыющихся в оном Регламенте ересях принудили под­писаться», и поэтому ждали случая повернуть дело на­зад. Сначала сам синод пробовал поставить себя на ме­сто патриарха. По формальному вопросу, о порядке сно­шений с сенатом, он в запросе Петру рискнул заметить, что «духовная коллегия имеет честь, силу и власть пат­риаршескую или едва ли не большую, понеже собор»; но Петр прошел мимо этой вылазки и в 1722 г., отправ­ляясь в персидский поход, официально подчинил синод сенату. Первый повод для открытой церковной реакции дала смерть Петра. Появились претенденты на патриар­ший престол, надежды которых особенно расцвели по вступлении на престол Петра II, воспитанного бабушкой, царицей Авдотьей, в строгих правилах старины. Один из претендентов, новгородский архиепископ Феодосий, «плут Федос», торжествовал: «государь де... весьма тщился ниспровергнуть сие духовное правительство и для того нас утеснял штатами и недачею жалованья (вот где ересь!); а теперь-де смотрите, отцы святые, мы живы, а он умре». Однако «плут» Феодосий скомпроме­тировал себя нелепым поведением в своей епархии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135