Надо также посмотреть, сколько есть различных между собой
видов гласных. И когда мы все это различим как следует, тогда опять нужно
будет возвратиться к сущностям и их именам и посмотреть, нет ли таких имен,
к которым бы все сводились как к составным частям и из которых можно было
бы видеть, что они означают, а также не различаются ли эти имена по видам
подобно простейшим частицам. Хорошенько все это рассмотрев, нужно уметь
найти для каждой [вещи] наиболее соответствующее ей [имя]: либо одно слово
связать с одной вещью, либо отнести к этой вещи смесь из многих слов. Как
живописцы, желая что-нибудь изобразить, иногда берут только пурпур, а
иногда и другие краски на выбор, а бывает и так, что смешивают многие
краски между собой, например когда пишут человеческое лицо или что-нибудь в
этом роде, так, по-моему, и всякое изображение требует своих средств. И мы
будем примерять звуки к вещам - то один к одной вещи, какого та потребует,
то многие вместе, образуя то, что называют слогами, а затем соединять
слоги, из которых уже будут состоять слова и выражения. Далее из слов и
выражений мы составим некое большое, прекрасное целое наподобие живописного
изображения, а затем и все рассуждение - по законам искусства присвоения
имен, красноречия или как бы его ни звать. Скорее же не мы - это я просто
увлекся: так составили имена еще древние, и в таком виде они и посейчас
остаются; если же мы сумеем рассмотреть все эти имена со знанием дела и
установить, существует ли способ, по которому присвоены и первые имена, и
позднейшие, или такого способа нет, наша задача будет выполнена. В
противном случае, как бы наш разговор не пропал впустую и не отклонился бы
в сторону, милый мой Гермоген.
Гермоген. Клянусь Зевсом, Сократ, это может случиться.
Сократ. Так что же? Ты уверен в себе, что ты можешь все это именно так
разобрать? Я, например, нет.
Гермоген. Так ведь и мне далеко до этого.
Сократ. Тогда оставим это. Или, хочешь, рассмотрим это хотя бы так, как
сможем, и если окажемся способными обозреть хоть немногое, то давай
возьмемся за это, сказав себе заранее, как немного раньше сказали с богам ,
что, не зная о них ничего истинного, мы прилагаем к ним человеческие мерки:
скажем себе, что если есть хоть малая польза в том, чтобы мы или кто-то
другой это исследовал, то это, пожалуй, следует сделать. Теперь же, как
говорится, мы должны будем по мере сил потрудиться на этом поприще. Ты
согласен или нет?
Гермоген. Я полностью с тобою согласен.
Сократ. Смешным, я думаю, должно казаться, Гермоген, что из подражания
посредством букв и слогов вещи станут для нас совершенно ясными. Однако это
неизбежно, ибо у нас нет ничего лучшего, к чему мы могли бы прибегнуть для
уяснения правильности первых имен, если, конечно, ты не хочешь, чтобы мы,
как это делают трагические поэты в затруднительных случаях, прибегли к
специальным приспособлениям, с помощью которых они поднимают наверх богов ;
ты ведь не хочешь, чтобы и мы так же отделались от нашего предмета, сказав,
что первые имена установили боги и потому они правильны? Или и для нас это
лучший выход? А может быть, нам сказать, что они взяты у каких-нибудь
варваров, а варвары нас древнее? Или что за древностью лет эти имена так же
невозможно рассмотреть, как и варварские? Ведь все это были бы увертки, и
довольно изящные, для того, кто не хочет рассуждать о первых именах и
допытываться, насколько правильно они установлены. А между тем, если он
почему бы то ни было не знает правильности первых имен, он не сможет узнать
и позднейшие, ибо по необходимости они выражаются через те самые первые, о
которых он ничего не знает. А ведь тот, кто заявляет, будто он сведущ в
именах, должен уметь особенно ясно показать свое искусство на первых именах
или же хорошенько запомнить, что и о позднейших он болтает вздор. Или ты
так не думаешь?
Гермоген. Нет, Сократ, именно так.
Сократ. Но все-таки то, что я почувствовал в первых именах, кажется мне
заносчивым и смешным. С тобой я, конечно, этим поделюсь, коли хочешь. Если
же ты можешь где-то найти лучший ответ, постарайся и ты поделиться со мной .
Гермоген. Так я и сделаю. Но говори смелей.
Сократ. Итак, прежде всего представляется мне средством [выразить] всякое
движение. Кстати, мы не говорили, откуда это имя - "движение". Однако ясно,
что слово это то же самое, что и "хождение", так как в древности мы
употребляли не эту, а эпсилон. Начало же его - от слова : имя это чужое, а
значит оно то же самое, что и слово "идти". Так что если бы кто-нибудь
нашел древнее название движения, соответствующее нашему языку, то
правильнее он назвал бы его "идение". Теперь же от иноземного слова после
подстановки эты на место эпсилона и вставки ню оно называется "движением",
хотя его следовало бы называть "двигидение". А слово "стояние" означает
отсутствие движения и называется "стоянием" для красоты. Так вот этот звук,
как я говорю, показался присвоителю имен прекрасным средством выражения
движения, порыва, и он много раз использовал его с этой целью. Прежде всего
сами имена "река" - от слова (течь) - и "стремнина" подражают порыву
благодаря этому звуку; затем слова "трепет", "обрывистый", а еще такие
глаголы, как "ударять", "крушить", "рвать", "рыть", "дробить", "вертеть" -
все они очень выразительны благодаря. Я думаю, законодатель видел, что во
время произнесения этого звука язык совсем не остается в покое и сильнейшим
образом сотрясается. Поэтому, мне кажется, он и воспользовался им для
выражения соответствующего действия. А йотой он воспользовался для
выражения всего тонкого, что могло бы проходить через вещи. Поэтому "идти"
и "ринуться" он изобразил с помощью йоты. Так же с помощью звуков пси,
сигмы и дзеты (это как бы "дышащие" звуки) он, давая вещам названия,
подражал сходным их свойствам. Например, так он обозначил "студеное",
"шипучее", "тряску" и вообще всякое сотрясение. И когда, давая имена, он
подражал чему-либо вспенившемуся, то всюду, как правило, вносил эти звуки.
В свою очередь сжатие языка при произнесении дельты и упор при произнесении
полезно, кажется, применить для выражения скованности уздою и стояния. А
так как при произнесении ламбды язык очень сильно скользит, опускаясь вниз,
то, пользуясь уподоблением, он так дал имена "гладкому", "скользящему",
"лоснящемуся", "смолистому" и прочим подобным вещам. Скольжению же языка на
звуке ламбда, когда он подражает "клейкому", "сладкому" и "липкому",
препятствует сила звука гамма. Почувствовав внутренний отзвук голоса при
звуке ню, он, как бы отражая это в звуках, дал имена "внутреннее" и
"потаенное". В свою очередь альфу присвоил "громадному", эту - "величине",
поскольку это долгие звуки. А для выражения "округлого" ему необходим был
о-микрон, его-то он и вставлял по большей части в подобные имена. Так же, я
думаю, и во всем остальном: он подбирал по буквам и слогам знак для каждой
вещи и таким образом создавал имена. А последующие имена он составлял уже
из этих, действуя подобным же образом. Вот какова, мне а кажется, Гермоген,
должна быть правильность имен, если только Кратил чего-нибудь не возразит.
Гермоген. Много же забот, Сократ, доставил мне Кратил! Да ведь я тебе с
самого начала об этом толковал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
видов гласных. И когда мы все это различим как следует, тогда опять нужно
будет возвратиться к сущностям и их именам и посмотреть, нет ли таких имен,
к которым бы все сводились как к составным частям и из которых можно было
бы видеть, что они означают, а также не различаются ли эти имена по видам
подобно простейшим частицам. Хорошенько все это рассмотрев, нужно уметь
найти для каждой [вещи] наиболее соответствующее ей [имя]: либо одно слово
связать с одной вещью, либо отнести к этой вещи смесь из многих слов. Как
живописцы, желая что-нибудь изобразить, иногда берут только пурпур, а
иногда и другие краски на выбор, а бывает и так, что смешивают многие
краски между собой, например когда пишут человеческое лицо или что-нибудь в
этом роде, так, по-моему, и всякое изображение требует своих средств. И мы
будем примерять звуки к вещам - то один к одной вещи, какого та потребует,
то многие вместе, образуя то, что называют слогами, а затем соединять
слоги, из которых уже будут состоять слова и выражения. Далее из слов и
выражений мы составим некое большое, прекрасное целое наподобие живописного
изображения, а затем и все рассуждение - по законам искусства присвоения
имен, красноречия или как бы его ни звать. Скорее же не мы - это я просто
увлекся: так составили имена еще древние, и в таком виде они и посейчас
остаются; если же мы сумеем рассмотреть все эти имена со знанием дела и
установить, существует ли способ, по которому присвоены и первые имена, и
позднейшие, или такого способа нет, наша задача будет выполнена. В
противном случае, как бы наш разговор не пропал впустую и не отклонился бы
в сторону, милый мой Гермоген.
Гермоген. Клянусь Зевсом, Сократ, это может случиться.
Сократ. Так что же? Ты уверен в себе, что ты можешь все это именно так
разобрать? Я, например, нет.
Гермоген. Так ведь и мне далеко до этого.
Сократ. Тогда оставим это. Или, хочешь, рассмотрим это хотя бы так, как
сможем, и если окажемся способными обозреть хоть немногое, то давай
возьмемся за это, сказав себе заранее, как немного раньше сказали с богам ,
что, не зная о них ничего истинного, мы прилагаем к ним человеческие мерки:
скажем себе, что если есть хоть малая польза в том, чтобы мы или кто-то
другой это исследовал, то это, пожалуй, следует сделать. Теперь же, как
говорится, мы должны будем по мере сил потрудиться на этом поприще. Ты
согласен или нет?
Гермоген. Я полностью с тобою согласен.
Сократ. Смешным, я думаю, должно казаться, Гермоген, что из подражания
посредством букв и слогов вещи станут для нас совершенно ясными. Однако это
неизбежно, ибо у нас нет ничего лучшего, к чему мы могли бы прибегнуть для
уяснения правильности первых имен, если, конечно, ты не хочешь, чтобы мы,
как это делают трагические поэты в затруднительных случаях, прибегли к
специальным приспособлениям, с помощью которых они поднимают наверх богов ;
ты ведь не хочешь, чтобы и мы так же отделались от нашего предмета, сказав,
что первые имена установили боги и потому они правильны? Или и для нас это
лучший выход? А может быть, нам сказать, что они взяты у каких-нибудь
варваров, а варвары нас древнее? Или что за древностью лет эти имена так же
невозможно рассмотреть, как и варварские? Ведь все это были бы увертки, и
довольно изящные, для того, кто не хочет рассуждать о первых именах и
допытываться, насколько правильно они установлены. А между тем, если он
почему бы то ни было не знает правильности первых имен, он не сможет узнать
и позднейшие, ибо по необходимости они выражаются через те самые первые, о
которых он ничего не знает. А ведь тот, кто заявляет, будто он сведущ в
именах, должен уметь особенно ясно показать свое искусство на первых именах
или же хорошенько запомнить, что и о позднейших он болтает вздор. Или ты
так не думаешь?
Гермоген. Нет, Сократ, именно так.
Сократ. Но все-таки то, что я почувствовал в первых именах, кажется мне
заносчивым и смешным. С тобой я, конечно, этим поделюсь, коли хочешь. Если
же ты можешь где-то найти лучший ответ, постарайся и ты поделиться со мной .
Гермоген. Так я и сделаю. Но говори смелей.
Сократ. Итак, прежде всего представляется мне средством [выразить] всякое
движение. Кстати, мы не говорили, откуда это имя - "движение". Однако ясно,
что слово это то же самое, что и "хождение", так как в древности мы
употребляли не эту, а эпсилон. Начало же его - от слова : имя это чужое, а
значит оно то же самое, что и слово "идти". Так что если бы кто-нибудь
нашел древнее название движения, соответствующее нашему языку, то
правильнее он назвал бы его "идение". Теперь же от иноземного слова после
подстановки эты на место эпсилона и вставки ню оно называется "движением",
хотя его следовало бы называть "двигидение". А слово "стояние" означает
отсутствие движения и называется "стоянием" для красоты. Так вот этот звук,
как я говорю, показался присвоителю имен прекрасным средством выражения
движения, порыва, и он много раз использовал его с этой целью. Прежде всего
сами имена "река" - от слова (течь) - и "стремнина" подражают порыву
благодаря этому звуку; затем слова "трепет", "обрывистый", а еще такие
глаголы, как "ударять", "крушить", "рвать", "рыть", "дробить", "вертеть" -
все они очень выразительны благодаря. Я думаю, законодатель видел, что во
время произнесения этого звука язык совсем не остается в покое и сильнейшим
образом сотрясается. Поэтому, мне кажется, он и воспользовался им для
выражения соответствующего действия. А йотой он воспользовался для
выражения всего тонкого, что могло бы проходить через вещи. Поэтому "идти"
и "ринуться" он изобразил с помощью йоты. Так же с помощью звуков пси,
сигмы и дзеты (это как бы "дышащие" звуки) он, давая вещам названия,
подражал сходным их свойствам. Например, так он обозначил "студеное",
"шипучее", "тряску" и вообще всякое сотрясение. И когда, давая имена, он
подражал чему-либо вспенившемуся, то всюду, как правило, вносил эти звуки.
В свою очередь сжатие языка при произнесении дельты и упор при произнесении
полезно, кажется, применить для выражения скованности уздою и стояния. А
так как при произнесении ламбды язык очень сильно скользит, опускаясь вниз,
то, пользуясь уподоблением, он так дал имена "гладкому", "скользящему",
"лоснящемуся", "смолистому" и прочим подобным вещам. Скольжению же языка на
звуке ламбда, когда он подражает "клейкому", "сладкому" и "липкому",
препятствует сила звука гамма. Почувствовав внутренний отзвук голоса при
звуке ню, он, как бы отражая это в звуках, дал имена "внутреннее" и
"потаенное". В свою очередь альфу присвоил "громадному", эту - "величине",
поскольку это долгие звуки. А для выражения "округлого" ему необходим был
о-микрон, его-то он и вставлял по большей части в подобные имена. Так же, я
думаю, и во всем остальном: он подбирал по буквам и слогам знак для каждой
вещи и таким образом создавал имена. А последующие имена он составлял уже
из этих, действуя подобным же образом. Вот какова, мне а кажется, Гермоген,
должна быть правильность имен, если только Кратил чего-нибудь не возразит.
Гермоген. Много же забот, Сократ, доставил мне Кратил! Да ведь я тебе с
самого начала об этом толковал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256