Горгий. То, что поистине составляет величайшее благо и дает людям как
свободу, так равно и власть над другими людьми, каждому в своем городе.
Сократ. Что же это, наконец?
Горгий. Способность убеждать словом и судей в суде, и советников в Совете,
и народ в Народном собрании, да и во всяком другом собрании граждан. Владея
такою силою, ты и врача будешь держать в рабстве, и учителя гимнастики, а
что до нашего дельца, окажется, что он не для себя наживает деньги, а для
другого - для тебя, владеющего словом и уменьем убеждать толпу.
Сократ. ...Оно - мастер убеждения: в этом вся его суть и вся забота. Или ты
можешь сказать, что красноречие способно на что-то большее, чем вселять
убеждение в души слушателей?
Горгий. Нет, нет, Сократ, напротив, по-моему, ты определил вполне
достаточно: как раз в этом его суть.
Сократ. Значит, красноречие - это мастер убеждения, внушающего веру в
справедливое и не справедливое, а не поучающего, что справедливо, а что
нет.
Горгий. Так оно и есть.
Сократ. Значит, оратор в судах и других сборищах не поучает, что
справедливо, а что нет, но лишь внушает веру, и только. Ну конечно, ведь
толпа не могла бы постигнуть столь важные вещи за такое малое время.
Горгий. Да, конечно.
И в состязании с любым другим знатоком своего дела оратор тоже бы одержал
верх, потому что успешнее, чем любой другой, убедил бы собравшихся выбрать
его и потому что не существует предмета, о котором оратор не сказал бы
перед толпою убедительнее, чем любой из знатоков своего дела. Вот какова
сила моего искусства.
Но к красноречию, Сократ, надо относиться так же, как ко всякому прочему
средству состязания. Ведь и другие средства состязания не обязательно
обращать против всех людей подряд по той лишь причине, что ты выучился
кулачному бою, борьбе, обращению с оружием, став сильнее и друзей, и
врагов, - не обязательно по этой причине бить друзей, увечить их и убивать.
[...] Стало быть, учителей нельзя называть негодяями, а искусство винить и
называть негодным по этой причине; негодяи, по-моему, те, кто им
злоупотребляет.
То же рассуждение применимо и к красноречию. Оратор способен выступать
против любого противника и по любому поводу так, что убедит толпу скорее
всякого другого; короче говоря, он достигнет всего, чего ни пожелает. Но
вовсе не следует по этой причине отнимать славу ни у врача (хотя оратор и
мог бы это сделать), ни у остальных знатоков своего дела. Нет, и
красноречием надлежит пользоваться по справедливости, так же как искусством
состязания. Если же кто-нибудь, став оратором, затем злоупотребит своим
искусством и своей силой, то не учителя надо преследовать ненавистью и
изгонять из города: ведь он передал свое умение другому для справедливого
пользования, а тот употребил его с обратным умыслом. Стало быть, и
ненависти, и изгнания, и казни по справедливости заслуживает злоумышленник,
а не его учитель.
Сократ. Ты утверждаешь, что способен сделать оратором всякого, кто пожелает
у тебя учиться?
Горгий. Да.
Сократ. Но, конечно, так, что в любом деле он приобретет доверие толпы не
наставлением, а убеждением?
Горгий. Совершенно верно.
Сократ. Ты утверждал только сейчас, что и в делах, касающихся здоровья,
оратор приобретет больше доверия, чем врач?
Горгий. Да, у толпы.
Сократ. Но "у толпы" - это, конечно, значит у невежд? Потому что у знатоков
едва ли он найдет больше доверия чем врач.
Горгий. Ты прав. [...]
Сократ. Стало быть, невежда найдет среди невежд больше доверия, чем знаток:
ведь оратор найдет больше доверия, чем врач. Так выходит или как-нибудь
по-иному?
Горгий. Выходит так - в этом случае.
Сократ. Но и в остальных случаях перед любым другим искусством оратор и
ораторское искусство пользуются тем же преимуществом. Знать существо дела
красноречию нет никакой нужды, надо только отыскать какое-то средство
убеждения, чтобы казаться невеждам большим знатоком, чем истинные знатоки.
Горгий. Не правда ли, Сократ, какое замечательное удобство: из всех
искусств изучаешь одно только это и, однако ж, нисколько не уступаешь
мастерам любого дела!
Сократ. Уступает ли оратор прочим мастерам, ничему иному не учась, или же
не уступает, мы рассмотрим вскоре... ...Ты, учитель красноречия, ничему из
этих вещей новичка, конечно не выучишь - твое дело ведь другое! - но
устроишь так, что, ничего такого не зная, толпе он будет казаться знающим,
будет казаться добрым, не заключая в себе добра? [...] Если ты готовишь
кого-либо в ораторы, ему необходимо узнать, что такое справедливое и
несправедливое, либо заранее, либо впоследствии, выучив с твоих слов.
Горгий. Конечно.
Сократ. Значит человеку, изучившему красноречие, необходимо быть
справедливым, а справедливому - стремиться лишь к справедливым поступкам?
[...] Стало быть, оратор никогда не пожелает совершить несправедливость?
Горгий. Кажется, нет.
Сократ. Ты помнишь, что говорил немного раньше, - что [...] если оратор
пользуется своим красноречием не по справедливости, следует винить и карать
изгнанием не его наставкика, а самого нарушителя справедливости, который
дурно воспользовался своим искусством. Было это сказано или не было?
Горгий. Было.
Сократ. А теперь обнаруживается, что этот самый человек, изучивший
красноречие, вообще неспособен совершить несправедливость. Верно?
Горгий. Кажется, верно.
Сократ. В начале нашей беседы, Горгий, мы говорили, что красноречие
применяется к рассуждениям о справедливом и несправедливом, а не о четных и
нечетных числах. [...] Слушая тебя тогда, я решил, что красноречие ни при
каких условиях не может быть чем-то несправедливым, раз оно постоянно ведет
речи о справедливости. Когда же ты немного спустя сказал, что оратор
способен воспользоваться своим красноречием и вопреки справедливости, я
изумился, решив, что эти утверждения звучат несогласно друг с другом, и
поэтому-то предложил тебе: если выслушать опровержение для тебя - прибыль,
как и для меня, разговор стоит продолжать, если же нет - лучше его
оставить.
Пол. Ответь мне, Сократ, если Горгий, по твоему, зашел в тупик, что скажешь
о красноречии ты сам? [...]
Сократ. Сказать тебе правду, Пол, по-моему, это вообще не искусство. [...]
Какая-то сноровка, мне думается. [...]
Пол. Сноровка в чем?
Сократ. В том, чтобы доставлять радость и удовольствие.
...По-моему, это дело, чуждое искусству, но требующее души догадливой,
дерзкой и наделенной природным даром общения с людьми. Суть этого занятия я
назову угодничеством. Оно складывается из многих частей, поваренное
искусство - одна из них. Впрочем, искусством оно только кажется; по-моему,
это не искусство, но навык и сноровка. Частями того же занятия я считаю и
красноречие, и украшение тела, и софистику - всего четыре части
соответственно четырем различным предметам.
Раз существуют два предмета, значит, и искусства тоже два. То, которое
относится к душе, я зову государственным, то, которое к телу... это
искусство попечения о теле, я различаю в нем две части: гимнастику и
врачевание. В государственном искусстве первой из этих частей соответствует
искусство законодателя, второй - искусство судьи. Внутри каждой пары оба
искусства связаны меж собою - врачевание с гимнастикой и законодательство с
правосудием, потому что оба направлены на один и тот же предмет, но вместе
с тем и отличны друг от друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256