Условившись таким образом, мы скажем: "Человек, зная, что зло есть зло,
все-таки его совершает". А если кто нас спросит: "Почему же?" - мы ответим:
"Потому что он побежден". "Чем?" -спросят нас. А к нам уже нельзя сказать,
что удовольствием, потому ч что вместо удовольствия мы приняли другое
название - "благо". Но, отвечая, мы все-таки скажем, что он был побежден...
"Да чем же?" - спросят. "Благом, клянусь Зевсом!" - скажем мы". И если
случится, что вопросы задавал человек надменный, он рассмеется и скажет:
"Право, смешное это дело: вы говорите, будто о тот, кто делает зло, зная,
что это зло и что не следует ему этого делать, побежден благом! Каким же
благом? - спросит он. - Таким, которое хоть и побеждает в вас зло, однако
неравноценно ему, или же таким, которое равноценно?" Ясно, что мы скажем в
ответ: таким благом, которое неравноценно, потому что иначе не ошибся бы
тот, про кого мы говорим, что он г побежден удовольствиями.
"В каком же отношении, - пожалуй, зададут нам вопрос, - благо бывает
неравноценно злу или зло неравноценно благу: в том, что одно из них больше,
а другое меньше, или в том, что одного и из них много, а другого мало? Или
еще в каком-нибудь?" И нечего нам будет сказать, пришлось бы подтвердить
все это. "Значит, ясно, - скажут нам, - что "быть побежденным" у вас
означает вместо меньшего блага брать большее зло". Вот как здесь обстоит
дело.
Теперь переменим обозначения того же самого, взяв слова "приятное" и
"тягостное", и скажем, что человек делает тягостное (тогда мы говорили
"зло", теперь же скажем так), зная, что оно тягостно, но при этом он
побежден удовольствиями, понятно, такими, которым не должно побеждать. Да и
как можно сравнить и оценить удовольствия и страдания, как не по большей
или меньшей их величине? Ведь они бывают больше или меньше друг друга,
обильнее или скуднее, сильнее или слабее. Потому что, если бы кто сказал:
"Однако, Сократ, большая разница между приятным сейчас и тем, что в будущем
будет то ли приятным, то ли тягостным",- я бы отвечал: "Неужели здесь
разница не в том же самом - не в удовольствии и страдании, а в чем-нибудь
еще? Ведь другое какое-либо различие невозможно. Ты, как человек, умеющий
хорошо взвешивать, сложи все приятное и сложи все тягостное, как ближайшее,
так и отдаленное, и, положив на весы, скажи, чего больше? Если же ты
сравниваешь между собою разные удовольствия, избирай для себя всегда более
значительное и обильное, а сравнивая разные страдания - незначительное и
небольшое. Когда же ты сравниваешь удовольствие со страданием, если
приятное перевешивает тягостное, - ближайшее ли перевешивает отдаленное или
наоборот, - нужно совершать то, что содержит в себе приятное; если же,
наоборот, тягостное перевесит приятное, его не следует совершать. Разве
иначе обстоит дело, люди?" - сказал бы я им. Знаю, что они не могли бы мне
возразить.
- С этим согласился и Протагор.
"Раз все это так, - скажу я далее, - то ответьте мне вот на что: одно и то
же по величине кажется вам на вид вблизи больше, а вдали меньше, не так
ли?" Они подтвердят. "И точно так же по толщине и численности? И звуки,
одинаково сильные, вблизи сильнее, а вдали слабее?" Они подтвердили бы.
"Так если наше благополучие заключается в том, чтобы и создавать, и
получать большее, а мелочей избегать и не создавать, то что полезнее нам в
жизни: искусство измерять или влияние видимости? Последняя разве не вводила
бы нас в заблуждение, не заставляла бы нередко одно и то же ставить то
выше, то ниже, ошибаться и в наших действиях, и при выборе большого и
малого? Искусство измерять лишило бы значения эту видимость и, выяснив
истину, давало бы покой душе, пребывающей в этой истине, и оберегало бы
жизнь". Так разве не согласились бы с нами люди, что искусство измерять
благотворно, или они указали бы на какое-нибудь другое искусство?
- Нет, именно на искусство измерять, - подтвердил Протагор.
"А если бы благополучие нашей жизни зависело от правильного выбора между
четным и нечетным - от того, что один раз правильно будет выбрать большее,
а другой - меньшее независимо от того, больше оно само по себе или по
сравнению с чем-нибудь другим, вблизи ли оно находится или вдали, - то ё
что сберегло бы нам жизнь? Не знание ли? И не искусство ли определять, что
больше, что меньше? А так как дело идет о нечетных и четных числах, то это
не что иное, как арифметика". Согласились ли бы с нами люди или нет?
Протагор решил, что согласились бы.
"Пусть так, люди! Раз у нас выходит, что благополучие нашей жизни зависит
от правильного выбора между удовольствием и страданием, между великим и
незначительным, большим и меньшим, далеким и близким, то не выступает ли
тут на первое место измерение, поскольку оно рассматривает, что больше, что
меньше, а что между собою равно?"
- Да, это неизбежно.
- А раз здесь есть измерение, то неизбежно будет также искусство и знание.
- С этим все согласятся, - сказал Протагор.
"Каково это искусство и знание, мы рассмотрим в другой раз. А теперь
хватит: ведь для доказательства, которое мы с Протагором должны вам
представить, чтобы ответить на ваш вопрос, достаточно признать, что тут во
всяком случае речь идет о знании. Помните, о чем вы спрашивали? Мы с ним
согласились, что нет ничего сильнее знания, оно всегда и во всем
пересиливает и удовольствия, и все прочее; по вашим же словам, удовольствие
нередко одолевает и знающего человека; и после того как мы с вами не
согласились, вы спросили нас: "А если, Протагор и Сократ, дело тут не в
том, что мы уступаем удовольствиям, то в чем же оно и что об этом думаете
вы? Скажите нам".
Если бы мы тогда вам прямо сказали, что дело тут в неведении, вы бы над
нами посмеялись; теперь же, если вы станете смеяться над нами, вы
посмеетесь лишь над собой. Вы ведь сами согласились, что те, кто ошибается
в выборе между удовольствием и страданием, то есть между благом и злом,
ошибаются по недостатку знания, и не только знания вообще, но, как вы еще
раньше согласились, знания измерительного искусства. А ошибочное действие
без знания, вы сами понимаете, совершается по неведению, так что уступка
удовольствию есть не что иное, как величайшее неведение. Вот Протагор и
заявляет, что он излечивает от него; то же самое и Продик, и Гиппий. Вы же,
полагая, что тут нечто другое, чем просто неведение, и сами не идете, и
детей своих не шлете к учителям этого дела, вот к этим софистам, - как
будто этому нельзя научить; заботясь о деньгах и не отдавая их таким
учителям, вы плохо поступаете и как частные лица, и как граждане". Вот что
ответили бы мы людям. К вам же, Гиппий и Продик, я обращаюсь теперь вместе
с Протагором (пусть это обсуждение будет у нас общим): как, по-вашему, прав
я или заблуждаюсь? Все нашли, что сказанное совершенно верно.
Значит, вы соглашаетесь, - спросил я, - что приятное есть благо, а
тягостное - зло? Различение наименований, которое делает Продик, я прошу
тут оставить в стороне. Назовешь ли ты это "приятным", "милым" или
"желанным" - ты ведь любишь, добрейший мой Продик, давать всевозможные
названия и откуда только их ни берешь, - отвечай мне именно в этом смысле
на мой вопрос.
- Продик со смехом согласился, а также все остальные.
- Так что же, друзья мои, дальше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256