е. со всеми казацкими сторонниками ста­рой веры. Неясно, каков должен был быть строй этого мессианического царства. У Кузьмы встречается только выражение: «Мы, по созданию божию, все братья», кото­рое дает право предполагать, что Кузьма мечтал о про­ведении в «царстве» равенства и вольностей на казацкий образец. В этом движении ясны его идеологические эле­менты. Эсхатологическая проповедь «старцев» претвори­лась в казацком представлении в социально-революцион­ную эсхатологию - конец мира принесет не блаженство в сказочном раю с кашей и пирогами, но господство каза­чества здесь на земле. С помощью небесных сил казац­кий «меч» принесет конец антихристову миру, постро­енному на эксплуатации и притеснении, и после победы будет установлено царство социальной правды. Тут ска­залась вся глубокая разница между миросозерцанием за­давленного холопа, потерявшего всякую надежду на зем­ное освобождение, и между миросозерцанием вольного казака, не раз добывавшего мечом себе свободу и воль­ности.
Из верхних городков учение Кузьмы распространи­лось и на Низ. В Черкасске его сторонниками явились священник Самойло, открыто проповедовавший близкую кончину мира, и один из представителей старшины, Кирей Матвеев. После приговора круга о восстановлении старой веры Кузьма решил, что настало время действо­вать. 7 июля 1687 г. атаману было прислано от верховых станиц «известное письмо», т. е. секретный донос, что по призыву Кузьмы «съезжаются-де в горы многие люди во­инством и сказывают у себя великого царя Михаилу, велит-де нам Христос землю очищать, неверных людей, мы-де не боимся царей и войска и всей вселенной». Донос при­бавлял, что «добрые» казаки пытались образумить Кузь­му, но в ответ на это им было заявлено, что если они не пойдут к Кузьме «в совет», то и на них будет погибель. Об этом «страшном деле» домовитые верховые казаки и сочли своим долгом уведомить атамана. Лаврентьев ока­зался в затруднении: дело грозило не только оконча­тельным разрывом с Москвой, но и междоусобицей на До­ну. Принять сразу решительные меры против Кузьмы он не решался, боясь ссоры с той партией, которая поставила его в атаманы, а оставить донос без последствий он так­же не мог, ибо сам принадлежал к домовитым. В конце концов он вызвал Кузьму в Черкасск для объяснений; но Кузьма явился не один, а с отрядом из 600 людей, хорошо вооруженных и озлобленных против домовитых казаков. Правда, атаман успокаивал домовитых, что, хотя бы при­шедших и 20 000 было, они никого не тронут. Однако вскоре начались столкновения и убийства. В это время вернулся Фрол Миняев из Крыма и, «познав тотчас их воровской умысел», стал во главе домовитых, объединив­шихся теперь перед лицом классового врага. Был созван круг. Кузьма призывал идти на Москву, но круг выска­зался против. Кузьму схватили и отправили в Москву, где его замучили на пытках до смерти. Самойло Лав­рентьев вынужден был, «покиня атаманство, ухоронить­ся». Фрол предписал произвести по всему Дону вторич­ную присягу на верность Москве и восстановить службу по новым книгам с поминанием царей и патриарха.
Однако победа реакции еще не была полной. Кузьма погиб, но его городок остался, остались и люди, предан­ные его делу. Грубая тактика Москвы скоро помогла ан­тимосковской партии вновь поднять голову. Получив и замучив Кузьму, Москва выставила неслыханное требо­вание: она, цинично обещая новую прибавку к жалова­нью, потребовала выдачи не чужого человека, не числив­шегося в казаках, каким был Кузьма, а почтенного каза­ка, атамана Самойлу Лаврентьева, и нескольких других видных казаков и староверческих священников. Вместе с тем она лишила жалованья всех казаков, которые не хо­тели принять новых книг. На Дону заволновались; ряд станиц запротестовал против выдачи Лаврентьева «для того, что наперед до сего никогда братию не выдавали». Казаки, державшиеся старой веры, но лояльно несшие службу, были обижены и раздражены лишением жало­ванья. Оппозиция опять подняла голову. Во главе ее стал уже упоминавшийся Кирей Матвеев, которого в бытность его в Москве в составе зимовой станицы обошли дачей сукна. Он начал прямо говорить, что его сукно уворовал князь Голицын, и многозначительно прибавлял: «Шел Стенька с Хвалынского моря, и отнял боярин Прозоров­ский шубу, и зашумела та шуба по Волге, а то сукно за­шумит во все государство». Царей и патриарха он откры­то называл иродами; лишенным жалованья он говорил: «Были бы зубы, я знаю и сам, где брать»; в кругу близких он хвалился, что от него задрожит вся Москва, как он поднимет против нее казаков, калмыков и «многие орды» и станет «за веру». При таком настроении круг в выдаче Москве Лаврентьева и прочих отказал. А Кирей разослал эмиссаров на Яик (р. Урал) и Терек, приглашая тамош­них казаков стать за старую веру; в верхние городки по­слал своим единомышленникам приказ готовить к весне снаряжение для похода на Волгу. Сам же для отвода глаз выхлопотал себе назначение атаманом зимовой ста­ницы и уехал в Москву. Как видно из этих заявлений и планов, эсхатология уже отброшена, движение становит­ся чисто революционным, а старая вера - лишь знаме­нем.
По-видимому, домовитые в это время были совершен­но терроризированы голытьбой, так как круг почти всю зиму 1687/88 г. на все повторные требования Москвы о выдаче Лаврентьева и его сообщников под разными бла­говидными предлогами отказывал. Будучи бессильны действовать официальным и открытым путем, домовитые, по-видимому, по инициативе Фрола Миняева послали в Москву донос: готовится «на Низу и Украине воровство, как при Стеньке Разине», и если станица Кирея будет от­пущена обратно на Дон, то весной обязательно начнется мятеж. Кирей был сейчас же арестован, а в Черкассы бы­ло послано ультимативное требование о выдаче Лаврен­тьева, восьми казаков и пяти священников. На этот раз реальные угрозы Москвы подействовали, круг решился выдать; единственный казак, возражавший против, был убит на месте. Эта победа ободрила домовитых, и они по­шли дальше. Казаков атаманы стали насильно приводить третий раз к присяге Москве, принуждали принимать но­вые книги, староверческие священники сгонялись с мест, 50 упорных казаков было казнено. Москва была доволь­на. Казнив Кирея Матвеева, Самойлу Лаврентьева и про­чих выданных ей атаманов, казаков и попов, она щедро вознаградила за предательство - послала 1000 руб. и 1000 четвертей хлеба, а доносчикам - еще каждому спе­циальную мзду. Это была также плата за отказ Дона от прежних вольностей. «Вольный» и «тихий» Дон стал с этого времени только тихим.
Но антимосковское движение все же этими репресси­ями еще не было задавлено. Часть казаков отправилась все-таки в поход, причем одному отряду в 500 человек удалось на время занять несколько пограничных москов­ских городков; до Москвы, однако, они не дошли. Отби­тые стрельцами, казацкие отряды разделились. Часть, еще не утратившая воли к борьбе, засела в городке на Заполянском острове в верховьях Медведицы; вероятно, этот городок надо отождествлять с неизвестным нам по имени городком Кузьмы. Другие двинулись на юг, на Ку­му и Терек, в Кабарду. Заполянский городок был осаж­ден домовитыми и стрельцами из Царицына, Симбирска и Тамбова. В апреле 1689 г. он после годовой блокады был взят штурмом, сопровождавшимся жестокой резней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135