Так
как предикаты, непосредственно обнаруживающиеся в явлениях, принадлежат еще
прежде всего эмпирической психологии, то для метафизического рассмотрения
остаются, собственно говоря, лишь совершенно скудные рефлективные
определения. - Кант в своей критике рациональной психологии уличает эту
метафизику, ука^ зывая что, если эта психология должна быть рациональной
наукой, то малейшая почерпнутая из восприятия прибавка if-всеобщему
представлению самосознания превратила бы эту науку в эмпирическую и тем
самым нарушила бы ее рациональную чистоту и независимость от всякого опыта.
- Таким образом, ничего не осталось бы, кроме простого представления, самого
по себе лишенного всякого содержания: Я, которое нельзя даже назвать
понятием; оно лишь сознание, сопутствующее всем понятиям. Посредством этого
мыслящего Я или даже мыслящего Оно (вещи), согласно дальнейшим выводам
Канта, представляется не что иное, как трансцендентальный субъект мыслей -
х, который познается лишь посредством мыслей, составляющих его предикаты, и
о котором мы, если его обособить, никогда не можем иметь ни малейшего
понятия; притом это Я, согласно собственному выражению Канта, имеет то
неудобство, что мы всегда должны уже пользоваться им, чтобы иметь о нем
какое-либо суждение, ибо оно не столько представление, отличающее тот или
иной отдельный объект, сколько форма представления вообще, поскольку оно
должно называться познанием. - Итак, паралогизм, который совершает
рациональная психология, состоит, согласно Канту, в том, что модусы
самосознания в мышлении превращаются в рассудочные понятия как бы о
некотором объекте, в том, что указанное "я мыслю" берется как мыслящее
существо, как вещь-в-себе; таким образом, из того, что Я всегда встречается
в сознании как субъект, и притом как единичный, при всем многообразии
представления тождественный и отличающий меня от этого многообразия как
внешнего, - делается неправомерный вывод, что Я есть субстанция и, далее,
нечто качественно простое, нечто "одно" и нечто существующее независимо от
пространственных и временных вещей.
Я дал довольно подробное изложение [рассуждения Канта] потому, что из
него можно определенно судить и о природе прежней метафизики души, и в
особенности о природе сокрушившей ее критики. - Эта метафизика ставила своей
целью определить абстрактную сущность души; она при этом первоначально
исходила из восприятия и превращала его эмпирическую всеобщность и
рефлективное определение (вообще внешнее по отношению к единичности
действительного) в форму приведенных выше определений сущности. - Кант при
этом имеет вообще в виду лишь состояние метафизики его времени, которая
большей частью не шла дальше таких лишенных всякой диалектики абстрактных,
односторонних определений; истинно спекулятивных идей более ранних философов
о понятии духа он не принимал во внимание и не исследовал. В своей критике
этих определений он просто-напросто следовал юмовской скептической манере; а
именно, он твердо придерживается того, каким образом Я являет себя в
самосознании, но, полагает он, так как дблжно познать его сущность, -
вещь-в-себе, - то отсюда следует отбросить все эмпирическое; после этого
ничего не остается, кроме этого явления я мыслю, которое сопутствует всем
представлениям и о котором мы не имеем ни малейшего понятия. - Несомненно
следует согласиться с тем, что ни о Я, ни о чем бы то ни было, ни даже о
самом понятии мы не имеем ни малейшего понятия, если мы не постигаем в
понятии и довольствуемся простым, неподвижным представлением и названием. -
Странна мысль о том, - если ее вообще можно назвать мыслью, - что для того
чтобы судить о Я, Я уже должен пользоваться этим Я. Я, которое, для того
чтобы судить [о чем-то], пользуется самосознанием как средством есть,
конечно, некий х, о котором, равно как и об отношении такого пользования, мы
не можем иметь ни малейшего понятия. Но ведь смешно называть неудобством и,
как нечто ошибочное, [порочным] кругом природу самосознания, а именно то,
что Я мыслит само себя, что Я нельзя мыслить без Я, которое мыслит, - смешно
назвать неудобством то обстоятельство, благодаря которому в непосредственном
эмпирическом самосознании обнаруживается абсолютная, вечная природа
самосознания и понятия, обнаруживается потому, что самосознание именно и
есть наличие сущее, следовательно, эмпирически воспринимаемое, чистое
понятие, абсолютное соотношение с самим собой, которое как разделяющее
суждение делает себя своим предметом и состоит исключительно в том, чтобы
этим обратить себя в круг. - Камень не страдает таким неудобством; когда о
нем мыслят или судят, он при этом не преграждает себе путь; он избавлен от
этой тягости пользоваться для этого дела самим собой; есть нечто иное вне
его, чтб должно взять на себя этот труд.
Недостаток, который эти - можно сказать варварские - представления
усматривают в том, что мысля о Я, нельзя опускать его как субъект, принимает
затем и обратный вид: Я встреча-ется-де лишь как субъект сознания, иначе
говоря, Я может использовать себя только в качестве субъекта суждения, и
недостает созерцания, благодаря которому Я было бы дано к;'к объект, понятие
же такой вещи, которая может существов.1 лишь как субъект, еще не влечет за
собой объективной pea;i ности. - Если для того, чтобы нечто было
объективным, требует внешнее, определенное во времени и пространстве
созерцание, этого-то созерцания недостает, то ясно, что под объективносп.и
разумеют лишь ту чувственную реальность, возвышение над которой есть условие
мышления и истины. Но, конечно, если Я берут, не постигая его в понятии,
лишь как простое представление. так как мы говорим о Я в обыденном сознании,
то оно абстрактное определение, а не отношение самого себя, имеющее своим
прел метом само себя; - в этом случае оно лишь один из крайних членов,
односторонний субъект без своей объективности, или же оно было бы лишь
объектом без субъективности, если бы при этом не имелось упомянутого
неудобства - неотделимость мыслящего субъекта от Я как объекта. Но на самом
деле это же неудобство имеет место и при первом определении, при определении
Я как субъекта: Я мыслит нечто - себя или нечто другое. Эта нераздельность
двух форм, в которых оно противополагает себя самому себе, принадлежит к
неотъемлемой природе его понятия и понятия, как такового; она есть как раз
то, чего Кант хочет не допустить, лишь бы удержать не различающее себя
внутри себя и потому на самом деле лишь чуждое понятия представление. Такое
чуждое понятия представление вправе, конечно, противопоставить себя
абстрактным определениям рефлексии или категориям прежней метафизики, ведь
по односторонности оно стоит наравне с ними, хотя они все же нечто более
высокое в сфере мысли; напротив, тем более скудным и пустым оказывается оно
по сравнению с более глубокими идеями древних философов о понятии души или
мышления, например с истинно спекулятивными идеями Аристотеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281
как предикаты, непосредственно обнаруживающиеся в явлениях, принадлежат еще
прежде всего эмпирической психологии, то для метафизического рассмотрения
остаются, собственно говоря, лишь совершенно скудные рефлективные
определения. - Кант в своей критике рациональной психологии уличает эту
метафизику, ука^ зывая что, если эта психология должна быть рациональной
наукой, то малейшая почерпнутая из восприятия прибавка if-всеобщему
представлению самосознания превратила бы эту науку в эмпирическую и тем
самым нарушила бы ее рациональную чистоту и независимость от всякого опыта.
- Таким образом, ничего не осталось бы, кроме простого представления, самого
по себе лишенного всякого содержания: Я, которое нельзя даже назвать
понятием; оно лишь сознание, сопутствующее всем понятиям. Посредством этого
мыслящего Я или даже мыслящего Оно (вещи), согласно дальнейшим выводам
Канта, представляется не что иное, как трансцендентальный субъект мыслей -
х, который познается лишь посредством мыслей, составляющих его предикаты, и
о котором мы, если его обособить, никогда не можем иметь ни малейшего
понятия; притом это Я, согласно собственному выражению Канта, имеет то
неудобство, что мы всегда должны уже пользоваться им, чтобы иметь о нем
какое-либо суждение, ибо оно не столько представление, отличающее тот или
иной отдельный объект, сколько форма представления вообще, поскольку оно
должно называться познанием. - Итак, паралогизм, который совершает
рациональная психология, состоит, согласно Канту, в том, что модусы
самосознания в мышлении превращаются в рассудочные понятия как бы о
некотором объекте, в том, что указанное "я мыслю" берется как мыслящее
существо, как вещь-в-себе; таким образом, из того, что Я всегда встречается
в сознании как субъект, и притом как единичный, при всем многообразии
представления тождественный и отличающий меня от этого многообразия как
внешнего, - делается неправомерный вывод, что Я есть субстанция и, далее,
нечто качественно простое, нечто "одно" и нечто существующее независимо от
пространственных и временных вещей.
Я дал довольно подробное изложение [рассуждения Канта] потому, что из
него можно определенно судить и о природе прежней метафизики души, и в
особенности о природе сокрушившей ее критики. - Эта метафизика ставила своей
целью определить абстрактную сущность души; она при этом первоначально
исходила из восприятия и превращала его эмпирическую всеобщность и
рефлективное определение (вообще внешнее по отношению к единичности
действительного) в форму приведенных выше определений сущности. - Кант при
этом имеет вообще в виду лишь состояние метафизики его времени, которая
большей частью не шла дальше таких лишенных всякой диалектики абстрактных,
односторонних определений; истинно спекулятивных идей более ранних философов
о понятии духа он не принимал во внимание и не исследовал. В своей критике
этих определений он просто-напросто следовал юмовской скептической манере; а
именно, он твердо придерживается того, каким образом Я являет себя в
самосознании, но, полагает он, так как дблжно познать его сущность, -
вещь-в-себе, - то отсюда следует отбросить все эмпирическое; после этого
ничего не остается, кроме этого явления я мыслю, которое сопутствует всем
представлениям и о котором мы не имеем ни малейшего понятия. - Несомненно
следует согласиться с тем, что ни о Я, ни о чем бы то ни было, ни даже о
самом понятии мы не имеем ни малейшего понятия, если мы не постигаем в
понятии и довольствуемся простым, неподвижным представлением и названием. -
Странна мысль о том, - если ее вообще можно назвать мыслью, - что для того
чтобы судить о Я, Я уже должен пользоваться этим Я. Я, которое, для того
чтобы судить [о чем-то], пользуется самосознанием как средством есть,
конечно, некий х, о котором, равно как и об отношении такого пользования, мы
не можем иметь ни малейшего понятия. Но ведь смешно называть неудобством и,
как нечто ошибочное, [порочным] кругом природу самосознания, а именно то,
что Я мыслит само себя, что Я нельзя мыслить без Я, которое мыслит, - смешно
назвать неудобством то обстоятельство, благодаря которому в непосредственном
эмпирическом самосознании обнаруживается абсолютная, вечная природа
самосознания и понятия, обнаруживается потому, что самосознание именно и
есть наличие сущее, следовательно, эмпирически воспринимаемое, чистое
понятие, абсолютное соотношение с самим собой, которое как разделяющее
суждение делает себя своим предметом и состоит исключительно в том, чтобы
этим обратить себя в круг. - Камень не страдает таким неудобством; когда о
нем мыслят или судят, он при этом не преграждает себе путь; он избавлен от
этой тягости пользоваться для этого дела самим собой; есть нечто иное вне
его, чтб должно взять на себя этот труд.
Недостаток, который эти - можно сказать варварские - представления
усматривают в том, что мысля о Я, нельзя опускать его как субъект, принимает
затем и обратный вид: Я встреча-ется-де лишь как субъект сознания, иначе
говоря, Я может использовать себя только в качестве субъекта суждения, и
недостает созерцания, благодаря которому Я было бы дано к;'к объект, понятие
же такой вещи, которая может существов.1 лишь как субъект, еще не влечет за
собой объективной pea;i ности. - Если для того, чтобы нечто было
объективным, требует внешнее, определенное во времени и пространстве
созерцание, этого-то созерцания недостает, то ясно, что под объективносп.и
разумеют лишь ту чувственную реальность, возвышение над которой есть условие
мышления и истины. Но, конечно, если Я берут, не постигая его в понятии,
лишь как простое представление. так как мы говорим о Я в обыденном сознании,
то оно абстрактное определение, а не отношение самого себя, имеющее своим
прел метом само себя; - в этом случае оно лишь один из крайних членов,
односторонний субъект без своей объективности, или же оно было бы лишь
объектом без субъективности, если бы при этом не имелось упомянутого
неудобства - неотделимость мыслящего субъекта от Я как объекта. Но на самом
деле это же неудобство имеет место и при первом определении, при определении
Я как субъекта: Я мыслит нечто - себя или нечто другое. Эта нераздельность
двух форм, в которых оно противополагает себя самому себе, принадлежит к
неотъемлемой природе его понятия и понятия, как такового; она есть как раз
то, чего Кант хочет не допустить, лишь бы удержать не различающее себя
внутри себя и потому на самом деле лишь чуждое понятия представление. Такое
чуждое понятия представление вправе, конечно, противопоставить себя
абстрактным определениям рефлексии или категориям прежней метафизики, ведь
по односторонности оно стоит наравне с ними, хотя они все же нечто более
высокое в сфере мысли; напротив, тем более скудным и пустым оказывается оно
по сравнению с более глубокими идеями древних философов о понятии души или
мышления, например с истинно спекулятивными идеями Аристотеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281