На призывный звон в Москву сойдутся все жи­вые сектанты, слетятся все силы небесные, и начнется суд над всеми людьми от Адама. Все несектанты и все грешные сектанты пойдут в муку вечную, причем эти му­чения, судя по 9-й заповеди Данилы, представлялись по традиции в чисто материалистическом виде («кто единую копейку украдет, тому копейку на том свете положат на темя, и, когда от адского огня она растопится, тогда толь­ко тот человек прощение приимет»). Верные сектанты получат вечное блаженство. Их ждет «пресвятый град Сион» на седьмом небе, где живет и светит сам бог, «красное солнышко», окруженный апостолами и ангела­ми. Для верных приготовлены там хрустальные палаты, окруженные садами с благоухающими цветами и райски­ми птицами. Настанет конец скорби и печали, будет веч­ное веселье и радость; наденут верные золотые ризы, бу­дут есть сладкие яства и спать в хрустальных палатах на постелях божественных, осыпанных неувядающими цветами. Вот каково будет царство небесное, обещанное Данилой тому, кто вытерпит.
Такова идеология хлыстовщины. При ее совершенно определенном крестьянском колорите она все же обна­руживает значительные следы влияния и городских эле­ментов секты. Если в представлениях о рае, духе, Хри­сте, богородице и в обрядах явления «богородицы» и «христовой любви» перед нами выступают черты, унас­ледованные хлыстовством от сельской религии и сель­ского культа, то в эсхатологических представлениях до­минируют уже черты, возникшие на городской почве. Место жительства верных - не сады, не поля и не рощи, но город, «град Сион», с хрустальными палатами, анало­гичный новому небесному Иерусалиму первоначальных христианских общин, которые были сплошь городскими. А самое тяжкое мучение после суда грозит ворам, украв­шим хотя бы одну копейку, - чрезвычайно характерное воззрение именно для мелкого городского лавочника или трактирщика, какими были обычно оброчные крестьяне, проходившие на этих промыслах первый этап своего на­копления.
Но сильнее всего роль городских элементов хлыстов­щины сказывается в ее организации. Следственные дела 1732-1733 гг. и 1745-1752 гг. приоткрывают завесу над социальной функцией городских «кораблей». Мы видели, что уже первые хлысты, Суслов и Лупкин, были лавоч­никами; в 20-х годах один из московских «кораблей» был в доме купца Касьянова, другой - в доме купца Осипова, а членами «кораблей» были приказчики хозяев и оброч­ные крестьяне. В Петербурге первый «корабль» был ор­ганизован купцом Чуркиным, бежавшим из Москвы пос­ле возбуждения дела 1732 г.; в его «корабле» богороди­цей была его сожительница Авдотья Прокофьева, а в чис­ле членов были рабочие его мастерской и приказчики. Но всего характернее «корабль» московского купца Сафьянникова (в 30-х годах): следствие обнаружило, что кормщиком этого корабля был сам Сафьянников, а про­роком - один из его приказчиков. Несомненно, что «ко­рабль» Сафьянникова не был исключением, и надо думать, что так же дело обстояло и во всех других купеческих «кораблях»: кормщики были также и хозяевами «экипажа» и организовывали вокруг радений своих при­казчиков, ремесленников и рабочих, исполнявших их за­казы, своих должников, оброчных крестьян, приходивших в город на работу и для промыслов, и всех других, так или иначе зависевших от них лиц; пророки и богородицы были, конечно, только рупорами кормщиков. Таким об­разом, городская хлыстовщина была организацией эксплуатации и накопления - черта, которая получила за­конченное развитие в скопчестве, выделившемся из хлы­стовщины в 70-х годах XVIII в.
НАЧАЛО СКОПЧЕСТВА И СУДЬБА ХЛЫСТОВЩИНЫ
Скопчество сделалось в начале XIX в. специфической религией купцов, фабрикантов и ростовщиков; но и оно первоначально зародилось в крестьянской среде. По­скольку оно захватило последнюю, мы должны коснуть­ся вопроса о скопчестве в настоящей главе; развитие же скопчества в определенную доктрину и религиозную ор­ганизацию, происшедшее уже в связи с возникновением промышленного капитала, относится к началу XIX в. и будет нами рассмотрено вместе с другими религиозными организациями того же порядка.
Мы видели, что одна из заповедей хлыстовщины за­ключалась в полном воздержании от полового общения; исключение из этого правила допускалось, и то не во всех «кораблях», в виде обряда «христовой любви». На прак­тике эту заповедь исполнять было, конечно, труднее, чем какую-либо другую, и примеру московских монахинь сле­довали во многих других хлыстовских «кораблях», так что, по наблюдению одного из основателей скопчества, Кондратия Селиванова, во всех хлыстовских организа­циях, с какими он встречался, все были «лепостию пере­вязаны, то и норовят, где бы с сестрою в одном месте по­сидеть». Отсюда у крайних ревнителей хлыстовщины и родилась мысль, что для,обеспечения исполнения запо­веди о целомудрии необходимо оскопление. Уже в связи с делом 1732-1733 гг. ходили слухи, что кормщица «ко­рабля» в Ивановском монастыре, монахиня Анастасия, производила оскопления, но следствие не обнаружило этого уродства ни у одного из привлеченных по делу хлы­стов; возможно, что если действительно были оскоплен­ные, то они успели скрыться. Впервые оскопления, и при­том массового характера, обнаружены были скопческим процессом 1772 г. Этот год и надо считать датой начала скопчества. До мировой войны данные о деле 1772 г. были отрывочны и во многих существенных частях неяс­ны; но в 1915 г. документы, относящиеся к первому скоп­ческому процессу, были опубликованы полностью (Н. Г. Высоцким), и теперь мы можем с точностью уста­новить не только фактическую сторону возникновения скопчества, но и уловить социальную его базу.
Первым проповедником и «мастером» оскопления был беглый помещичий крестьянин Севского уезда Андрей Иванов Блохин, из села Брасова, принадлежавшего ге­нералу Апраксину. Еще четырнадцатилетним мальчиш­кой он бежал из своего села, пристал к нищим и с ними таскался по ярмаркам и по миру шесть лет; тут он слу­чайно встретил «учителя веры, называемой христовщиной», и «обратился». Продолжая после этого бродить и нищенствовать, он попал в деревню Богдановку Орлов­ского уезда и там привел в исполнение зародившуюся у него еще ранее идею о необходимости оскопления. К этой идее привел его собственный горький опыт: он не мог сдержать себя от влечения к женщине «даже самым же­стоким бичеванием» и пришел к выводу, что «разве од­ним оскоплением вожделения сего избавиться можно»: как холощеный скот уже «не помышляет о расположении своей природы». Придя к такому выводу, Блохин имел мужество и силу воли оскопить себя собственноручно раскаленным железом; его примеру хотел последовать его товарищ по бродяжеству, также беглый нищий, из помещичьих крестьян Севского уезда, Кондратий Трифо­нов, или Трофимов (он же Селиванов), но этот будущий скопческий бог «от робости» сам себе «уды отжечь не мог» и вынужден был прибегнуть к услугам Андрея. Вслед за этим Андрей и Кондратий стали проповедовать оскопление среди хлыстов Богдановки и других соседних деревень, и в короткое время Блохину удалось убедить и оскопить свыше 55 крестьян. Главный аргумент его за­ключался в том, что иначе не убережешься от «лепости» и что пример в этом смысле подал якобы сам Христос, ко­торый «за это» и пострадал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135