Может быть с этого...
Мы утверждаем, что тождество единства и множества, обусловленное речью,
есть всюду, во всяком высказывании; было оно прежде, есть и теперь. Это не
прекратится никогда и не теперь началось, но есть, как мне кажется, вечное
и не стареющее свойство нашей речи. Юноша, впервые вкусивший его,
наслаждается им, как если бы нашел некое сокровище мудрости; от наслаждения
он приходит в восторг и радуется тому, что может изменять речь на все лады,
то закручивая ее в одну сторону и сливая все воедино, то снова развертывая
и расчленяя на части.
Божественный дар, как кажется мне, был брошен людям богами с помощью
некоего Прометея вместе с ярчайшим огнем; древние, бывшие лучше нас и
обитавшие ближе к богам, передали нам сказание, гласившее, что все, о чем
говорится, как о вечно сущем, состоит из единства и множества и заключает в
себе сросшиеся воедино предел и беспредельность. Если все это так устроено,
то мы всякий раз должны вести исследование, полагая одну идею для всего, и
эту идею мы там найдем. Когда же мы ее схватим, нужно смотреть, нет ли
кроме одной еще двух, а может быть трех идей или какого-то иного их числа,
и затем с каждым из этих единств поступать таким же образом до тех пор,
пока первоначальное единство не предстанет взору не просто как единое,
многое и беспредельное, но как количественно определенное. Идею же
беспредельного можно прилагать ко множеству лишь после того, как будет
охвачено взором все его число, заключенное между беспредельным и одним;
только тогда каждому единству из всего [ряда] можно дозволить войти в
беспредельное и раствориться в нем. Вот таким образом боги, сказал я,
завещали нам исследовать все вещи, изучать их и поучать друг друга; но
теперешние мудрецы устанавливают единство как придется - то раньше, то
позже, чем следует, и сразу же после единства помещают беспредельное;
промежуточное же от них ускользает. Вот такое существует у нас различие
между диалектическим и эристическим способами рассуждений.
Мои слова, Протарх, ясны на примере букв; потому и ты уразумей их на
буквах, которым обучался в детстве. [...]
Звук, исходящий из наших уст, один, и в то же время он беспределен по числу
у всех и у каждого. [...]
Однако ни то ни другое еще не делает нас мудрыми: ни то, что мы знаем
беспредельность звука, ни то, что мы знаем его единство; лишь знание
количества звуков и их качества делает каждого из нас грамотным.
Но то же самое делает человека сведущим в музыке. [...]
Но, друг мой, после того, как ты узнаешь, сколько бывает интервалов между
высокими и низкими тонами, каковы эти интервалы и где их границы, сколько
они образуют систем, - после того, как ты узнаешь все это, ты станешь
мудрым, а когда постигнешь всякое другое единство, рассматривая его таким
же образом, то сделаешься сведущим и относительно его. Напротив,
беспредельное множество отдельных вещей и [свойств], содержащихся в них,
неизбежно делает также беспредельной и бессмысленной твою мысль, лишает ее
числа, вследствие чего ты никогда ни в чем не обращаешь внимания ни на
какое число.
Мы сказали, что воспринявший что-либо единое тотчас же после этого должен
обращать свой взор не на природу беспредельного, но на какое-либо число;
так точно и наоборот: кто бывает вынужден прежде обращаться к
беспредельному, тот немедленно вслед за этим должен смотреть не на единое,
но опять-таки на какие-либо числа, каждое из которых заключает в себе некое
множество, дабы в заключение от всего этого прийти к одному.
Стало быть, предшествующее рассуждение требует, чтобы мы рассмотрели, каким
образом разумение и удовольствие суть единое и многое и каким образом они
не сразу оказываются беспредельными, но, прежде чем стать таковыми, каждое
из них усваивает себе некое число.
Рассмотрим же и обсудим жизнь в удовольствии и разумную жизнь - каждую
порознь. [...]
Пусть жизнь в удовольствии не будет содержать разумения, а разумная жизнь -
удовольствия. В самом деле, если удовольствие или разумение - это благо, то
они не должны нуждаться решительно ни в чем; если же окажется, что они в
чем-либо нуждаются, то они уже не будут для нас подлинным благом.
Однако, не приобретя ни разума, ни памяти, ни знания, ни правильного
мнения, ты, будучи лишен всякого разумения, конечно, не знал бы прежде
всего, радуешься ты или не радуешься. [...]
Не приобретя, таким образом, памяти, ты, конечно, не помнил бы и того, что
некогда испытывал радость; у тебя не оставалось бы никакого воспоминания об
удовольствии, выпадающем на твою долю в данный момент. Опять-таки, не
приобретя правильного мнения, ты, радуясь, не считал бы, что радуешься, а
будучи лишен рассудка, не мог бы рассудить, что будешь радоваться и в
последующее время. И жил бы ты жизнью не человека, но какого-то моллюска...
Предположи, что кто-либо из нас избрал бы жизнь, в которой обладал бы и
умом, и знанием, и полнотой памяти обо всем, но ни в какой степени не был
бы причастен ни удовольствию, ни печали и оставался бы совершенно
равнодушным ко всему этому.
Неужели еще не ясно, что по крайней мере из этих двух жизней ни одна не
владеет благом?
Выше мы сказали, что бог указывает то на беспредельность существующего, то
на предел. [...]
Итак, допустим эти два рода, третий же составится из смешения их воедино.
[...]
Обрати внимание на причину смешения трех родов и считай ее четвертым родом
Наша речь всегда обнаруживает, следовательно, что более теплое и более
холодное не имеют конца; а если они лишены конца, то, несомненно, они
беспредельны.
В самом деле, ни более теплое, ни более холодное, принявши определенное
количество, не были бы больше таковыми, так как они непрестанно движутся
вперед и не остаются на месте, определенное же количество пребывает в покое
и не движется дальше. На этом основании и более теплое и его
противоположность должны быть беспредельными.
Разве не из этого, не из смешения беспредельного и заключающего в себе
предел, состоят времена года и все, что у нас есть прекрасного? [...]
Но говоря о третьем, я - смотри - имел в виду все то, что первые два рода
порождают как единое, именно возникновение к бытию как следствие
ограниченных пределом мер. [...]
Не кажется ли тебе необходимым, что все возникающее возникает благодаря
некоторой причине?
То же, что созидает все эти вещи, мы назовем четвертым, причиной, так как
стало ясно, что это четвертое в достаточной мере отлично от тех трех. [...]
Первый я называю беспредельным, второй - пределом, третий - сущностью,
смешанной и возникающей из этих двух. Если я назову четвертым родом причину
смешения и возникновения, я не ошибусь.
Имеют ли предел удовольствия и страдания, или же они относятся к вещам,
принимающим "больше" и "меньше"?
...Не природа беспредельного, а нечто иное сообщает удовольствиям некоторую
меру блага. Скажем ли мы, Протарх, что совокупность вещей и это так
называемое целое управляются неразумной и случайной силой как придется или
же, напротив, что целым правит, как говорили наши предшественники, ум и
некое изумительное, всюду вносящее лад разумение?
...Разделим также угрожающую им опасность подвергнуться порицанию со
стороны какого-либо искусника, который стал бы утверждать, что все эти вещи
находятся не в таком состоянии, но в беспорядке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256