Сократ. Разумеется, если только сможем.
Теэтет. Итак, мне кажется, что и то, чему кто-то может научиться у Феодора,
- геометрия и прочее, что ты только что перечислял, - есть знания и, с
другой стороны, ремесло сапожника и других ремесленников - а все они и
каждое из них есть не что иное, как знание.
Сократ. Вот благородный и щедрый ответ, друг мой! Спросили у тебя одну
вещь, а ты даешь мне много замысловатых вещей вместо одной простой.
Теэтет. Что ты хочешь этим сказать, Сократ?
Сократ. Может статься, и ничего, но все же я попытаюсь разъяснить, что я
думаю. Когда ты называешь сапожное ремесло, ты имеешь в виду знание того,
как изготовлять обувь?
Теэтет. Да, именно это.
Сократ. А когда ты называешь плотницкое ремесло? Конечно, знание того, как
изготовлять деревянную утварь?
Теэтет. Не что иное и в этом случае.
Сократ. А не определяешь ли ты в обоих случаях то, о чем бывает знание?
Теэтет. Ну да.
Сократ. А ведь вопрос был не в том, о чем бывает знание или сколько бывает
знаний. Ведь мы задались этим вопросом не с тем, чтобы пересчитать их, но
чтобы узнать, что такое знание само по себе. Или я говорю пустое?
Теэтет. Нет, ты совершенно прав.
Сократ. Взгляни же еще вот на что. Если бы кто- и то спросил нас о самом
простом и обыденном, например о глине - что это такое, а мы бы ответили
ему, что глина - это глина у горшечников, и глина у печников, и глина у
кирпичников, - разве не было бы это смешно?
Теэтет. Пожалуй, да.
Сократ. И прежде всего потому, что мы стали бы полагать, будто задавший
вопрос что-то поймет из нашего ответа: "Глина - это глина", стоит только
нам добавить к этому: "глина кукольного мастера" или какого угодно еще
ремесленника. Или, по-твоему, кто-то может понять имя чего-то, не зная, что
это такое?
Теэтет. Никоим образом.
Сократ. Значит, он не поймет знания обуви, не ведая, что такое знание
[вообще]?
Теэтет. Выходит, что нет.
Сократ. Значит, и сапожного знания не поймет тот, кому неизвестно знание? И
все прочие искусства.
Теэтет. Так оно и есть.
Сократ. Стало быть, смешно в ответ на вопрос, что есть знание, называть имя
какого-то искусства. Ведь с вопрос состоял не в том, о чем бывает знание.
Теэтет. По-видимому, так.
Сократ. Кроме того, там, где можно ответить просто и коротко, проделывается
бесконечный путь. Например, на вопрос о глине можно просто и прямо сказать,
что глина - увлажненная водой земля, а уж у кого в руках находится глина -
это оставить в покое.
Теэтет. Теперь, Сократ, это кажется совсем легким. И я даже подозреваю, что
ты спрашиваешь о том, к чему мы сами накануне пришли в разговоре, - я и вот
этот Сократ, твой тезка.
Сократ. Что же это такое, Теэтет?
Теэтет. Вот Феодор объяснял нам на чертежах нечто о сторонах квадрата,
[площадь которого выражена продолговатым числом], налагая их на трехфутовый
и пятифутовый [отрезки] соответственно и доказывая, что по длине они
несоизмеримы с однофутовым [отрезком]; и так перебирая [эти отрезки] один
за другим, он дошел до семнадцатифутового. Тут его что-то остановило.
Поскольку такого рода отрезков оказалось бесчисленное множество, нам пришло
в голову попытаться найти какое-то их единое [свойство], с помощью с
которого мы могли бы охарактеризовать их все.
Сократ. Ну, и нашли вы что-нибудь подобное?
Теэтет. Мне кажется, нашли. Взгляни же и ты.
Сократ. Говори, говори.
Теэтет. Весь [ряд] чисел разделили мы надвое: одни числа можно получить,
взяв какое-то число равное ему число раз. Уподобив это равностороннему
четырехугольнику, мы назвали такие числа равносторонними и четырехугольными.
Сократ. Превосходно.
Теэтет. Другие числа стоят между первыми, например три, пять и всякое
другое число, которое нельзя получить таким способом, а лишь взяв большее
число меньшее число раз или взяв меньшее число большее число раз. Эти
другие числа мы назвали продолговатыми, представив большее и меньшее число
как стороны продолговатого четырехугольника.
Сократ. Прекрасно. А что же дальше?
Теэтет. Всякий отрезок, который при построении на нем квадрата дает
площадь, выраженную равносторонним числом, мы назвали длиной, а всякий
отрезок, который дает разностороннее продолговатое число, мы назвали
[несоизмеримой с единицей] стороной квадрата, потому что такие отрезки
соизмеримы первым не по длине, а лишь по площадям, которые они образуют. То
же и для объемных тел.
Сократ. Выше всяких похвал, дети мои. Так что, я полагаю, Феодор не попадет
под закон о лжесвидетельстве.
Теэтет. И все же, Сократ, на твой вопрос о знании я не смог бы ответить так
же, как о стороне и диагонали квадрата, хотя мне и кажется, что ты ищешь
нечто подобное. И поэтому Феодор все-таки оказывается лжецом.
Сократ. Что же получается? Если бы, похвалив с тебя за быстроту в беге,
кто-то сказал, что не встречал никого столь же быстрого среди юношей, а ты
бы в состязании уступил другому бегуну, в расцвете сил и более резвому, -
то скажи, разве меньше правды стало бы в его похвалах?
Теэтет. Не думаю.
Сократ. А исследовать знание, как я только что здесь говорил, - это,
по-твоему, пустяк и не относится к самым высоким предметам?
Теэтет. Клянусь Зевсом, я думаю, что к высочайшим.
Сократ. А поэтому возьми на себя смелость и не думай, что для слов Феодора
не было оснований. Лучше постарайся всеми возможными способами добраться
прежде всего до смысла самого знания - что же это такое.
Теэтет. Если бы дело было в одном старании, Сократ!
Сократ. Итак, вперед! Ведь только что ты прекрасно повел нас. Попытайся же
и множество знаний выразить в одном определении, подобно тому как, отвечая
на вопрос о [несоизмеримых с единицей] сторонах квадрата, ты все их
многообразие свел к одному общему виду.
Теэтет. Признаюсь, Сократ, до меня доходили те вопросы, что ты задаешь, и я
не раз принимался это рассматривать, но ни сам я никогда еще не был
удовлетворен своим ответом, ни от других не слышал такого истолкования,
какого ты требуешь. Правда, я еще не потерял надежды.
Сократ. Твои муки происходят оттого, что ты не пуст, милый Теэтет, а скорее
тяжел.
Теэтет. Не знаю, Сократ. Но я рассказываю о том, что испытываю.
Сократ. Забавно слушать тебя. А не слыхал ли ты, что я сын повитухи - очень
опытной и строгой повитухи, Фенареты?
Теэтет. Это я слышал.
Сократ. А не слышал ли ты, что и я промышляю тем же ремеслом?
Теэтет. Нет, никогда.
Сократ. Знай же, что это так, но только не выдавай меня никому. Ведь я,
друг мой, это свое искусство скрываю. А кто по неведению не разумеет этого,
те рассказывают тем не менее, что-де я вздорнейший человек и люблю всех
людей ставить в тупик. Приходилось тебе слышать такое? ,
Теэтет. Да.
Сократ. А сказать тебе причину?
Теэтет. Конечно.
Сократ. Поразмысли-ка, в чем состоит ремесло повитухи, и тогда скорее
постигнешь, чего я добиваюсь. Ты ведь знаешь, что ни одна из них не
принимает у других, пока сама еще способна беременеть и рожать, а берется
за это дело лишь тогда, когда сама рожать уже не в силах.
Теэтет. Конечно.
Сократ. А виновницей этого называют Артемиду , поскольку она, сама не
рожая, стала помощницей родов. с Однако нерожавшим она не позволила
принимать, ибо человеку не под силу преуспеть в искусстве, которое ему
чуждо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256