Тимей. Так, Сократ; и описанное тобой государство всем нам очень по сердцу.
Сократ. Не правда ли, мы начали с того, что отделили искусство землепашцев
и прочие ремесла от сословия, предназначенного защищать государство на
войне?
Тимей. Да.
Сократ. И, определив, что каждый будет иметь сообразно своей природе
подходящий лишь ему род занятий и лишь одно искусство, мы решили: те, кому
придется сражаться за всех, не должны быть никем иным, как только стражами
города против любой обиды, чинимой извне или изнутри; им должно кротко
творить справедливость по отношению к своим подчиненным, их друзьям по
природе, но быть суровыми в битве против любого, кто поведет себя как враг.
Тимей. Совершенно верно.
Сократ. Притом мы рассудили, что по природе душа этих стражей должна быть и
пылкой, и в то же время по преимуществу философической, чтобы они могли в
надлежащую меру вести себя и кротко, и сурово по отношению к тем и другим.
Тимей. Да.
Сократ. А как быть с воспитанием? Их нужно упражнять в гимнастических,
мусических и прочих науках, которые им приличествуют, но правда ли?
Тимей. Еще бы!
Сократ. А еще мы говорили, что, когда они пройдут все эти упражнения, они
не должны считать своей собственностью ни золота, ни серебра, ни чего-либо
иного. Вместо этого они будут получать от тех, кого они охраняют,
содержание, соразмерное их скромным нуждам, и тратить его сообща, кормясь
все вместе от общего стола. Они должны непрерывно соревноваться в
добродетели, а от прочих трудов их надо избавить.
Тимей. Именно так и было сказано.
Сократ. Речь зашла и о женщинах, и мы решили, что их природные задатки
следует развивать примерно так же, как и природные задатки мужчин, и что
они должны делить все мужские занятия как на войне, так и в прочем
житейском обиходе.
Тимей. Да, так было решено.
Сократ. А как с произведением потомства? Это уж, наверно, хорошо
запомнилось по своей необычности. Но правда ли, речь шла о том, что все
относящееся к браку и деторождению должно быть общим, и мы хотели добиться
того, чтобы никто и никогда не мог знать, какой младенец родился именно от
него, но каждый почитал бы каждого родным себе: тех, кто родился недалеко
по времени от него самого,- за братьев и сестер, а старших и младших
соответственно либо за родителей и родителей родителей, либо же за детей и
внуков?
Тимей. Да, это в самом деле легко запомнить, как ты говоришь.
Сократ. Затем мы сказали, как ты, может быть, помнишь, что ради обеспечения
возможно лучшего потомства на должностных лиц обоего пола возлагается
обязанность устраивать браки посредством хитрости со жребием, так, чтобы
лучшие и худшие сочетались бы с равными себе и в то же время никто не
испытывал бы неудовольствия, но все полагали бы, что этим распорядилась
судьба
Тимей. Да, я припоминаю.
Сократ. Далее, дети лучших родителей подлежат воспитанию, а дети худших
должны быть тайно отданы в другие сословия; когда же они войдут в возраст,
правителям надлежит следить и за теми, и за другими и достойных возвращать
на прежнее место, а недостойных отправлять на место тех, кто возвращен. Не
так ли? Тимей. Да.
Сократ. Что же, любезный Тимей, удалось нам вкратце восстановить ход наших
вчерашних рассуждений, или мы что-нибудь упустили?
Тимей. Да нет, Сократ, ты перечислил все, о чем мы говорили.
Сократ. Тогда послушайте, какое чувство вызывает у меня наш набросок
государственного устройства. Это чувство похоже на то, что испытываешь,
увидев каких-нибудь благородных, красивых зверей, изображенных на картине,
а то и живых, но неподвижных: непременно захочется поглядеть, каковы они в
движении и как они при борьбе выявляют те силы, о которых с позволяет
догадываться склад их тел. В точности то же самое испытываю я относительно
изображенного нами государства: мне было бы приятно послушать описание
того, как это государство ведет себя в борьбе с другими государствами, как
оно достойным его образом вступает в войну, как в ходе войны его граждане
совершают то, что им подобает, сообразно своему обучению и воспитанию, будь
то на поле брани или в переговорах с каждым из других государств.
Так вот, Критий и Гермократ, мне ясно, что сам я не справлюсь с задачей
прочесть подобающее похвальное слово мужам и государству. И в моей
неспособности нет ничего странного: мне кажется, что этого не могут и
поэты, будь то древние или новейшие. Не то чтобы я хотел обидеть род
поэтов, но ведь всякому ясно, что племя подражателей легче и лучше всего
будет воссоздавать то, к чему каждый из них привык с ранних лет, а то, что
лежит за пределом привычного, для них еще труднее хорошо воссоздать в речи,
нежели на деле.
Что касается рода софистов, я, разумеется, всегда считал его весьма
искушенным в составлении разнообразных речей и в других прекрасных вещах,
но из-за того, что эти софисты привыкли странствовать из города в город и
нигде не заводят собственного дома, у меня есть подозрение, что им не под
силу те дела и слова, которые свершили и сказали бы в обстоятельствах
войны, сражений или переговоров как философы, так и государственные люди.
Итак, остается только род людей вашего склада, по природе и по воспитанию
равно причастный философским и государственным занятиям. Вот перед нами
Тимей: будучи гражданином государства со столь прекрасными законами, как
Локры Италийские, и не уступая никому из тамошних уроженцев по богатству и
родовитости, он достиг высших должностей и почестей, какие только может
предложить ему город, но в то же время поднялся, как мне кажется, и на
самую вершину философии. Что касается Крития, то уж о нем-то все в Афинах
знают, что он не невежда ни в одном из обсуждаемых нами предметов.
Наконец, Гермократ, по множеству достоверных свидетельств, подготовлен ко
всем этим рассуждениям и природой, и выучкой. Потому-то и я вчера по зрелом
размышлении охотно согласился, вняв вашей просьбе, изложить свои мысли о
государственном устройстве, ибо знал, что, если только вы согласитесь
продолжать, никто лучше вас этого не сделает; вы так способны представить
паше государство вовлеченным в достойную его войну и действующим сообразно
своим свойствам, как никто из ныне живущих людей. Сказав все, что от меня
требовалось, я в свою очередь обратил к вам то требование, о котором сейчас
вам напоминаю. Посовещавшись между собой, вы согласились отдарить меня
словесным угощением сегодня; и сейчас я, как видите, приготовился к нему и
с нетерпением его ожидаю.
Гермократ. Конечно же, Сократ, как сказал наш Тимей, у нас не будет
недостатка в усердии, да мы и не нашли бы никакого себе извинения, если бы
отказались. Ведь и вчера, едва только мы вошли к Критию, в тот покой для
гостей, где и сейчас проводим время, и даже на пути туда, мы рассуждали об
этом самом предмете. Критий тогда еще сообщил нам одно сказание, слышанное
им в давнее время. Расскажи-ка его теперь и Сократу, чтобы он помог нам
решить, соответствует ли оно возложенной на нас задаче или не
соответствует.
Критий. Так и надо будет сделать, если согласится Тимей, третий соучастник
беседы.
Тимей. Конечно, я согласен.
Критий. Послушай же, Сократ, сказание хоть и весьма странное, но,
безусловно, правдивое, как засвидетельствовал некогда Солон, мудрейший из
семи мудрецов .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256