Московская церковь стала национальной, со своим независимым от греков главою, со своими святыми, со своим культом, значительно отличавшимся от грече­ского, даже со своей догматикой, установленной на Стоглавом соборе. О последнем мы говорили уже в предшествующей главе, к ней и к особенностям культа мы подробно вернемся в следующей главе. В заключе­ние отметим только, что Иона, подобно Алексею и Сер­гию, верно служил московскому князю и преследовал всеми мерами церковной репрессии крамольных кня­зей и бояр, анафемствовал их и требовал от епархи­альных епископов строгого проведения анафемы, и только новгородский владыка Евфимий отказался при­менить репрессии против крамольного и отлученного от церкви Шемяки, скрывшегося в Новгороде. Дело было еще до подчинения Новгорода, и с Евфимием Иона ни­чего не мог поделать; несомненно, что этот инцидент оказал свое влияние на политику Москвы по отноше­нию к Новгороду. Примеру Ионы подражали и следу­ющие митрополиты, особенно осифляне Даниил и Макарий. Только митрополит Варлаам попытался было перечить Василию III, но сейчас же поплатился саном и был заточен в монастырь. Став отделением велико­княжеской политической охранки, централизованная церковь охотно шла на поводу у московского государя и в чисто церковных вопросах. Не только канонизация святых, но и упорядочение церковного быта, культа и вероучения проводилось по директивам государя. Так, Стоглавый собор рассматривает вопросы, поставлен­ные царем, и выносит по ним свои постановления. Со­юз государства и церкви стал на весь XVI в. определя­ющим фактором московской политики.
Опальное боярство тщетно боролось с этим неиз­бежным ходом вещей. После собора 1504 г., как мы ви­дели, оно выставило незаурядную силу, князя Вассиана Патрикеева, который успел приобрести влияние на Василия III. Но против Вассиана, как впоследствии против Артемия, имевшего влияние на Грозного, было выдвинуто старое оружие - обвинение в ереси. Сна­чала «ересь» нашли в заволжских скитах, где у двух монахов оказались неизвестно какие «жидовския» кни­ги, потом на скамью подсудимых попал и сам Вассиаг. Его резкие, невоздержанные речи, задевавшие не толь­ко права монастырей на вотчиновладение, но и лично князей церкви («им надобе пиры и села, и скакати, и смеяти с воры»), дали обильный материал для обвине­ний: он-де чудотворцев, владевших селами, называл смутотворцами, не верил в новых святых и подделывал Кормчую. Вассиан был осужден, и с ним погиб послед­ний церковный противник осифлян, стоявший еще, на почве борьбы против вотчиновладения. Дело явно шло к окончательной ликвидации старого боярства и к оп­ричнине, и апокрифическая «Беседа Валаамских чудо­творцев», вышедшая из боярских кругов в 50-х годах XVI в., говорит уже доводами Курбского. Иноки - не­погребенные мертвецы, их дело молиться «в смирен­ном образе» за царя и великих князей; если иноки ста­ли советниками царя, стали частью московской госу­дарственной машины, то это им только «душевредство и бесконечная погибель». Царю надлежит «царство держати» с князьями и боярами, а не с иноками. Отве­том на это был террор Грозного, одной из первых жертв которого был, между прочим, митрополит Фи­липп, попавший в Москву из настоятелей Соловецкого монастыря. Происходя из старого боярского рода Ко­лычевых, Филипп резко и публично попробовал высту­пить против опричнины. Царь предал его суду церков­ного собора, который послушно лишил Филиппа сана и простым монахом сослал в один из тверских монасты­рей. Там Филиппа скоро задушил Малюта Скуратов; «мощами» нового мученика сейчас же завладел Соло­вецкий монастырь, который еще до второй половины XVII в. сохранял свои феодальные вольности.
Став из феодально-удельной московско-дворянскою, церковь не изменила ни в чем своей социальной позиции. По отношению к тяглому люду, находившемуся под нею, она осталась тем же требовательным господином. С этой стороны ее изобличали, не жалея красок, сторон­ники боярской партии, в особенности Максим Грек. Подражая библейским пророкам, Максим влагает в уста господа и богоматери пламенные филиппики про­тив церкви, которая служит богу «красногласным пе­нием, шумом доброгласных колоколов и вонями благо­уханными», облекает бога на иконах в золотые ризы и золотой венец, но все это приносит ему «от неправед­ных и богомерзких лихв, от лихоимания и хищения чу­жих имений», дары эти «смешаны со слезами сирот и бедных вдовиц и кровями убогих». Другой автор, ано­ним, которому принадлежит одно рукописное поуче­ние XVI в., быть может подражая «Похвале Глупо­сти», изображает, как на страшном суде господь «по­велит отлучити митрополиты и епископы, и попы, и игу­мены, и дьяконы, и черниця, и черньца» за то, что они, заблудившись в «гордости и в пиры и в сребролюбии», не научили людей его, и предаст их в «огнь вечный». Со стороны тяглого люда протестов против церковного господства в середине XVI в. еще не слышно, если не считать единичных явлений вроде духовно-анархиче­ской секты беглого холопа Феодосия Косого, белозерского монаха. По учению Косого, вся церковная дог­матика и культ - храмы, иконы, мощи, причастие - дело рук человеческих и не имеет ничего общего с бо­жественным откровением, точно так же как и государ­ственная организация. У христиан не должно быть вла­стей, и не должно им воевать, а вся религия заключа­ется исключительно в любви к ближнему. Эта послед­няя, судя по взглядам Матвея Башкина, находившегося в сношениях с Косым и также осужденного за рацио­налистическую ересь, заключалась в том, чтобы уни­чтожить кабалу: «Мы Христовых рабов у себя держим, а Христос всех братиею нарицает, а у нас-де на иных и кабалы, на иных беглыя, а на иных нарядныя, а на иных полныя, а я-де благодарю бога моего, у меня-де что было кабал полных (Башкин был боярский сын), то-де есми все изодрал, да держу-де, государь, своих добровольно». Эти единичные проявления протеста бы­ли предвестниками великого социально-религиозного кризиса, разразившегося в XVII в., когда после смуты окончательно укрепило свою державу «антихристово» дворянское Московское государство.

РЕФОРМА НИКОНА И НАЧАЛО РАСКОЛА
ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО В XVII в.


Превращение церкви из орудия господства феодалов в орудие господства дво­рянского государства получило свое завершение в XVII в., когда после смуты дворянство окончательно захватило руководящее положение в Московском госу­дарстве и преобразовало его сообразно со своими ин­тересами. Эта перемена коснулась и церкви. Нет ниче­го более ошибочного, чем взгляд, будто так называе­мый патриарший период в истории русской церкви, совпадающий с XVII в., был эпохой особого могущест­ва и независимости церкви как таковой. Напротив, при­обретя новый, более ослепительный, чем раньше, внеш­ний блеск, церковь в области управления и даже куль­та превратилась, в сущности, в один из московских приказов; если в удельную эпоху князья церкви были действительно владетельными князьями, то теперь да­же сам патриарх вынужден был считаться с директи­вами и постоянным контролем со стороны царя и бояр­ской думы.
Это глубокое изменение в положении церкви имело под собою, конечно, соответствующее экономическое основание. Правда, абсолютные размеры церковных вотчин и численность церковных людей были и в XVII в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135