Раз я это умею, я притязаю на то, чтобы быть врачом,
и могу сделать врачом и другого, кому я передам это свое умение". Что бы,
по-твоему, сказали Эриксимах или Акумен ему в ответ?
Федр. Ничего, они бы только спросили, знает ли он вдобавок, к кому, когда и
в какой мере следует применять каждое из его средств?
Сократ. А если бы он сказал: "Ничуть, но я считаю, что мой выученик сам
сможет сделать то, о чем ты с спрашиваешь".
Федр. Они сказали бы, я думаю, что этот человек не в своем уме: он вычитал
кое-что из книг или случайно ему попались в руки лекарства, и вот он
возомнил себя врачом, ничего в этом деле не смысля.
Сократ. А если бы кто-нибудь в свою очередь обратился к Софоклу и Еврипиду
и заявил, что умеет о пустяках сочинять длиннейшие речи, а о чем-нибудь
великом, наоборот, весьма сжатые и по своему желанию делать их то
жалостными, то, наоборот, устрашающими, грозными и так далее, а также что
он уверен, будто, обучая всему этому, передаст другим умение создавать
трагедии?
Федр. И Софокл и Еврипид, думаю я, Сократ, осмеяли бы того, кто считает,
будто трагедия не есть сочетание подобных речей, но связных и составляющих
единое целое.
Сократ. Но я думаю, они не стали бы его грубо бранить. Так, знаток музыки
при встрече с человеком, считающим себя знатоком гармонии только потому,
что он умеет настраивать струну то выше, то ниже, не скажет грубо:
"Бедняга, ты, видно, рехнулся",- но, напротив, скажет очень мягко, как
подобает человеку, причастному музыке: "Уважаемый, конечно, и это
необходимо уметь тому, кто собирается заняться гармонией, но это не
исключает того, что человек в твоем положении нимало не смыслит в гармонии:
у тебя есть необходимые предварительные сведения по гармонии, но самой
гармонии ты не знаешь".
Федр. Совершенно верно.
Сократ. Значит, и Софокл сказал бы тому, кто захотел бы блеснуть перед
ними, что это всего лишь под ступы к трагедии, а не трагическое искусство;
и Акумен сказал бы, что здесь лишь подступы к врачеванию, а не само
искусство.
Федр. Разумеется.
Сократ. А что, по нашему мнению, сделал бы сладкоречивый Адраст или хотя бы
Перикл, если бы они услыхали о только что упомянутых нами замечательных
ухищрениях - о краткости, об образном способе выражения и так далее, что,
как мы сказали, надо рассматривать при ярком свете дня? Не были бы они
раздосадованы, как мы с тобой, и не вырвалось бы у них, по неотесанности,
неучтивое слово в отношении тех, кто все это пишет и учит этому под видом
искусства красноречия. Или, может быть, - они ведь умнее нас - только бы
нас упрекнули, сказавши: "Нечего сердиться, Федр и Сократ, надо отнестись
снисходительно, если люди, не умеющие рассуждать, не способны определить,
что такое искусство красноречия. Из-за этого они, обладая лишь необходимыми
предварительными сведениями, считают, с будто изобрели ораторское искусство
и, когда преподают его другим, уверены, что передают им совершенное
искусство красноречия. А говорить о каждом предмете убедительно и сочетать
все в одно целое, это, по их мнению, нетрудно, и ученики сами собой должны
достичь этого в своих речах".
Федр. Ведь действительно, Сократ, именно таково искусство, которому под
видом красноречия обучают эти люди и о котором они пишут. Мне кажется, ты
верно сказал. Но как и откуда можно научиться искусству подлинного и
убедительного красноречия?
Сократ. С этой возможностью, Федр, как и с возможностью стать совершенным
борцом, дело обстоит, вероятно, - а может быть, и необходимо, - так же, как
и со всем остальным: если у тебя есть природные задатки оратора, ты станешь
выдающимся оратором, приложив к этому знания и упражнения. В чем из этого у
тебя окажется недостаток, то и будет твоим слабым местом. Сколько здесь от
искусства - ясно, по-моему, из нашего рассмотрения, но это не обнаружится
на том пути, которым следуют Лисий и Фрасимах.
Федр. А на каком же?
Сократ. Видимо, друг мой, не случайно Перикл всех превзошел в красноречии.
Федр. Почему же?
Сократ. Сколько ни есть великих искусств, все они, кроме того, нуждаются в
тщательном исследовании природы вещей возвышенных. Отсюда, видимо, как-то и
проистекает высокий образ мыслей и совершенство во всем. Этим и обладает
Перикл кроме своей природной одаренности. Сблизившись с Анаксагором,
человеком, по-моему, как раз такого склада, Перикл преисполнился познания
возвышенного и постиг природу ума и мышления, о чем Анаксагор часто вел
речь; отсюда Перикл из влек пользу и для искусства красноречия.
Федр. Как ты это понимаешь?
Сократ. Пожалуй, в искусстве врачевания те же самые приемы, что и в
искусстве красноречия.
Федр. Как так?
Сократ. И тут и там нужно разбираться в природе, в одном случае - тела, в
другом - души, если ты намерен пользоваться не навыком и опытом, а
искусством, применяя в первом случае лекарства и питание для восстановления
здоровья и сил, а во втором - беседы и надлежащие занятия, чтобы привить
желательное умение убеждать и добродетель.
Федр. Наверно, это так, Сократ.
Сократ. Думаешь ли ты, что можно достойным образом постичь природу души, не
постигнув природы целого?
Федр. Если должно в чем-то верить Асклепиаду Гиппократу, то даже природу
тела нельзя постигнуть иным путем.
Сократ. Это он прекрасно говорит, друг мой. Однако кроме Гиппократа надо
еще обратиться к разуму и посмотреть, согласен ли он с Гиппократом.
Федр. Я полагаю.
Сократ. Итак, посмотри, что говорит о природе Гиппократ, а что - истинный
разум. Разве не так следует мыслить о природе любой вещи: прежде всего,
простая ли это вещь - то, в чем мы и сами хотели бы стать искусными и
других умели бы делать такими, или она многовидна; затем, если это простая
вещь, надо рассмотреть ее способности: на что и как она по своей природе
может воздействовать или, наоборот, что и как может воздействовать на нее?
Если же есть много ее видов, то надо их сосчитать и посмотреть свойства
каждого (так же как в том случае, когда она едина): на что и как каждый вид
может по своей природе воздействовать и что и как может воздействовать на
него.
Федр. Пожалуй, это так, Сократ.
Сократ. Иначе рассмотрение походило бы на блуждание слепого. А тому, кто
причастен искусству, никак нельзя уподобляться слепому или глухому. Ясно,
что, кто по правилам искусства наставляет другого в сочинении речей, тот в
точности покажет сущность природы того, к чему обращена речь, - а это будет
душа.
Федр. Конечно. И что же?
Сократ. И все его усилия направлены на это- ведь именно душу старается он
убедить. Не так ли?
Федр. Да.
Сократ. Значит, ясно, что Фрасимах или кто другой, если он всерьез
преподает ораторское искусство, прежде всего со всей тщательностью будет
писать о душе и наглядно покажет, едина и единообразна ли она по своей
природе или же у нее много видов, соответственно сложению тела. Это мы и
называем показать природу [какой-либо вещи].
Федр. Совершенно верно.
Сократ. Во-вторых, он укажет, на что и как душа по своей природе
воздействует и что и как воздействует на нее.
Федр. И дальше?
Сократ. В-третьих, стройно расположив виды ре чей и души и их состояния, он
разберет все причины, установит соответствие каждого [вида речи] каждому
[виду души] и научит, какую душу какими речами и по какой причине
непременно удастся убедить, а какую - нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
и могу сделать врачом и другого, кому я передам это свое умение". Что бы,
по-твоему, сказали Эриксимах или Акумен ему в ответ?
Федр. Ничего, они бы только спросили, знает ли он вдобавок, к кому, когда и
в какой мере следует применять каждое из его средств?
Сократ. А если бы он сказал: "Ничуть, но я считаю, что мой выученик сам
сможет сделать то, о чем ты с спрашиваешь".
Федр. Они сказали бы, я думаю, что этот человек не в своем уме: он вычитал
кое-что из книг или случайно ему попались в руки лекарства, и вот он
возомнил себя врачом, ничего в этом деле не смысля.
Сократ. А если бы кто-нибудь в свою очередь обратился к Софоклу и Еврипиду
и заявил, что умеет о пустяках сочинять длиннейшие речи, а о чем-нибудь
великом, наоборот, весьма сжатые и по своему желанию делать их то
жалостными, то, наоборот, устрашающими, грозными и так далее, а также что
он уверен, будто, обучая всему этому, передаст другим умение создавать
трагедии?
Федр. И Софокл и Еврипид, думаю я, Сократ, осмеяли бы того, кто считает,
будто трагедия не есть сочетание подобных речей, но связных и составляющих
единое целое.
Сократ. Но я думаю, они не стали бы его грубо бранить. Так, знаток музыки
при встрече с человеком, считающим себя знатоком гармонии только потому,
что он умеет настраивать струну то выше, то ниже, не скажет грубо:
"Бедняга, ты, видно, рехнулся",- но, напротив, скажет очень мягко, как
подобает человеку, причастному музыке: "Уважаемый, конечно, и это
необходимо уметь тому, кто собирается заняться гармонией, но это не
исключает того, что человек в твоем положении нимало не смыслит в гармонии:
у тебя есть необходимые предварительные сведения по гармонии, но самой
гармонии ты не знаешь".
Федр. Совершенно верно.
Сократ. Значит, и Софокл сказал бы тому, кто захотел бы блеснуть перед
ними, что это всего лишь под ступы к трагедии, а не трагическое искусство;
и Акумен сказал бы, что здесь лишь подступы к врачеванию, а не само
искусство.
Федр. Разумеется.
Сократ. А что, по нашему мнению, сделал бы сладкоречивый Адраст или хотя бы
Перикл, если бы они услыхали о только что упомянутых нами замечательных
ухищрениях - о краткости, об образном способе выражения и так далее, что,
как мы сказали, надо рассматривать при ярком свете дня? Не были бы они
раздосадованы, как мы с тобой, и не вырвалось бы у них, по неотесанности,
неучтивое слово в отношении тех, кто все это пишет и учит этому под видом
искусства красноречия. Или, может быть, - они ведь умнее нас - только бы
нас упрекнули, сказавши: "Нечего сердиться, Федр и Сократ, надо отнестись
снисходительно, если люди, не умеющие рассуждать, не способны определить,
что такое искусство красноречия. Из-за этого они, обладая лишь необходимыми
предварительными сведениями, считают, с будто изобрели ораторское искусство
и, когда преподают его другим, уверены, что передают им совершенное
искусство красноречия. А говорить о каждом предмете убедительно и сочетать
все в одно целое, это, по их мнению, нетрудно, и ученики сами собой должны
достичь этого в своих речах".
Федр. Ведь действительно, Сократ, именно таково искусство, которому под
видом красноречия обучают эти люди и о котором они пишут. Мне кажется, ты
верно сказал. Но как и откуда можно научиться искусству подлинного и
убедительного красноречия?
Сократ. С этой возможностью, Федр, как и с возможностью стать совершенным
борцом, дело обстоит, вероятно, - а может быть, и необходимо, - так же, как
и со всем остальным: если у тебя есть природные задатки оратора, ты станешь
выдающимся оратором, приложив к этому знания и упражнения. В чем из этого у
тебя окажется недостаток, то и будет твоим слабым местом. Сколько здесь от
искусства - ясно, по-моему, из нашего рассмотрения, но это не обнаружится
на том пути, которым следуют Лисий и Фрасимах.
Федр. А на каком же?
Сократ. Видимо, друг мой, не случайно Перикл всех превзошел в красноречии.
Федр. Почему же?
Сократ. Сколько ни есть великих искусств, все они, кроме того, нуждаются в
тщательном исследовании природы вещей возвышенных. Отсюда, видимо, как-то и
проистекает высокий образ мыслей и совершенство во всем. Этим и обладает
Перикл кроме своей природной одаренности. Сблизившись с Анаксагором,
человеком, по-моему, как раз такого склада, Перикл преисполнился познания
возвышенного и постиг природу ума и мышления, о чем Анаксагор часто вел
речь; отсюда Перикл из влек пользу и для искусства красноречия.
Федр. Как ты это понимаешь?
Сократ. Пожалуй, в искусстве врачевания те же самые приемы, что и в
искусстве красноречия.
Федр. Как так?
Сократ. И тут и там нужно разбираться в природе, в одном случае - тела, в
другом - души, если ты намерен пользоваться не навыком и опытом, а
искусством, применяя в первом случае лекарства и питание для восстановления
здоровья и сил, а во втором - беседы и надлежащие занятия, чтобы привить
желательное умение убеждать и добродетель.
Федр. Наверно, это так, Сократ.
Сократ. Думаешь ли ты, что можно достойным образом постичь природу души, не
постигнув природы целого?
Федр. Если должно в чем-то верить Асклепиаду Гиппократу, то даже природу
тела нельзя постигнуть иным путем.
Сократ. Это он прекрасно говорит, друг мой. Однако кроме Гиппократа надо
еще обратиться к разуму и посмотреть, согласен ли он с Гиппократом.
Федр. Я полагаю.
Сократ. Итак, посмотри, что говорит о природе Гиппократ, а что - истинный
разум. Разве не так следует мыслить о природе любой вещи: прежде всего,
простая ли это вещь - то, в чем мы и сами хотели бы стать искусными и
других умели бы делать такими, или она многовидна; затем, если это простая
вещь, надо рассмотреть ее способности: на что и как она по своей природе
может воздействовать или, наоборот, что и как может воздействовать на нее?
Если же есть много ее видов, то надо их сосчитать и посмотреть свойства
каждого (так же как в том случае, когда она едина): на что и как каждый вид
может по своей природе воздействовать и что и как может воздействовать на
него.
Федр. Пожалуй, это так, Сократ.
Сократ. Иначе рассмотрение походило бы на блуждание слепого. А тому, кто
причастен искусству, никак нельзя уподобляться слепому или глухому. Ясно,
что, кто по правилам искусства наставляет другого в сочинении речей, тот в
точности покажет сущность природы того, к чему обращена речь, - а это будет
душа.
Федр. Конечно. И что же?
Сократ. И все его усилия направлены на это- ведь именно душу старается он
убедить. Не так ли?
Федр. Да.
Сократ. Значит, ясно, что Фрасимах или кто другой, если он всерьез
преподает ораторское искусство, прежде всего со всей тщательностью будет
писать о душе и наглядно покажет, едина и единообразна ли она по своей
природе или же у нее много видов, соответственно сложению тела. Это мы и
называем показать природу [какой-либо вещи].
Федр. Совершенно верно.
Сократ. Во-вторых, он укажет, на что и как душа по своей природе
воздействует и что и как воздействует на нее.
Федр. И дальше?
Сократ. В-третьих, стройно расположив виды ре чей и души и их состояния, он
разберет все причины, установит соответствие каждого [вида речи] каждому
[виду души] и научит, какую душу какими речами и по какой причине
непременно удастся убедить, а какую - нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256