Менон. Конечно, нет.
Сократ. Так вот, если добродетель у всех одна и та же, попытайся теперь
припомнить и сказать, что она такое, по словам Горгия, да и по твоим тоже.
Менон. Что же еще, как не способность повелевать людьми? Скажу так, раз уж
ты добиваешься одного ответа на все.
Сократ. Да, этого-то я и добиваюсь. Но что же, Менон, и у ребенка та же
добродетель? И у раба -- способность повелевать своим господине, маешь, что
раб может быть повелителем?
Менон. Вовсе не думаю, Сократ.
Сократ. Да, это было бы нелепо, мой милый! А теперь посмотри еще вот что.
Ты говоришь: "способность повелевать людьми". А не добавить ли нам к этому
"справедливо, а не несправедливо"?
Менон. Я согласен с тобою, Сократ: ведь справедливость есть добродетель.
Сократ. Вообще добродетель или одна из добродетелей, Менон? Менон. Как ты
говоришь?
Сократ. Как о любой другой вещи. Так же, если хочешь, как сказал бы,
например, о круглом: что это -- одно из возможных очертаний, а не просто
очертание. А сказал бы я так потому, что существуют и другие очертания.
Менон. Это ты правильно говоришь. И я тоже говорю, что кроме справедливости
есть еще и другие добродетели.
Сократ. Какие же? Скажи. Ведь я назвал бы тебе другие очертания, если бы ты
мне велел, вот и ты назови мне другие добродетели.
Менон. По-моему, и мужество -- добродетель, и рассудительность, и мудрость,
и щедрость, и еще многое.
Сократ. Опять, Менон, случилось с нами то же самое: снова мы отыскивали
одну добродетель, а нашли множество, только иным способом, чем прежде. А ту
единственную, что есть во всех них, мы не можем найти.
Менон. Да, Сократ, я никак не могу найти то, что ты ищешь, и извлечь из
всех единую добродетель, как делали мы с другими вещами.
Сократ. Ничего удивительного. Однако я постараюсь, если только мне будет
под силу, подвести нас к этому. Ты ведь понимаешь, что так обстоит со всем.
Если б тебя спросили в таком же роде, как я сейчас спрашивал: "Что такое
очертания, Менон?" -- и если бы ты отвечал: "Круглое", -- а тебя спросили
бы, как я: "Что же, круглое -- это очертание вообще или одно из очертаний?"
-- ты бы, конечно, сказал, что одно из них.
Менон. Так и сказал бы.
Сократ. И не потому ли, что есть еще другие очертания?
Менон. Именно поэтому.
Сократ. А если бы тебя спросили вдобавок, какие это очертания, ты назвал бы
их?
Менон. Конечно.
Сократ. А если б задали тебе точно такой же вопрос насчет цвета --что он
такое--и, услыхав твой ответ, что цвет -- это белое, опять спросили бы:
"Что же, белое -- это цвет вообще или один из цветов?" -- ты ведь сказал
бы, что это один из цветов, потому что есть и другие? Менон. Ну конечно.
Сократ. И если бы велели тебе назвать другие цвета, ты назвал бы такие,
которые ничуть не менее цвета, чем белый?
Менон. Назвал бы.
Сократ. А если бы дальше повели разговор, как я, и сказали бы тебе: "Все-то
время мы возвращаемся ко множеству. Но не о том у нас речь; ведь ты многие
вещи называешь одним именем и говоришь, что все они не что иное, как
очертания, даже если они противоположны друг другу; так что же это такое,
включающее в себя круглое точно так же, как прямое,-- то, что ты именуешь
очертаниями, утверждая, что круглое и прямое -- очертания в равной мере?"
Или ты говоришь иначе?
Менон. Нет, так.
Сократ. Но если ты так говоришь, то, по твоим словам, круглое ничуть не
больше круглое, чем прямое, а прямое ничуть не больше прямое, чем круглое?
Менон. Вовсе нет, Сократ.
Сократ. Все же ты говоришь, что круглое есть очертание ничуть не больше,
чем прямое, и наоборот?
Менон. Вот это верно.
Сократ. Что же тогда носит имя "очертания"? Попробуй ответить. Если тому,
кто задает тебе такие вопросы насчет очертаний или цвета, ты скажешь:
"Никак я не пойму, любезный, чего ты хочешь, и не знаю, о чем ты
говоришь",-- он, наверное, удивится и возразит: "Как это ты не поймешь?! Я
ищу, что во всех этих вещах есть одинакового". Или же и на такой вопрос,
Менон, тебе нечего будет ответить: "Что же в круглом, и в прямом, и во всем
прочем, что ты называешь очертаниями, есть общего?" Попробуй сказать -- так
ты и подготовишься к ответу о добродетели.
Менон. Нет, Сократ, скажи сам.
Сократ. Хочешь, чтобы я сделал по-твоему?
Менон. И даже очень.
Сократ. А может быть, и ты потом пожелаешь ответить мне насчет добродетели?
Менон. Да, конечно.
Сократ. Тогда надо нам постараться: дело того стоит.
Менон. Еще бы!
Сократ. Ну ладно, попробуем сказать тебе, что такое очертания. Посмотри же,
согласен ли ты со мной: очертания, по-нашему, это единственное, что всегда
сопутствует цвету. Хватит тебе этого, или ты ищешь еще чего-нибудь? Если бы
ты сказал мне так о добродетели, я удовольствовался бы этим.
Менон. Но ведь это слишком просто, Сократ!
Сократ. Как так?
Менон. По твоим словам, очертания -- это нечто такое, что всегда
сопутствует окраске. Пусть так. Но если вдруг кто-нибудь тебе скажет, что
не знает, что такое окраска, и точно так же не может судить о ней, как и об
очертаниях, понравится ли тебе тогда твой ответ?
Сократ. Да он будет чистой правдой, Менон! Если вопрошающий окажется одним
из тех мудрецов -- любителей спорить и препираться, я отвечу ему: "Свое я
сказал, а если я говорю неправильно, то теперь твое дело взять слово и
уличить меня". Если же собеседники, как мы с тобой сейчас, захотят
рассуждать по-дружески, то отвечать следует мягче и в большем соответствии
с искусством вести рассуждение. А это искусство состоит не только в том,
чтобы отвечать правду: надо еще исходить из того, что известно
вопрошающему, по его собственному признанию. Попробую и я говорить с тобой
так же. Скажи мне: существует ли нечто такое, что ты называешь "концом"? Я
имею в виду что-то предельное, крайнее -- ведь это одно и то же. Продик,
наверное, не согласился бы с нами. Но ты-то говоришь о чем-нибудь, что оно
"имеет край", "кончается"? Я хочу сказать только это, без всяких ухищрений.
Менон. Говорю, конечно. По-моему, я понимаю, что ты имеешь в виду.
Сократ. Дальше. Существует ли нечто такое, что ты называешь плоским, и
другое, что ты именуешь объемным, как это принято в геометрии?
Менон. Существует, конечно.
Сократ. Ну вот, из этого ты теперь уже можешь понять, что я называю
очертаниями. О каждом из очертаний я говорю: то, чем ограничивается тело, и
есть его очертания. Или вкратце я сказал бы так: очертания -- это граница
тела.
Менон. А что же такое, Сократ, по-твоему, цвет?
Сократ. Ты, однако, дерзок, Менон: человека старого заставляешь отвечать, а
сам не желаешь даже вспомнить и сказать, что такое, по словам Горгия,
добродетель.
Менон. Нет уж, сперва ты ответь мне, Сократ, а потом я тебе скажу.
Сократ. Ну, Менон, стоит поговорить с тобой, и с завязанными глазами можно
узнать, что ты красив уже имеешь поклонников.
Менон. Почему?
Сократ. Да ты в разговоре только и делаешь, что приказываешь, как все
баловни, которые всегда распоряжаются, словно тираны, пока цветут юностью.
Да и про меня ты, наверное, прознал, что красавец легко возьмет надо мной
верх. Так что придется уж мне угождать тебе и отвечать.
Менон. Да, сделай милость.
Сократ. Хочешь, чтобы я отвечал тебе на манер Горгия : ведь так тебе будет
лучше всего следовать за мной?
Менон. Хочу, конечно. Почему бы и нет?
Сократ. Ведь вы говорите, в согласии с Эмпедоклом, о каких-то истечениях из
вещей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256