Ибо
он понимал всякую вину как <грех>, т. е. как преступление
перед Богом, а не как преступление перед миром; с другой
стороны, он считал каждого человека по последней мерке и
почти во всяком отношении грешником. Но виновные не долж-
ны быть судьями себе подобных: так решила его справедли-
вость. Все судьи, представляющие мирскую справедливость,
были, таким образом, в его глазах столь же виновными, как и
осужденные ими, а выражение невинности в их лицах казалось
ему верхом ханжества и фарисейства. Кроме того, он смотрел
на мотивы поступков, а не на следствия, и считал достаточно
дальновидной одну-единственную оценку мотивов: самого се-
бя (или, как он выражался: Бога).
До сих пор существовали прославители человека и очернители
его, те и другие, однако, сморальнойточки зрения. Ларошфу-
ко и христиане находили человека безобразным: но это есть
моральное суждение, а другого попросту не знали. Мы причис-
ляем его к природе, которая ни зла, ни добра, и находим его не
всегда безобразным там, где к нему чувствовали отвращение
те моралисты, и не всегда прекрасным там, где они его про-
славляли. Что есть здесь прекрасное и безобразное? Нечто
усложненно-целесообразное, что сбивает с пути и обводит
НИЦШЕ ФРИДРИХ (1844-1900 гг.)
вокруг пальца наш рассудок, при всем том какое-то фокусни-
чество; дальше - способность выражения и сила самого вы-
ражения. Большая кривая его планов и идеалов. Его история.
Его манера опьянять себя. Это животное - сущая учеба без
конца. В природе нет грязного пятна, лишь мы наложили его на
нее. Слишком поверхностно трактовали мы эту <грязь>. Нуж-
ны глаза нидерландцев, чтобы и здесь открыть красоту.
Стремление отличиться. Стремление отличиться всегда наце-
лено на ближнего и ищет узнать, каково у него в душе, - но
сочувствие и осведомленность, необходимые для удовлетво-
рения этого влечения, крайне далеки от того, чтобы быть без-
обидными, сострадательными или благосклонными. Мы хо-
тим, напротив, ощутить или догадаться, как именно ближний
сносит нас во внешнем или внутреннем плане: каким образом
он теряет власть над собою и поддается впечатлению, которое
производит на него наша рука или просто наш взгляд; и даже в
том случае, когда стремящийся отличиться производит и хотел
произвести радостное, окрыляющее или просветляющее впе-
чатление, он все-таки наслаждается этим успехом не в той
мере, в какой он порадовал, окрылил, развеселил ближнего, а
в какой он запечатлел себя в чужой душе, изменил ее формы и
, возобладал ею по собственному усмотрению. Стремление от-
личиться есть стремление возобладать ближним, все равно -
косвенным путем и только в чувствах или даже в грезах. Суще-
ствует целая градация этого тайно взыскуемого возоблада-
ния, и ее полный перечень почти совпал бы с историей культу-
ры, от первых карикатурных еще ростков варварства до
гримасы переутонченности и болезненной идеальности. Стрем-
ление отличиться причиняет ближнему - чтобы огласить лишь
некоторые ступени этой затяжной лестницы - муки, потом уда-
ры, потом ужас, потом полное страха удивление, потом изум-
ление, потом зависть, потом восторг, потом окрыленность, по-
том радость, потом веселость, потом смех, потом высмеяние,
потом издевка, потом надругательство, потом удары без раз-
бора, потом истязание: здесь, на самом конце лестницы, сто-
ит аскет и мученик; он испытывает высочайшее наслажде-
ние от того, что сам несет как следствие своего влечения
отличиться то именно, что его отражение, варвар, причиня-
ет другому на начальных ступенях лестницы, желая отли-
читься от него и перед ним. Триумф аскета над самим со-
бою. его обращенный при этом вовнутрь взор, который видит
НИЦШЕ ФРИДРИХ (1844 -1900 IT.)
человека расщепленным на страдальца и соглядатая и впредь
всматривается только во внешний мир, словно для того, чтобы
собирать в нем хворост для собственного костра, эта послед-
няя трагедия стремления отличиться с одним лишь действую-
щим лицом, обугливающимся в самом себе, - вот достойный
финал, загаданный самим началом: оба раза неизречимое сча-
стье при виде пыток. В самом деле, должно быть, нигде на
земле не было большего счастья, помысленного как полно-
кровное чувство власти, чем в душах суеверных аскетов. Бра-
мины выражают это в истории короля Вишвамитры, который
тысячелетними тщаниями в покаянии выработал такую силу,
что вознамерился воздвигнуть новое небо. Мне сдается, что во
всем этом роде внутренних переживаний мы представляем со-
бою нынче грубых новичков и бредущих на ощупь отгадчиков
загадок: четырьмя тысячелетиями раньше были лучше осве-
домлены об этих нечестивых утонченностях самонаслаждения.
Должно быть, и сотворение мира представлялось какому-то
индийскому мечтателю некой аскетической процедурой, осу-
ществленной Богом над самим собой! Должно быть, и сам Бог
хотел загнать себя в приведенную в движение природу как в
некий аппарат для пыток, дабы вдвойне ощутить при этом свое
блаженство и свою власть! И если допустить, что это был как
раз Бог любви: какое наслаждение для такого Бога - сотво-
рить страждущих людей, истинно по-божески и по-сверхче-
ловечески претерпевать неуемную муку при виде их и тирани-
зировать таким образом самого себя! И допустив даже, что
это был не только Бог любви, но и Бог святости и безгрехов-
ности: какие подозрения о горячечных бредах божественно-
го аскета должны шевелиться в душе, если он сотворяет
грехи и грешников и вечное осуждение и уготавливает под
небом своим и престолом чудовищное место вечной юдоли и
вечных стенаний! - Нельзя вполне исключить того, что и
души Павла, Данте, Кальвина и им подобных проникли
однажды в жуткие тайны подобного сладострастия власти;
и можно при виде этих душ задаться вопросом: да, действи-
тельно ли круг в стремлении отличиться в конце концов
замыкается на аскете? Нельзя ли было бы еще раз пробе-
жать этот круг с самого начала с твердым настроением ас-
кета и в то же время сострадающего Бога? Итак, причинять
другим боль, чтобы те,м самым причинять боль себе, чтобы
через это снова торжествовать над собой и своим состпаяа-
НИЦШЕ ФРИДРИХ (1844-1900 гг.)
нием и блаженствовать от предельной власти! - Прошу про-
щения за несдержанность в осмыслении всего, что могло ока-
заться возможным в душевной несдержанности властолюби-
вой прихоти на земле!
Мораль добровольного страдания. Какое наслаждение оказыва-
ется в период войны наиболее сильным у людей, принадлежа-
щих к тем маленьким, постоянно подвергающимся опасности
общинам, где царит строжайшая нравственность? Стало быть, у
сильных, мстительных, враждебных, коварных, подозритель-
ных, готовых к самому страшному и очерствевших в лишениях
и нравственности душ? Наслаждение жестокостью . и это столь
же верно, сколь верно и то, что в этих состояниях к добродетели
такой души причисляется также изобретательность и ненасыти-
мость по части жестокости. Община услаждается содеянными
жестокостями и стряхивает с себя на время угрюмость постоян-
ного страха и осторожности. Жестокость принадлежит к древ-
нейшему праздничному настроению человечества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
он понимал всякую вину как <грех>, т. е. как преступление
перед Богом, а не как преступление перед миром; с другой
стороны, он считал каждого человека по последней мерке и
почти во всяком отношении грешником. Но виновные не долж-
ны быть судьями себе подобных: так решила его справедли-
вость. Все судьи, представляющие мирскую справедливость,
были, таким образом, в его глазах столь же виновными, как и
осужденные ими, а выражение невинности в их лицах казалось
ему верхом ханжества и фарисейства. Кроме того, он смотрел
на мотивы поступков, а не на следствия, и считал достаточно
дальновидной одну-единственную оценку мотивов: самого се-
бя (или, как он выражался: Бога).
До сих пор существовали прославители человека и очернители
его, те и другие, однако, сморальнойточки зрения. Ларошфу-
ко и христиане находили человека безобразным: но это есть
моральное суждение, а другого попросту не знали. Мы причис-
ляем его к природе, которая ни зла, ни добра, и находим его не
всегда безобразным там, где к нему чувствовали отвращение
те моралисты, и не всегда прекрасным там, где они его про-
славляли. Что есть здесь прекрасное и безобразное? Нечто
усложненно-целесообразное, что сбивает с пути и обводит
НИЦШЕ ФРИДРИХ (1844-1900 гг.)
вокруг пальца наш рассудок, при всем том какое-то фокусни-
чество; дальше - способность выражения и сила самого вы-
ражения. Большая кривая его планов и идеалов. Его история.
Его манера опьянять себя. Это животное - сущая учеба без
конца. В природе нет грязного пятна, лишь мы наложили его на
нее. Слишком поверхностно трактовали мы эту <грязь>. Нуж-
ны глаза нидерландцев, чтобы и здесь открыть красоту.
Стремление отличиться. Стремление отличиться всегда наце-
лено на ближнего и ищет узнать, каково у него в душе, - но
сочувствие и осведомленность, необходимые для удовлетво-
рения этого влечения, крайне далеки от того, чтобы быть без-
обидными, сострадательными или благосклонными. Мы хо-
тим, напротив, ощутить или догадаться, как именно ближний
сносит нас во внешнем или внутреннем плане: каким образом
он теряет власть над собою и поддается впечатлению, которое
производит на него наша рука или просто наш взгляд; и даже в
том случае, когда стремящийся отличиться производит и хотел
произвести радостное, окрыляющее или просветляющее впе-
чатление, он все-таки наслаждается этим успехом не в той
мере, в какой он порадовал, окрылил, развеселил ближнего, а
в какой он запечатлел себя в чужой душе, изменил ее формы и
, возобладал ею по собственному усмотрению. Стремление от-
личиться есть стремление возобладать ближним, все равно -
косвенным путем и только в чувствах или даже в грезах. Суще-
ствует целая градация этого тайно взыскуемого возоблада-
ния, и ее полный перечень почти совпал бы с историей культу-
ры, от первых карикатурных еще ростков варварства до
гримасы переутонченности и болезненной идеальности. Стрем-
ление отличиться причиняет ближнему - чтобы огласить лишь
некоторые ступени этой затяжной лестницы - муки, потом уда-
ры, потом ужас, потом полное страха удивление, потом изум-
ление, потом зависть, потом восторг, потом окрыленность, по-
том радость, потом веселость, потом смех, потом высмеяние,
потом издевка, потом надругательство, потом удары без раз-
бора, потом истязание: здесь, на самом конце лестницы, сто-
ит аскет и мученик; он испытывает высочайшее наслажде-
ние от того, что сам несет как следствие своего влечения
отличиться то именно, что его отражение, варвар, причиня-
ет другому на начальных ступенях лестницы, желая отли-
читься от него и перед ним. Триумф аскета над самим со-
бою. его обращенный при этом вовнутрь взор, который видит
НИЦШЕ ФРИДРИХ (1844 -1900 IT.)
человека расщепленным на страдальца и соглядатая и впредь
всматривается только во внешний мир, словно для того, чтобы
собирать в нем хворост для собственного костра, эта послед-
няя трагедия стремления отличиться с одним лишь действую-
щим лицом, обугливающимся в самом себе, - вот достойный
финал, загаданный самим началом: оба раза неизречимое сча-
стье при виде пыток. В самом деле, должно быть, нигде на
земле не было большего счастья, помысленного как полно-
кровное чувство власти, чем в душах суеверных аскетов. Бра-
мины выражают это в истории короля Вишвамитры, который
тысячелетними тщаниями в покаянии выработал такую силу,
что вознамерился воздвигнуть новое небо. Мне сдается, что во
всем этом роде внутренних переживаний мы представляем со-
бою нынче грубых новичков и бредущих на ощупь отгадчиков
загадок: четырьмя тысячелетиями раньше были лучше осве-
домлены об этих нечестивых утонченностях самонаслаждения.
Должно быть, и сотворение мира представлялось какому-то
индийскому мечтателю некой аскетической процедурой, осу-
ществленной Богом над самим собой! Должно быть, и сам Бог
хотел загнать себя в приведенную в движение природу как в
некий аппарат для пыток, дабы вдвойне ощутить при этом свое
блаженство и свою власть! И если допустить, что это был как
раз Бог любви: какое наслаждение для такого Бога - сотво-
рить страждущих людей, истинно по-божески и по-сверхче-
ловечески претерпевать неуемную муку при виде их и тирани-
зировать таким образом самого себя! И допустив даже, что
это был не только Бог любви, но и Бог святости и безгрехов-
ности: какие подозрения о горячечных бредах божественно-
го аскета должны шевелиться в душе, если он сотворяет
грехи и грешников и вечное осуждение и уготавливает под
небом своим и престолом чудовищное место вечной юдоли и
вечных стенаний! - Нельзя вполне исключить того, что и
души Павла, Данте, Кальвина и им подобных проникли
однажды в жуткие тайны подобного сладострастия власти;
и можно при виде этих душ задаться вопросом: да, действи-
тельно ли круг в стремлении отличиться в конце концов
замыкается на аскете? Нельзя ли было бы еще раз пробе-
жать этот круг с самого начала с твердым настроением ас-
кета и в то же время сострадающего Бога? Итак, причинять
другим боль, чтобы те,м самым причинять боль себе, чтобы
через это снова торжествовать над собой и своим состпаяа-
НИЦШЕ ФРИДРИХ (1844-1900 гг.)
нием и блаженствовать от предельной власти! - Прошу про-
щения за несдержанность в осмыслении всего, что могло ока-
заться возможным в душевной несдержанности властолюби-
вой прихоти на земле!
Мораль добровольного страдания. Какое наслаждение оказыва-
ется в период войны наиболее сильным у людей, принадлежа-
щих к тем маленьким, постоянно подвергающимся опасности
общинам, где царит строжайшая нравственность? Стало быть, у
сильных, мстительных, враждебных, коварных, подозритель-
ных, готовых к самому страшному и очерствевших в лишениях
и нравственности душ? Наслаждение жестокостью . и это столь
же верно, сколь верно и то, что в этих состояниях к добродетели
такой души причисляется также изобретательность и ненасыти-
мость по части жестокости. Община услаждается содеянными
жестокостями и стряхивает с себя на время угрюмость постоян-
ного страха и осторожности. Жестокость принадлежит к древ-
нейшему праздничному настроению человечества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168