«Душа самовластна, заграда ей вера». Он устроил у себя «салон», в котором собира­лись его единомышленники-рационалисты, но среди этих последних мы не встречаем ни одного представителя бюргерства. Напротив, в Москве к ереси примкнули представители той общественной группы, которая в Нов­городе была ее провинцией, - представители старого боярства. Надвигавшаяся на боярское вотчиновладение угроза конфискации ставила под вопрос дальнейшее существование боярского сословия. Грозе нужно было дать другое направление, и боярство в борьбе за само­сохранение решилось пойти на такую жертву, как за­гробный покой своих предков. Антимонашеская идеоло­гия еретиков, которые денно и нощно твердили князю, что не пристало монахам владеть вотчинами, была бояр­ству как нельзя более на руку, и видные его представи­тели примкнули к ереси, заняв среди еретиков даже руководящее положение; в числе главарей ереси наши источники называют княгиню Елену, жену сына Ива­на III от первого брака, Иоанна Молодого, и таких круп­ных бояр, как князь Иван Юрьевич Патрикеев и Семен Иванович Ряполовский. Конечно, их интересовала не столько идеологическая, сколько практическая борьба, они не дремали и провели на митрополичий престол Зосиму, который был горячим сторонником секуляриза­ции монастырских владений.
Пока ересь была только в Новгороде, ортодоксально-монашеская партия, осифляне, получившие эту кличку по имени вождя, Иосифа Волоцкого, довольно равно­душно внимала ламентациям новгородского архиепи­скопа Геннадия, хотя последний был назначен из Моск­вы и был другом Иосифа. Но когда ересь завоевала «командные высоты» в Москве, когда о ней заговорили во всех московских домах и на московских базарах, когда еретики стали даже поговаривать, что следовало бы созвать собор о вере, осифляне обеспокоились и на­чали ожесточенную контратаку, одним из ее проявлений и была уже упомянутая обличительная книга Иосифа «Просветитель». Книга на три четверти была заполнена изобличениями ереси, почерпнутыми из писания, но, справедливо полагая, что на князя и его приближенных эти доказательства не действуют, Иосиф не брезгует и другими аргументами. Князя он попробовал запугать угрозой бунта подданных с благословения церкви; он многозначительно, хотя и мимоходом, говорит, что, ко­нечно, надо повиноваться царю, но только такому, какой является подлинным божиим слугой, если же царь имеет «скверные страсти и грехи», в особенности «злейши всех неверие и хулу», то такой царь «не божий слуга, но диавол, и не царь, но мучитель» - «и ты убо такого царя или князя да не послушаеши». А по адресу еретиков Иосиф не брезгует клеветой и доносом. Он пишет, что еретики, «всегда собирающиеся тайно по всех местах, идеже кто обреташеся, и жертвы жидовския жряху, и пасху жидовскую и праздники жидовские творяху». Несмотря на всю очевидную нелепость этих обвинений, они, по-видимому, оказались более действенными, чем обличения от писания. Был назначен сыск об еретиках в Новгороде и в Москве, и в 1490 г. Зосима был вы­нужден созвать первый собор на еретиков, которому были преданы сторонники ереси, обнаруженные сыском в Новгороде и в Москве. Из приговора этого собора, ос­нованного на розысках Геннадия и московских сыщиков, мы и заимствуем те сведения о доктрине новгородских еретиков, которые приведены выше. Несмотря на тот мутный источник, из которого заимствовал свои сведе­ния собор 1490 г., все-таки его суждению приходится придавать более веры, чем домыслам Иосифа. Приговор собора над еретиками оказался, однако, не столь реши­тельным, как того желали бы противники ереси. Вместо беспощадной казни, которой требовал для еретиков Ген­надий, - с еретиками, по его мнению, нужно было не о вере говорить, а «жечи и вешати» - они были только отлучены от церкви и преданы проклятию. Великий же князь, в распоряжение которого еретики были отданы собором для «градской казни», ограничился тем, что несколько лиц, считавшихся главарями ереси, пригово­рил к заточению, а других - к более легким наказаниям. Но самые главные в глазах осифлян еретики, принад­лежавшие к влиятельным московским кругам, не только не были наказаны, но приобрели еще больший автори­тет. В том же 1490 г. умер муж Елены, Иоанн, и боярской партии удалось провести его сына Дмитрия в наследни­ки престола. Поднялся и богословский авторитет ере­тиков - в 1492 г. пасхалия благополучно окончилась, и никакой кончины мира, которой ожидали и Иосиф и Ген­надий, не последовало, Зосима даже использовал эти обстоятельства в пользу своей партии - опубликовал пасхалию на восьмую тысячу лет и в введении к пасха­лии доказывал, что это тысячелетие начинается с новой эпохи: третьего Рима - Москвы и нового царя Констан­тина - великого князя Ивана III.
Видя неудачу легальной борьбы, осифляне прибегли к излюбленному методу интриг и заговоров, но и тут на первых порах их ждал неуспех. Они поддержали вторую жену Иоанна Софью, приверженцы которой составили в 1497 г. заговор на жизнь Дмитрия, но заговор был раскрыт, сын Софьи Василий попал под стражу, часть заговорщиков была казнена, а прочие приверженцы Софьи, они же противники еретиков, попали в опалу, в том числе Челяднины, личные друзья и покровители Иосифа. Это последнее событие парализовало некото­рый успех осифлян, заключавшийся в том, что в 1495 г. им удалось добиться смещения Зосимы и замены его своим единомышленником Симоном, имевшим, правда, мало влияния. Вся борьба сосредоточилась после 1497 г. при дворе. Осифляне видели, что, пока они не добьются влияния на князя, им нечего и мечтать о сохранении своих позиций. Желанный миг наконец настал: в 1499 г. ловкая интрига, которую вела Софья, увенчалась успе­хом. Князь вернул свое расположение Софье и Василию, а вожди старобоярской партии попали в опалу. Ряполовскому отрубили голову, а отца и сына Патрикеевых по­стригли в монахи и сослали в заволжские скиты.
Однако борьба на этом не окончилась. Напротив, сосланные в заволжские скиты друзья еретиков из старо­боярской партии нашли там для себя поддержку, ибо эти скиты существенным образом отличались от осталь­ных монастырей, а «заволжские старцы», как прозвали скитских монахов, были защитниками нестяжательности и ярыми противниками монастырского землевладения.
Заволжские старцы были представителями своеобраз­ного течения русского монашества, ставившего своей задачей, как и остальное монашество, достижение лич­ного спасения, но шедшего к этой цели иными путями. Основателем заволжского направления был современ­ник Иосифа Волоцкого Нил Сорский. Сам он причислял себя к «поселянам», но в действительности не имел ни­чего общего с крестьянами: с ранней молодости он жил в Москве и был «скорописцем», т. е. занимался перепи­сыванием книг. Постригшись в монашество, он ушел на север, в Кирилло-Белозерский монастырь, где была очень строгая дисциплина. Но и этот монастырь, подобно про­чим, был заражен «стяжанием», был крупным торгово-промышленным предприятием. Поэтому Нил не был доволен своим пребыванием на Белозере, ушел и оттуда, совершив путешествие на Афон и изучив тамошние спо­собы спасения души. Его первоначальная профессия сталкивала его с представителями немногочисленной тогда московской бюргерской и боярской интеллиген­ции;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135