когда же Сократ кончил, Пармкнид сказал:
- Как восхищает, Сократ, твой пыл в рассуждкниях! Но скажи мне: сам-то ты
придерживаешься сделанного тобой различения, то есть признаешь, что
какие-то идеи сами по себе, с одной стороны, и то, что им причастно, с
другой, существуют раздельно? Представляется ли тебе, например, подобие
само по себе чем-то отдельным от того подобия, которое присуще нам, и
касается ли это также единого, многого и всего, что ты теперь слышал от
Зенон?
Да,- ответил Сократ.
И таких идей,- продолжал Парменид,- как, например, идеи справедливого
самого по себе, прккрасного, доброго и всего подобного?
Да,- ответил он.
Что же, идея человека тоже существует отдельно от нас и всех нам подобных -
идея человека сама по себе, а также идея огня, воды? Сократ на это ответил:
-Относительно таких вещей, Парменид, я часто бываю в недоумении, следует ли
о них высказаться так же, как о перечисленных выше, или иначе.
- А относительно таких вещей, Сократ, которые могли бы показаться даже
смешными, как, например, волос, грязь, сор и всякая другая не заслуживающая
внимания дрянь, ты тоже недоумеваешь, следует или нет для каждого из них
признать отдельно сущкствующую идею, отличную от того, к чему прикасаются
наши руки?
- Вовсе нет,- ответил Сократ,- я полагаю, что такие вещи только таковы,
какими мы их видим. Предположить для них существование какой-то идеи было
бы слишком странно. Правда, меня иногда беспокоила мысль, уж нет ли
чего-либо в этом роде для всех вещей, но всякий раз, как я к этому подхожу,
я поспешно обращаюсь в бегство, опасаясь потонуть в бездонной пучине
пустословия. И вот, дойдя до этого места, я снова обращаюсь к вещам, о
которых мы сейчас сказали, что они имеют идеи, и занимаюсь тщательным их
рассмотрением.
- Ты еще молод, Сократ,- сказал Парменид,- и философия еще не завладела
тобой всецело, как, по моему мнению, завладеет со временем, когда ни одна
из таких вещей не будет казаться тебе ничтожной; теперь же ты, по
молодости, еще слишком считаешься с мнением людей. Но как бы то ни было,
скажи вот что: судя по твоим словам, ты полагаешь, что сущкствуют
определенные идеи, названия которых получают приобщающиеся к ним другие
вещи; например, приобщающиеся к подобию становятся подобными, к великости -
большими, к красоте - красивыми, к справедливости - справедливыми?
- Именно так,- ответил Сократ.
- Но каждая приобщающаяся [к идее] вещь приобщается к целой идее или к ее
части? Или возможен какой-либо иной вид приобщения, помимо этих?
- Как так? - сказал Сократ.
- По-твоему, вся идея целиком - хоть она и едина-находится в каждой из
многих вещей или дело обстоит как-то иначе?
- А что же препятствует ей, Парменид, там находиться? - сказал Сократ.
- Ведь оставаясь единою и тождественною, она в то же время будет вся
целиком содержаться во множестве отдельных вещей и таким образом окажется
отдкленной от самой себя [8].
- Ничуть,- ответил Сократ,- ведь вот, например, один и тот же день [9]
бывает одновременно во многих местах и при этом нисколько не отделяется от
самого себя, так и каждая идея, оставаясь единою и тождественною, может в
то же время пребывать во всем.
- Славно, Сократ,- сказал Парменид,- помкщаешь ты единое и тождественное
одновременно во многих местах, все равно как если бы, покрыв многих людей
одною парусиною, ты стал утверждать, что единое все целиком находится над
многими. Или смысл твоих слов не таков? - Пожалуй, таков,- сказал Сократ. -
Так вся ли парусина будет над каждым или над одним - одна, над другим -
другая ее часть?
- Только часть.
- Следовательно, сами идеи, Сократ, делимы, сказал Парменид,- и причастное
им будет причастно их части и в каждой вещи будет находиться уже не вся
идея, а часть ее.
- По-видимому, так.
- Что же, Сократ, решишься ты утверждать, что единая идея действительно
делится у нас на части и при этом все же остается единой?
- Никоим образом,- ответил Сократ.
- Смотри-ка,- сказал Парменид,- не получится ли нелепость, если ты
разделишь на части самое великость и каждая из многих больших вещей будет
большой благодаря части Великости, меньшей, чем сама вкликость?
- Конечно, получится нелепость,-ответил Сократ.
- Далее, если каждая вещь примет малую часть, равенства, сделает ли ее эта
часть, меньшая самого равного, равным чему-нибудь?
- Это невозможно.
- Но, положим, кто-нибудь из нас будет иметь часть малого: малое будет
больше этой своей части; таким образом, само малое будет больше, а то, к
чему прибавится отнятая от малого часть, станет меньше, а не больше
прежнего.
- Но этого никак не может быть,- сказал Сократ.
- Так каким же образом, Сократ,- сказал Пармкнид,- будут у тебя приобщаться
к идеям вещи, коль скоро они не могут приобщаться ни к частям [идей), ни к
целым [идеям]?
- Клянусь Зевсом,- сказал Сократ,- определить это мне представляется делом
совсем не легким.
- Ну, какого ты мнения о том, что я сейчас скажу?
- О чем же?
- Я думаю, что ты считаешь каждую идею единою по следующей причине: когда
много каких-нибудь вкщей кажутся тебе большими, то, окидывая взглядом их
все, ты, пожалуй, видишь некую единую и тождкственную идею и на этом
основании само великое считаешь единым. Ты прав,- сказал Сократ.
- А что, если ты таким же образом окинешь духовным взором как само великое,
так и другие великие вкщи, не обнаружится ли еще некое единое великое,
благодаря которому все это должно представляться великим? - По-видимому.
- Итак, откроется еще одна идея великости, возникающая рядом с самим
великим и тем, что причастно ему, а надо всем этим опять другая, благодаря
которой все это будет великим. И таким образом, каждая идея уже не будет у
тебя единою, но окажется бесчисленным множеством.
- Но, Парменид,- возразил Сократ,- не есть ли каждая из этих идей - мысль,
и не надлежит ли ей возникать не в другом каком-либо месте, а только в
душе? В таком случае каждая из них была бы единою и уж не подвергалась бы
тому, о чем сейчас говорилось.
- Что же,- спросил Парменид,- каждая мысль едина и не есть мысль о
чем-либо? - Но это невозможно,- сказал Сократ. - Значит, мысль является
мыслью о чем-нибудь?
- Да.
- Существующем или несуществующем? - Существующем.
- Не мыслит ли эта мысль то единство, которое, обнимая все [определенного
рода] вещи, представляет собою некую единую их идею?
- Именно так.
- Так не будет ли идеей то, что мыслится как единое, коль скоро оно
остается одним и тем же для всех вещей?
- И это представляется необходимым.
- А если,- сказал Парменид,- все другие вещи, как ты утверждаешь, причастны
идеям, то не должен ли ты думать, что либо каждая вещь состоит из мыслей и
мыслит все, либо, хоть она и есть мысль, она лишена мышления?
- Но это,- сказал Сократ,- лишено смысла. Мне кажется, Парменид, что дело
скорее всего обстоит так: идеи пребывают в природе как бы в виде образцов,
прочие же вещи сходны с ними и суть их подобия, самая же причастность вещей
идеям заключается не в чем ином, как только в уподоблении им.
- Итак,- сказал Парменид,- если что-либо подобно идее, то может ли эта идея
не быть сходной с тем, что ей уподобилось, настолько, насколько последнее
ей уподобилось? Или есть какая-либо возможность, чтобы подобное не было
подобно подобному?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256