Перейдем к другим речам. В них было, мне
кажется, нечто такое, к чему следует присмотреться тем, кто хочет
исследовать красноречие.
Федр. Что ты имеешь в виду?
Сократ. Эти две речи были противоположны друг другу. В одной утверждалось,
что следует угождать влюбленному, в другой - что невлюбленному.
Федр. И очень решительно утверждалось.
Сократ. Я думал, ты скажешь "неистово" -это было бы правдой, как раз этого
я и добивался: ведь мы утверждали, что любовь есть некое неистовство. Не
так ли?
Федр. Да.
Сократ. А неистовство бывает двух видов: одно - следствие человеческих
заболеваний, другое же - божественного отклонения от того, что обычно
принято.
Федр. Конечно, так.
Сократ. Божественное неистовство, исходящее от четырех богов, мы разделили
на четыре части: вдохновенное прорицание мы возвели к Аполлону, посвящение
в таинства - к Дионису, творческое неистовство - к Музам, четвертую же
часть к Афродите и Эроту - и утверждали, что любовное неистовство всех
лучше. Не знаю, как мы изобразили любовное состояние: быть может, мы
коснулись чего-то истинного, а возможно, и уклонились в сторону, но,
добавив не столь уж неубедительное рассуждение, мы с должным благоговением
прославили в сказочном гимне моего и твоего, Федр, с владыку Эрота,
покровителя прекрасных юношей.
Федр. Слушать мне было наслаждение!
Сократ. Одно постараемся из этого понять - как могло наше рассуждение от
порицания перейти к похвале.
Федр. Как же это, по-твоему?
Сократ. Мне кажется, все было там в сущности только шуткой, кроме одного:
все, что мы там случайно наговорили, - двух видов, и суметь искусно
применить их возможности было бы для всякого благодарной за дачей.
Федр. Какие это виды?
Сократ. Первый - это способность, охватывая все общим взглядом, возводить к
единой идее то, что повсюду разрозненно, чтобы, давая определение каждому,
сделать ясным предмет поучения. Так поступили мы только что, говоря об
Эроте: сперва определили, что он такое, а затем, худо ли, хорошо ли, стали
рассуждать; поэтому- то наше рассуждение вышло ясным и не противоречило
само себе.
Федр. А что ты называешь другим видом, Сократ?
Сократ. Второй вид - это, наоборот, способность разделять все на виды, на
естественные составные части, стараясь при этом не раздробить ни одной из
них, как это бывает у дурных поваров: так, в обеих наших недавних речах мы
отнесли неразумную часть души к какому-то одному общему виду. Подобно тому
как в едином от природы человеческом теле имеется две одноименные части,
лишь с обозначением "левая" или "правая", так обстоит дело и с состоянием
безумия, которое обе наши речи при знали составляющим в нас от природы
единый вид, но одна речь выделила из него часть, обращенную налево, и не
остановилась на этом делении, пока не нашла там некую так называемую левую
любовь, которую вполне справедливо и осудила; другая же наша речь ведет нас
к правой части неистовства, одноименной с первой, и на ходит там некую
божественную любовь, которой отдает предпочтение, и восхваляет ее как
причину величайших для нас благ.
Федр. Ты говоришь в высшей степени верно.
Сократ. Я, Федр, и сам поклонник такого различения и .обобщения - это
помогает мне рассуждать и мыслить. И если я замечаю в другом природную
способность охватывать взглядом единое и множественное, я гоняюсь
Следом за ним по пятам, как за богом.
Правильно ли или нет я обращаюсь к тем, кто это может с делать, знает бог,
а называю я их и посейчас диалектика ми. Но скажи, как назвать тех, кто
учился у тебя и у Лисия? Или это как раз и есть то искусство речи,
пользуясь которым Фрасимах и прочие и сами стали премудрыми в речах, и
делают такими всех, кто только пожелает приносить им дары, словно царям?
Федр. Люди они, правда, царственные, однако в том, о чем ты спрашиваешь,
несведущие. Но мне кажется, ты правильно назвал этот вид диалектическим; а
вот тот, что касается красноречия, по-моему, все еще от нас ускользает.
Сократ. Как ты говоришь? Может существовать нечто прекрасное и помимо
диалектики, которое тоже относится к искусству? Во всяком случае ни мне, ни
тебе нельзя этим пренебрегать и надо поговорить о том, что это такое - я
имею в виду красноречие.
Федр. Об этом очень много говорится, Сократ, в книгах, написанных об
искусстве речи.
Сократ. Хорошо, что ты напомнил. По-моему, на первом месте, в начале речи,
должно быть вступление. Ведь это ты считаешь, не правда ли, тонкостями
искусства?
Федр. Да.
Сократ. На втором месте - изложение и свидетельства, на третьем месте -
доказательства, на четвертом - правдоподобные выводы. А настоящий Дедал
речей, тот, что родом из Византия, называет еще подтверждение и добавочное
подтверждение.
Федр. Ты говоришь о славном Феодоре?
Сократ. Конечно. И еще, утверждает он, надо применять опровержение и
добавочное опровержение как при обвинении, так и при защите. А
прекраснейшему Елену с Пароса разве мы не отведем видного места? Он первый
изобрел побочное объяснение и косвенную похвалу. Говорят, он, чтобы легче
было запомнить, изложил свои косвенные порицания в стихах - такой искусник!
Тисий же и Горгий пусть спокойно спят: им при виделось, будто вместо истины
надо больше почитать правдоподобие; силою своего слова они заставляют малое
казаться большим, а большое - малым, новое представляют древним, а древнее
- новым, по любому поводу у них наготове то сжатые, то беспредельно
пространные речи. Услышав как-то об этом от меня, Продик рассмеялся и
сказал, что лишь он один отыскал; в чем состоит искусство речей: они не
должны быть ни длинными, ни краткими, но в меру. Федр. Ты всех умнее,
Продик!
Сократ. А о Гиппие не будем говорить? Я думаю, что одного с ним взгляда был
бы и наш гость из Элеи.
Федр. Наверно.
Сократ. А что нам сказать о словотворчестве Посла - о его удвоениях,
изречениях к образных выражениях, обо всех этих словесах Ликииния,
подаренных Полу для благозвучия?
Федр.
Сократ. Какое-то учение о правильности речи, дитя мое, и много еще хороших
вещей. Но в жалобно- стонущих речах о старости и нужде всех одолели, по-
моему, искусство и мощь халкедонца. Он умеет и вызвать гнев толпы, и снова
своими чарами укротить разгневанных - так он уверяет. Потому-то он так
силен, когда требуется оклеветать или опровергнуть клевету. Что же касается
заключительной части речей, то у всех, видимо, одно мнение, только одни
называют ее сжатым повторением, а другие иначе.
Федр. Ты говоришь, что под конец нужно в главных чертах напомнить
слушателям обо всем сказанном?
Сократ. Да, по-моему, так; но не можешь ли ты добавить еще что-нибудь об
искусстве красноречия?
Федр. Мелочи, о них не стоит говорить.
Сократ. Оставим в стороне мелочи. Лучше вот что рассмотрим при ярком свете
дня: как и когда красноречие воздействует своим искусством?
Федр. Оно действует очень сильно, Сократ, особенно в многолюдных собраниях.
Сократ. Да, это так. Но, друг мой, взгляни и скажи, не кажется ли тебе, как
и мне, что вся основа этой их ткани разлезлась?
Федр. Объясни, как это.
Сократ. Скажи-ка мне, если кто обратится к твоему приятелю Эриксимаху или к
его отцу Акумену и скажет: "Я умею как-то так воздействовать на
человеческое тело, что оно по моему усмотрению может стать горячим или
холодным, а ,если мне вздумается, я могу вызвать рвоту или понос и многое
другое в том же роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
кажется, нечто такое, к чему следует присмотреться тем, кто хочет
исследовать красноречие.
Федр. Что ты имеешь в виду?
Сократ. Эти две речи были противоположны друг другу. В одной утверждалось,
что следует угождать влюбленному, в другой - что невлюбленному.
Федр. И очень решительно утверждалось.
Сократ. Я думал, ты скажешь "неистово" -это было бы правдой, как раз этого
я и добивался: ведь мы утверждали, что любовь есть некое неистовство. Не
так ли?
Федр. Да.
Сократ. А неистовство бывает двух видов: одно - следствие человеческих
заболеваний, другое же - божественного отклонения от того, что обычно
принято.
Федр. Конечно, так.
Сократ. Божественное неистовство, исходящее от четырех богов, мы разделили
на четыре части: вдохновенное прорицание мы возвели к Аполлону, посвящение
в таинства - к Дионису, творческое неистовство - к Музам, четвертую же
часть к Афродите и Эроту - и утверждали, что любовное неистовство всех
лучше. Не знаю, как мы изобразили любовное состояние: быть может, мы
коснулись чего-то истинного, а возможно, и уклонились в сторону, но,
добавив не столь уж неубедительное рассуждение, мы с должным благоговением
прославили в сказочном гимне моего и твоего, Федр, с владыку Эрота,
покровителя прекрасных юношей.
Федр. Слушать мне было наслаждение!
Сократ. Одно постараемся из этого понять - как могло наше рассуждение от
порицания перейти к похвале.
Федр. Как же это, по-твоему?
Сократ. Мне кажется, все было там в сущности только шуткой, кроме одного:
все, что мы там случайно наговорили, - двух видов, и суметь искусно
применить их возможности было бы для всякого благодарной за дачей.
Федр. Какие это виды?
Сократ. Первый - это способность, охватывая все общим взглядом, возводить к
единой идее то, что повсюду разрозненно, чтобы, давая определение каждому,
сделать ясным предмет поучения. Так поступили мы только что, говоря об
Эроте: сперва определили, что он такое, а затем, худо ли, хорошо ли, стали
рассуждать; поэтому- то наше рассуждение вышло ясным и не противоречило
само себе.
Федр. А что ты называешь другим видом, Сократ?
Сократ. Второй вид - это, наоборот, способность разделять все на виды, на
естественные составные части, стараясь при этом не раздробить ни одной из
них, как это бывает у дурных поваров: так, в обеих наших недавних речах мы
отнесли неразумную часть души к какому-то одному общему виду. Подобно тому
как в едином от природы человеческом теле имеется две одноименные части,
лишь с обозначением "левая" или "правая", так обстоит дело и с состоянием
безумия, которое обе наши речи при знали составляющим в нас от природы
единый вид, но одна речь выделила из него часть, обращенную налево, и не
остановилась на этом делении, пока не нашла там некую так называемую левую
любовь, которую вполне справедливо и осудила; другая же наша речь ведет нас
к правой части неистовства, одноименной с первой, и на ходит там некую
божественную любовь, которой отдает предпочтение, и восхваляет ее как
причину величайших для нас благ.
Федр. Ты говоришь в высшей степени верно.
Сократ. Я, Федр, и сам поклонник такого различения и .обобщения - это
помогает мне рассуждать и мыслить. И если я замечаю в другом природную
способность охватывать взглядом единое и множественное, я гоняюсь
Следом за ним по пятам, как за богом.
Правильно ли или нет я обращаюсь к тем, кто это может с делать, знает бог,
а называю я их и посейчас диалектика ми. Но скажи, как назвать тех, кто
учился у тебя и у Лисия? Или это как раз и есть то искусство речи,
пользуясь которым Фрасимах и прочие и сами стали премудрыми в речах, и
делают такими всех, кто только пожелает приносить им дары, словно царям?
Федр. Люди они, правда, царственные, однако в том, о чем ты спрашиваешь,
несведущие. Но мне кажется, ты правильно назвал этот вид диалектическим; а
вот тот, что касается красноречия, по-моему, все еще от нас ускользает.
Сократ. Как ты говоришь? Может существовать нечто прекрасное и помимо
диалектики, которое тоже относится к искусству? Во всяком случае ни мне, ни
тебе нельзя этим пренебрегать и надо поговорить о том, что это такое - я
имею в виду красноречие.
Федр. Об этом очень много говорится, Сократ, в книгах, написанных об
искусстве речи.
Сократ. Хорошо, что ты напомнил. По-моему, на первом месте, в начале речи,
должно быть вступление. Ведь это ты считаешь, не правда ли, тонкостями
искусства?
Федр. Да.
Сократ. На втором месте - изложение и свидетельства, на третьем месте -
доказательства, на четвертом - правдоподобные выводы. А настоящий Дедал
речей, тот, что родом из Византия, называет еще подтверждение и добавочное
подтверждение.
Федр. Ты говоришь о славном Феодоре?
Сократ. Конечно. И еще, утверждает он, надо применять опровержение и
добавочное опровержение как при обвинении, так и при защите. А
прекраснейшему Елену с Пароса разве мы не отведем видного места? Он первый
изобрел побочное объяснение и косвенную похвалу. Говорят, он, чтобы легче
было запомнить, изложил свои косвенные порицания в стихах - такой искусник!
Тисий же и Горгий пусть спокойно спят: им при виделось, будто вместо истины
надо больше почитать правдоподобие; силою своего слова они заставляют малое
казаться большим, а большое - малым, новое представляют древним, а древнее
- новым, по любому поводу у них наготове то сжатые, то беспредельно
пространные речи. Услышав как-то об этом от меня, Продик рассмеялся и
сказал, что лишь он один отыскал; в чем состоит искусство речей: они не
должны быть ни длинными, ни краткими, но в меру. Федр. Ты всех умнее,
Продик!
Сократ. А о Гиппие не будем говорить? Я думаю, что одного с ним взгляда был
бы и наш гость из Элеи.
Федр. Наверно.
Сократ. А что нам сказать о словотворчестве Посла - о его удвоениях,
изречениях к образных выражениях, обо всех этих словесах Ликииния,
подаренных Полу для благозвучия?
Федр.
Сократ. Какое-то учение о правильности речи, дитя мое, и много еще хороших
вещей. Но в жалобно- стонущих речах о старости и нужде всех одолели, по-
моему, искусство и мощь халкедонца. Он умеет и вызвать гнев толпы, и снова
своими чарами укротить разгневанных - так он уверяет. Потому-то он так
силен, когда требуется оклеветать или опровергнуть клевету. Что же касается
заключительной части речей, то у всех, видимо, одно мнение, только одни
называют ее сжатым повторением, а другие иначе.
Федр. Ты говоришь, что под конец нужно в главных чертах напомнить
слушателям обо всем сказанном?
Сократ. Да, по-моему, так; но не можешь ли ты добавить еще что-нибудь об
искусстве красноречия?
Федр. Мелочи, о них не стоит говорить.
Сократ. Оставим в стороне мелочи. Лучше вот что рассмотрим при ярком свете
дня: как и когда красноречие воздействует своим искусством?
Федр. Оно действует очень сильно, Сократ, особенно в многолюдных собраниях.
Сократ. Да, это так. Но, друг мой, взгляни и скажи, не кажется ли тебе, как
и мне, что вся основа этой их ткани разлезлась?
Федр. Объясни, как это.
Сократ. Скажи-ка мне, если кто обратится к твоему приятелю Эриксимаху или к
его отцу Акумену и скажет: "Я умею как-то так воздействовать на
человеческое тело, что оно по моему усмотрению может стать горячим или
холодным, а ,если мне вздумается, я могу вызвать рвоту или понос и многое
другое в том же роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256