Охота - «бобровые гоны» на Керженце, рыбная ловля на Дону, разного рода охотничьи промыслы в По­морье, Приуралье и Зауралье - и подсечное земледелие господствовали в раскольничьих колониях. Эти про­мыслы соответствовали и природе, и редкости населения и по своей подвижности и экстенсивности давали возмож­ность при появлении «антихристовых слуг» легко сниматься и уходить на новое место. Керженец к началу XVIII в. был поголовно заселен раскольниками, группи­ровавшимися вокруг 77 скитов. Но Керженец, подобно Выгу, не остался чисто крестьянской колонией; там на­чалась дифференциация, приведшая впоследствии к об­разованию на различных социальных основах различных раскольничьих толков. Уже с самого начала там сущест­вовала противоположность между «царскими боярами», пришедшими туда вместе со священником Феодосием и другими монахами, и рядовым крестьянством. С течени­ем времени это различие пошло вглубь и привело к раз­делению, о котором речь будет впоследствии.
ПОПЫТКИ СТАРОВЕРЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ НА ДОНУ
Описанными выше пассивными формами, эсхатологи­ческой реформацией на колонизационной основе, не огра­ничилось, однако, раскольничье движение среди низших классов. В связи с расколом возникли также и революци­онные крестьянские движения, причинившие московскому правительству в конце XVII в. немало хлопот. Эти дви­жения базировались на активных элементах крестьянст­ва, таких, которые не только убегали от эксплуатации, но, убегая, также сохраняли волю и к активной борьбе. Та­кими были казаки, беглые крестьяне, уходившие на Дон и его притоки и там основывавшие новую, вольную жизнь.
В середине XVII в. казацкое население на Дону уже не было однородным по своему хозяйственному положе­нию. Оно делилось на две резко разграниченные груп­пы - домовитых, или «добрых», казаков и голутвенных казаков, или «бездольных людей». Домовитые были по­томками первых казацких поселенцев; они к середине XVII в. успели окрепнуть, приобрести оседлость и посто­янные промыслы, были скотоводами, пчеловодами, рыбо­ловами; свою добычу они сбывали приходившим с севера купцам в обмен на хлеб, вино и ремесленные изде­лия. Московское правительство стремилось воспользо­ваться ими как дешевой воинской силой. Оно предложи­ло им охранять границы и ходить в южные царские похо­ды за жалованье деньгами, хлебом, сукном, порохом и свинцом - всем тем, чего на Дону не было, и в особенно­сти хлебом, так как хлебопашество было там запрещено. Это царское жалованье было той приманкой, за которую домовитые в конце концов стали продавать свои вольно­сти. Голутвенные состояли из недавних, «молодших», беглецов. Они не все состояли официально в казаках, так как нужно было согласие казацкого круга на при­нятие в число казаков; непринятые в казачество не пользовались правом убежища и прочими казацкими вольностями. Голутвенные либо шли в батраки к домо­витым, либо голодали и искали случая «достать себе зипунов», т. е. отправиться в какую-нибудь полуразбой­ничью, полувоенную экспедицию. Они сохраняли пламен­ную ненависть к Москве и недоброжелательно относи­лись к домовитым, которые с каждым десятилетием все больше и больше прислушивались к Москве и подчиня­лись ее распоряжениям.
Однако некоторые из домовитых поддерживали с голутвенными связь, конечно, чисто эксплуататорского ха­рактера. Именно они снабжали голытьбу оружием и дру­гим снаряжением для ее экспедиций, требуя за это деле­жа добычи пополам. Голытьба представляла подлинно революционный элемент. Она составила главный контин­гент ополчения Разина; она же приняла и знамя раско­ла, как только первые его проповедники появились на Дону. Напротив, тот же бунт Разина положил начало предательской тактике домовитых. Вопреки старинному обычаю, домовитые выдали Разина Москве и получили за это предательство прибавку к жалованью в размере 500 четвертей хлеба и 100 ведер вина. Воспользовавшись этой податливостью, московское правительство настояло в 1671 г. на введении обязательной для всех казаков при­сяги царю. Эти обстоятельства еще более обострили внутриказацкие отношения. В 70-х и 80-х годах идет на Дону ожесточенная борьба партий - московской и антимосков­ской; последняя также стоит за старую веру и пытается организовать захват власти на Дону, чтобы идти потом на Москву.
Знамя старой веры было принесено на Дон впервые после собора 1666 г. монахами Корнилием и Досифеем из Новгорода, которые ушли оттуда, не желая принимать новой веры. Вслед за ними стала увеличиваться с каж­дым годом тяга московских староверов на Дон. «С Моск­вы и из иных разных городов стрельцы и казаки и вся­ких чинов люди, забыв страх божий и крестное целова­ние, бегают на Хопер и Медведицу, в казачии вольные го­родки»; число городов быстро растет и с 31, значившегося в середине XVII в., доходит в 1672 г. до 52 за счет это­го нового потока раскольников-беглецов. Идеологическим и церковным центром раскола на Дону становится пустынь на р. Чире, основанная в 1672 г. московским мона­хом Иовом. Организовал ее и построил там церковь, од­нако, не Иов, а уже упомянутый Досифей. В этой церкви служили по старым обрядам, и туда со всех концов Дона шли староверы из новых пришельцев и старых казаков за своими требами - крещением детей, венчанием, испове­дью, причастием. «Старшина» косо поглядывала на Чирскую обитель, где не поминали ни царя, ни патриарха. В ответ на это чернецы обители пустили в ход легенду, будто один юноша, отец которого построился в обители, имел видение, что атаманы, противодействующие Чирской обители, попадут в ад. Вслед за Чирской обителью появились другие скиты, по Хопру и Медведице, и вскоре раскольники могли сказать: «Светлая Россия потемнела, а мрачный Дон воссиял и преподобными отцами напол­нился».
Агитация «преподобных отцов» в казацкой среде при­вела к совершенно иным результатам, чем в среде кре­постного крестьянства. Правда, домовитые казаки назы­вали «преподобных отцов» попросту ворами и обвиняли их во «всем воровстве», какое идет на Дону. Правда, центральный казацкий круг в Черкасске принимал про­тив агитации «преподобных отцов», называвших царей «сущими еретиками», репрессивные меры и даже сжег одного священника и одного «старца». Однако кругу при­ходилось считаться с массовым сочувствием старой вере среди голутвенной части казачества и среди значитель­ной части домовитых. Старообрядческие священники про­должали служить невозбранно даже в самой столице До­на Черкасске, а «воровство» постоянно питалось новыми силами: после 1682 г. на Дон бежали опальные стрель­цы, после 1686 г. в Черкасске появилось сразу 700 рас­кольников-воров из-за московского рубежа. Эта социаль­ная база родила совершенно иную идеологию, чем до сих пор нами рассматривавшаяся, - идеологию чисто рево­люционную. Уже на самых первых порах агитация «свя­тых отцов» преломилась в этой насыщенной электричест­вом среде определенно бунтарским образом. Вполне со­глашаясь, что «ныне на Москве вера новая и книги но­вые, а церкви старые нарушены и учинены новые косте­лы», мирские последователи святых отцов делали отсю­да простой и прямолинейный вывод, что раз все это «учи­нили патриарх и бояре», то «можно стать и на них итти». Поход на Москву стал лозунгом казачьей раскольничьей революции,
Первая попытка поднять такой поход была сделана в 1683 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135