Пришлось выработать особый «брачный устав», воспроизводивший в общем традиционные бытовые обрядности домашнего благословения жениха и невесты почти без изменения в том же виде, как их описывал в XVII в. Котошихин. Центр тяжести брака переносился на эти домашние це­ремонии, причем были введены также некоторые публич­но-правовые требования, установленные в полном соот­ветствии с тогдашним крепостным укладом, а именно: от всех вступающих в брак требовалось дозволение роди­телей, сверх того от служащих - разрешение начальст­ва, а от господских крестьян - представление отпуск­ной. Присутствие особых свидетелей придавало всей церемонии черты публичного акта; после домашнего акта следовало уже в качестве придатка благословение наставника в часовне. Таким путем был разрешен самый важный вопрос о браке. Труднее было установить нор­мальные отношения к миру. Ремесло и торговля требо­вали постоянных сношений с «внешними», т. е. с нико­нианами и с раскольниками других толков; между тем всякое сближение такого рода оскверняло беспоповца. Но с тех пор как потускнела эсхатологическая идеоло­гия, абсолютное запрещение сношений с «внешними» по­теряло и смысл и силу, относительное же запрещение было легко урегулировать, примирив тезис греховности «внешних» с практической необходимостью вступать с ними в общение. Выход был найден там же, где его нашло в свое время фарисейство иудейской общины второго храма: установили особый епитимейник, рас­писывавший епитимий поклонами, постами и срочным отлучением от общения за сношения с «внешними». Епи­тимейник монинцев допускает под условием той или другой епитимий широкое отступление от обособленно­сти. «По нужде» допускается совершение браков по инославному чину у инославного попа, допускаются смешанные браки поморцев с «внешними», допускается широкое общение в пище и питье. Далее стоял вопрос о культе. Раз благодать священства взята на небо, то евхаристия должна прекратиться; но отсутствие освя­щенного клира и евхаристии для монинцев не означало прекращения культа вообще. «По нужде» поморцы и монинцы выработали ритуал, в общем сходный с про­тестантским ритуалом. Богослужение заключалось у них не в магических церемониях, а в общественной мо­литве, пении и чтении под руководством выборного на­ставника из ученых собраний, обучавшихся в поморских скитах; культ отправлялся кроме общественной Мопинской часовни в домашних молельнях в купеческих домах.
В результате, если не в принципе, то на практике по­морцы стали действительно «христианами евангельско­го исповедания», но оставаться такими навсегда они не хотели. Признавая, что законная иерархия пресеклась со времени Никона, они теперь уже находили, что она пресеклась не навсегда, но может и восстановиться, как восстанавливалась после эпох арианства и иконоборст­ва. Поэтому когда в 1760 г. в Москве рогожцами был поднят вопрос о необходимости иметь законного архие­рея, поморцы вступили с рогожцами в переговоры и со­гласились на соединение поморской и поповщинской церквей в случае, если удастся найти общими усилиями архиерея. Но на общем соборе поповцев и поморцев 1765 г. вопрос об архиерее решен не был; кроме дикого проекта посвящения архиерея рукою митрополита Ионы, оставленного в конце концов без исполнения, других способов добыть архиерея ученые поморцы и поповцы найти не могли. Поморцам пришлось остаться при упро­щенном культе и существовать отдельно от поповщинской церкви.
Такую же эволюцию прошло другое беспоповщинское согласие, так называемое федосеевское. Основатель это­го согласия Феодосий Васильев, дьяк Крестецкого яма из рода бояр Урусовых, был сначала главою новгород­ской староверческой общины и руководителем уже упо­минавшихся новгородских соборов 1692-1694 гг., на которых было проведено учение об окончательном исчезновении истинного священства. После 1694 г. он отправился в Польшу и там основал несколько беспоповщинских общин, получивших название федосеевских. Из Польши Феодосий поддерживал деятельные сношения с Выгом, но разошелся с выговцами во взглядах, а после того, как выговцы постановили молиться за царя, про­изошел в 1706 г. окончательный разрыв федосеевцев с поморцами. Феодосий отряс прах от ног своих и заявил: «Не буду нам с вами имети общения ни в сем свете, ни в будущем». Около 1710 г. Феодосий пытался организо­вать общины в России, в Великолуцком и Дерптском уез­дах; но в 1711 г. он был арестован и умер в Новгород­ской тюрьме, а основанные им в России общины быстро распались вследствие правительственных репрессий. Напротив, федосеевские общины в Польше продолжали жить и расти. Состав этих общин был первоначально крестьянский с некоторою примесью посадского элемен­та; но еще до льготных мер Екатерины II в них началась социальная дифференциация создавшая буржуазные верхи, которые не могли уже удовлетвориться старыми нормами и эсхатологической идеологией. После указов Екатерины II множество федосеевцев, преимущественно купцов, переселилось в Россию и образовало общины в Петербурге, Новгороде, Ярославле, Стародубье (Злынке), Старой Руссе, Пскове и Риге. В Москве одновремен­но с учреждением рогожской общины федосеевцы учре­дили свою общину за Преображенской заставой, Преображенское кладбище с часовней, богадельней и молитвенным домом. Для получения разрешения на основание общины и для ее сохранения федосеевцам при­шлось отказаться от принципов основателя их группы и ввести молитву за царя. Преображенская община очень скоро заняла совершенно особое положение и выработа­ла свою идеологию, создав так называемое преображенское, или федосеевское, согласие в беспоповщине.
В противоположность поморцам, федосеевцы не хо­тели сходить со строго пуританской позиции. Пуритан­ство казалось :им необходимым как средство уберечься от кары на близком страшном суде, но оно же создало для них возможность социального успеха. Требуя в «Уста­ве польском» (чине принятия в согласие, выработанном еще в Польше) правдивых мер и весов, требуя бойкота еврейских и польских торговцев, уставы федосеевцев еще за рубежом превращали их общины в замкнутые крепкие организации, верхи которых были обеспечены покупателями из среды своих же единоверцев. Но пури­танство в вопросе о браке создало первый повод к рас­колу, и в середине XVIII в. от федосеевцев отделилась группа московских беспоповцев, не пожелавших более жить в разврате или воздерживаться. По имени ини­циатора, московского купца Артамонова, отколовшихся прозвали артамоновцами. Они допускали венчание у православных священников, с тем чтобы потом приносить публичное покаяние. Это был компромисс, самообман, на который в буржуазных кругах федосеевщины пошли волей-неволей те, кто цеплялся за формальную сторону брака, столь важную для собственнических отношений. Но нашлись среди федосеевцев и такие элементы, кото­рые пошли напрямик и отвергли вообще необходимость формальной церковной церемонии при заключении бра­ка. Инициатором этого направления был стародубский государственный крестьянин Иван Алексеев, принадле­жавший к одной из стародубских федосеевских общин. Он доказывал, что федосеевская заповедь безбрачия приводит лишь к тому, что все согласие «исполнено блу­да и сквернодеяния».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135