Кондратий тем временем ушел дальше на север, за 150 верст, в Алексинский уезд, где поселился на полотняной фабрике купца Лугинина и оскопил пять человек его рабочих.
Все это происходило в 1770-1771 гг. в глубокой тай­не, которая раскрылась в апреле 1772 г. совершенно слу­чайным образом, когда одна из крестьянок деревни Масловой рассказала священнику, по-видимому, на испове­ди, что муж ее во время купания с соседом узнал о его оскоплении; священник сейчас же донес по начальству, и началось дело 1772 г. По делу было обнаружено 60 че­ловек оскопленных, из которых 27 человек, в том числе Кондратий, успели скрыться; попутно обнаружилось, что в районе Богдановки существовала крупная хлыстовская организация, насчитывавшая не менее 246 человек. Специальная комиссия, высланная в Орел для разбора дела, поступила сравнительно милостиво. Блохин, как «зачин­щик зла», публично был бит кнутами на месте своего преступления, в Богдановке, и сослан на вечную каторгу в Нерчинск, двое других пропагандистов оскопления были также публично высечены и отправлены на форти­фикационные работы в Ригу, а прочих, как «простаков», лишь «слепо повиновавшихся безумству наставников», комиссия сочла возможным отпустить на места житель­ства под «наипрележнейшее смотрение начальных лю­дей», т. е. помещиков и фабрикантов, на. которых они ра­ботали. Кондратий был сыскан, бит батогами и сослан на поселение в Сибирь только в 1774 г.; дальнейшая его карьера связана уже с историей скопчества как самостоя­тельной секты.
Блохин и Селиванов принадлежали, конечно, к числу тех психопатических типов, какие часто встречались сре­ди «бродячей Руси»; это прямые потомки тех юродивых и блаженных, которые были так популярны в XVI и XVII вв. Но затеянное ими дело «убеления» уже при са­мом начале встретило поддержку среди буржуазных эле­ментов хлыстовщины, которые почуяли в «убелении» но­вое могучее орудие для властвования и эксплуатации. Хлыстовские общины того района, где действовал Бло­хин, были вообще под руководством кулаков и купцов. В деле 1772 г. имеется опись имущества группы хлыстов из однодворцев, привлеченных по делу: из 18 человек тут 13 деревенских богатеев, а остальных пятерых по современной терминологии можно было бы назвать бед­няками. Эти богатеи торговали хлебом, пенькой и кожей; у троих из них происходили хлыстовские радения. С дру­гой стороны, эти деревенские «корабли» получали настав­ников и пророков из купеческих «кораблей» города Орла, купца Стебакова и купца Душенина. Оттуда приезжал «учитель» Павел Петров, оттуда же появилась и «бого­родица» Акулина Ивановна, которая впоследствии стала одною из богинь скопческого пантеона; она была кормщицей на всех радениях, о которых рассказывали допра­шиваемые члены «кораблей», и одобряла оскопления. Наконец Кондратий нашел убежище на фабрике Лугинина, конечно, не без ведома и согласия ее хозяина, ибо первый скопческий «корабль» в Москве был организован, именно Лугининым. Так вместе с появлением скопчества хлыстовщина окончательно раздваивается: новое движе­ние, базировавшееся уже исключительно на буржуазии, обнаруживает в первой четверти XIX в. пышный расцвет, в то время как прежние организации не создают ничего оригинального и нового.
История хлыстовщины после 70-х годов очень бедна фактами. До XIX в. секта не выдвинула даже ни одной выдающейся личности. В конце XVIII в. хлыстовщина была все же очень широко распространена среди кресть­ян, причем наибольшее число ее последователей было кроме Орловской в Тамбовской губернии, где условия крестьянского быта создавали особенно благоприятную почву для секты. С одной стороны, существовавшая там плантационная система хозяйства приводила к полному порабощению крестьянства, которое поэтому особенно склонно было к поискам «духовной радости». С другой стороны, именно там же были условия, способствовавшие расслоению однодворцев и превращению их в две проти­воположные группы, богатеев и безземельных, причем последние попадали, конечно, в полную зависимость от первых или шли работать в город на фабрики. Оживле­ние хлыстовщины замечается только в первой половине XIX в., когда, быть может, в связи с ожиданием земли и воли, которыми жило в эту эпоху крестьянство, появ­ляется ряд новых Христов. Трое из этих Христов были весьма незаурядными личностями.
В личности первого из них, Аввакума Копылова, там­бовского Христа начала XIX в., оригинальные черты еще не выступают так рельефно, как в личности двух других. Самое главное новшество в проповеди Копылова заклю­чалось в том, что он от исключительно духовного откро­вения повернул опять к «книге» - бог якобы велел ему «доходить по книгам», как спастись. В «корабле» Копы­лова было поэтому введено аллегорическое толкование Библии, но пути спасения все же остались старые, как показывает практика Аввакума. Он был особенно стро­гим постником и, по-видимому, в конце концов стал стра­дать галлюцинациями; по крайней мере, хлысты расска­зывают, что однажды после сорокадневного поста, во время которого Копылов даже не пил воды, он был взят на седьмое небо живым и там удостоился беседовать с богом «из уст в уста».
Более оригинальны личности двух других Христов - Савицкого и Радаева. Савицкий пророчествовал в 20-х годах XIX в. в Подольской губернии, когда там среди крестьян было особенно сильное брожение, вызванное толками об освобождении. Перепутав библейские терми­ны, Савицкий объявил себя антихристом, разумея под этим именем агнца Христа, пришедшего судить мир по пророчеству Апокалипсиса. Христос - Савицкий начнет войну со всеми царями земными и победит их, а тех, кто после победы не уверует в него и не будет поклоняться ему, он отдаст на муки вечные; с верными же он будет царствовать над всей вселенной, сам будет царем, а бу­дущая жена его, Домна (дочь какого-то священника), будет царицей небесной. Это возрождение эсхатологии совпало с оживлением эсхатологических чаяний вообще в России, оживлением, которым характеризуется конец александровской эпохи и николаевская эпоха - время, особенно тяжкое для крестьянства. Ниже мы еще неод­нократно встретимся с этим явлением. Несмотря на мас­су сторонников, которых приобрел себе Савицкий даже среди подольских евреев, судьба его не принесла ему же­ланной славы; он исчез, не оставив о своем конце ника­ких следов.
Наиболее оригинальным и ловким Христом XIX в. был, несомненно, в 40-х годах Радаев из Арзамасского «корабля» Нижегородской губернии. Это был человек, стоявший головою выше всех других Христов; он был не полуграмотным галлюцинатом, но начитанным и образо­ванным для своей среды человеком. Он хорошо знал пи­сание и некоторых отцов церкви, был знаком с учением мистиков тогдашней эпохи и первый попытался дать тео­ретическое обоснование хлыстовской доктрине о духе и духовном откровении в полемической переписке со свя­щенником Минервиным и в догматических сочинениях; был, следовательно, первым богословом хлыстовской сек­ты. Самая характерная черта в учении Радаева заклю­чается в том, что он отодвигает на второй план коллек­тивные способы получения откровения, какими были ра­дения, и выдвигает в противовес этому индивидуальную работу хлыста над собою. Дух, по учению Радаева, схо­дит не на всякого хлыста, но только на такого, который таинственно умер и затем таинственно воскрес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135