- А не значит ли это любить то, чего у тебя еще нет и чем не обладаешь,
если ты хочешь сохранить на будущее то, что имеешь теперь?
- Конечно, значит, - отвечал Агафон.
- Следовательно, и этот человек, и всякий другой желает того, чего нет
налицо, чего он не имеет, что не есть он сам и в чем испытывает нужду, и
предметы, вызывающие любовь и желание, именно таковы?
- Да, конечно, - отвечал Агафон.
- Ну, а теперь, - продолжал Сократ, - подведем итог сказанному. Итак,
во-первых, Эрот это всегда любовь к кому-то или к чему-то, а во-вторых,
предмет ее - то, в чем испытываешь нужду, не так ли?
- Да, - отвечал Агафон.
- Вспомни вдобавок, любовью к чему назвал ты в своей речи Эрота? Если
хочешь, я напомню тебе. По-моему, ты сказал что-то вроде того, что дела
богов пришли в порядок благодаря любви к прекрасному, поскольку, мол, любви
к безобразному не бывает? Не таков ли был смысл твоих слов?
- Да, именно таков, - отвечал Агафон.
- И сказано это было вполне справедливо, друг мой, - продолжал Сократ. - Но
не получается ли, что Эрот - это любовь к красоте, а не к безобразию?
Агафон согласился с этим.
- А не согласились ли мы, что любят то, в чем нуждаются и чего не имеют?
- Согласились, - отвечал Агафон.
- И значит, Эрот лишен красоты и нуждается в ней?
- Выходит, что так, - сказал Агафон.
- Так неужели ты назовешь прекрасным то, что совершенно лишено красоты и
нуждается в ней?
- Нет, конечно.
- И ты все еще утверждаешь, что Эрот прекрасен, - если дело обстоит так?
- Получается, Сократ, - отвечал Агафон, - что я сам не знал, что тогда
говорил.
- А ведь ты и в самом деле прекрасно говорил, Агафон. Но скажи еще вот что.
Не кажется ли тебе, что доброе прекрасно?
- Кажется.
- Но если Эрот нуждается в прекрасном, а доброе прекрасно, то, значит, он
нуждается и в добре.
- Я, - сказал Агафон, - не в силах спорить с тобой, Сократ. Пусть будет
по-твоему.
- Нет, милый мой Агафон, ты не в силах спорить с истиной, а спорить с
Сократом дело нехитрое.
Но теперь я оставлю тебя в покое. Я попытаюсь передать вам речь об Эроте,
которую услыхал некогда от одной мантинеянки, Диотимы, женщины очень
сведущей и в этом и во многом другом и добившейся однажды для афинян во
время жертвоприношения перед чумой десятилетней отсрочки этой болезни, - а
Диотима-то и просветила меня в том, что касается любви, - так вот, я
попытаюсь передать ее речь, насколько это в моих силах, своими словами,
отправляясь от того, в чем мы с Агафоном только что согласились.
Итак, следуя твоему, Агафон, примеру, нужно сначала выяснить, что такое
Эрот и каковы его свойства, а потом уже, каковы его дела. Легче всего, мне
кажется, выяснить это так же, как некогда та чужеземка, а она задавала мне
вопрос за вопросом. Я говорил ей тогда примерно то же, что мне сейчас
Агафон: Эрот - это великий бог, это любовь к прекрасному. А она доказала
мне теми же доводами, какими я сейчас Агафону, что он, вопреки моим
утверждениям, совсем не прекрасен и вовсе не добр. И тогда я спросил ее:
- Что ты говоришь, Диотима? Значит, Эрот безобразен и подл?
А она ответила:
- Не богохульствуй! Неужели то, что не прекрасно, непременно должно быть,
по-твоему, безобразным?
- Конечно.
- И значит, то, что не мудро, непременно невежественно? Разве ты не
замечал, что между мудростью и невежеством есть нечто среднее?
- Что же?
- Стало быть, тебе неведомо, что правильное, но не подкрепленное
объяснением мнение нельзя назвать знанием? Если нет объяснения, какое же
это знание? Но это и не невежество. Ведь если это соответствует тому, что
есть на самом деле, какое же это невежество? По-видимому, верное
представление - это нечто среднее между пониманием и невежеством.
- Ты права, - сказал я.
- А в таком случае не стой на том, что все, что не прекрасно, безобразно, а
все, что не добро, есть зло. И, признав, что Эрот не прекрасен и также не
добр, не думай, что он должен быть безобразен и зол, а считай, что он
находится где-то посредине между этими крайностями.
- И все-таки, - возразил я, - все признают его великим богом.
- Ты имеешь в виду всех несведущих или также и сведущих? - спросила она.
- Всех вообще.
- Как же могут, Сократ, - засмеялась она, - признавать его великим богом те
люди, которые и богом-то его не считают?
- Кто же это такие? - спросил я.
- Ты первый, - отвечала она, - я вторая.
- Как можешь ты так говорить? - спросил я.
- Очень просто, - отвечала она. - Скажи мне, разве ты не утверждаешь, что
все боги блаженны и прекрасны? Или, может быть, ты осмелишься о ком-нибудь
из богов сказать, что он не прекрасен и не блажен?
- Нет, клянусь Зевсом, не осмелюсь, - ответил я.
- А блаженным ты называешь не тех ли, кто прекрасен и добр?
- Да, именно так.
- Но ведь насчет Эрота ты признал, что, не отличаясь ни добротою, ни
красотой, он вожделеет к тому, чего у него нет.
- Да, я это признал.
- Так как же он может быть богом, если обделен добротою и красотой?
- Кажется, он и впрямь не может им быть.
- Вот видишь, - сказала она, - ты тоже не считаешь Эрота богом.
- Так что же такое Эрот? - спросил я. - Смертный?
- Нет, никоим образом.
- А кто же?
- Как мы уже выяснили, нечто среднее между бессмертным и смертным.
- Кто же он, Диотима?
- Великий гений, Сократ. Ведь все гении представляют собой нечто среднее
между богом и смертным.
- Каково же из назначение?
- Быть истолкователями и посредниками между людьми и богами, передавая
богам молитвы и жертвы людей, а людям наказы богов и вознаграждения за
жертвы. Пребывая посредине, они заполняют промежуток между теми и другими,
так что Вселенная связана внутренней связью. Благодаря им возможны всякие
прорицания, жреческое искусство и вообще все, что относится к
жертвоприношениям, таинствам, заклинаниям, пророчеству и чародейству. Не
соприкасаясь с людьми, боги общаются и беседуют с ними только черед
посредство гениев - и наяву и во сне. И кто сведущ в подобных делах, тот
человек божественный, а сведущий во всем прочем, будь то какое-либо
искусство или ремесло, просто ремесленник. Гении эти многочисленны и
разнообразны, и Эрот - один из них.
- Кто же его отец и мать? - спросил я.
- Рассказывать об этом долго, - отвечала она, - но все-таки я тебе расскажу.
Когда родилась Афродита, боги собрались на пир, и в числе их был Порос, сын
Метиды. Только они отобедали - а еды у них было вдоволь, - как пришла
просить подаяния Пения и стала у дверей. И вот Порос, охмелев от нектара -
вина тогда еще не было, - вышел в сад Зевса и, отяжелевший, уснул. И тут
Пения, задумав в своей бедности родить ребенка от Пороса, прилегла к нему и
зачала Эрота. Вот почему Эрот - спутник и слуга Афродиты: ведь он был зачат
на празднике рождения этой богини; кроме того, он по самой своей природе
любит красивое: ведь Афродита красавица. Поскольку же он сын Пороса и
Пении, дело с ним обстоит так: прежде всего он всегда беден и, вопреки
распространенному мнению, совсем не красив и не нежен, а груб, неопрятен,
не обут и бездомен; он валяется на голой земле, под открытым небом, у
дверей, на улицах и, как истинный сын своей матери, из нужды не выходит. Но
с другой стороны, он по-отцовски тянется к прекрасному и совершенному, он
храбр, смел и силен, он искусный ловец, непрестанно строящий козни, он
жаждет разумности и достигает ее, он всю жизнь занят философией, он
искусный чародей, колдун и софист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256