- Нет, это невозможно.
- А нет ли безусловной необходимости в том, чтобы подобное и то, чему оно
подобно, были причастны одному и тому же?
- Да, это необходимо.
- Но то, через причастность чему подобное становится подобным, не будет ли
само идеею?
- Непременно.
- Следовательно, ничто не может быть подобно идее и идея не может быть
подобна ничему другому, иначе рядом с этой идеей всегда будет являться
другая, а если эта последняя подобна чему-либо, то - опять новая, и никогда
не прекратится постоянное возникновение новых идей, если идея будет подобна
причастному ей [10].
- Ты совершенно прав.
- Значит, вещи приобщаются к идеям не посредством подобия: надо искать
какой-то другой способ их приобщения.
- Выходит, так.
- Ты видишь теперь, Сократ,- сказал Парменид, - какое большое затруднение
возникает при допущении существования идей самих по себе.
- И даже очень.
- Но будь уверен,- продолжал Парменид,- что ты еще, так сказать, не
почувствовал всей громадности затруднения, если для каждой вещи ты всякий
раз допускаешь единую обособленную от нее идею.
- Почему так? - спросил Сократ.
- По многим самым различным причинам, и главным образом по следующей: если
бы кто стал утверждать, что идеи, будучи такими, какими они, по-нашкму,
должны быть, вовсе не доступны познанию, то невоз
можно было бы доказать, что высказывающий это мнкние заблуждается, разве
что тот, кто стал бы ему возражать, оказался бы многоопытным, даровитым и
во время спора имел бы охоту следить за множеством отдаленнейших
доказательств. В противном случае переубедить настаивающего на том, что
идеи непознаваемы, не было бы возможности.
- Почему так, Парменид? - спросил Сократ.
- А потому, Сократ, что и ты, и всякий другой, кто допускает
самостоятельное существование некоей сущности каждой вещи, должен, я думаю,
прежде всего согласиться, что ни одной такой сущности в нас нет.
- Да, потому что как же она могла бы тогда сущкствовать самостоятельно? -
заметил Сократ.
- Ты правильно говоришь,- сказал Парменид. - Ибо все идеи суть то, что они
суть, лишь в отношении одна к другой, и лишь в этом отношении они обладают
сущностью, а не в отношении к находящимся в нас [их] по добиям (или как бы
это кто ни определял), только благодаря причастности которым мы называемся
теми или иными именами. В свою очередь эти находящиеся в нас [подобия],
одноименные [с идеями), тоже существуют лишь в отношении друг к другу, а не
в отношении к идкям: все эти подобия образуют свою особую область и в число
одноименных им идей не входят.
- Как ты говоришь? - спросил Сократ.
- Если, например,- ответил Парменид,- кто-либо из нас есть чей-либо
господин или раб, то он, конечно, не раб господина самого по себе,
господина как такового, а также и господин не есть господин раба самого по
ск бе, раба как такового, но отношение того и другого есть отношение
человека к человеку. Господство же само по себе есть то, что оно есть, по
отношению к рабству самому по себе, и точно так же рабство само по себе
есть рабство по отношению к господству самому по себе. И то, что есть в
нас, не имеет никакого отношения к идеям, равно как и они - к нам.
Повторяю, идеи существуют сами по себе и лишь к самим себе относятся, и
точно так же то, что находится в нас, относится только к самому себе.
Понятно ли тебе, что я говорю?
- Вполне понятно,- ответил Сократ.
- А потому,- продолжал Парменид,- и знание само по себе как таковое не
должно ли быть знанием истины как таковой, истины самой по себе [11]?
- Конечно.
- Далее, каждое знание как таковое должно быть, знанием каждой вещи как
таковой, не правда ли?
- Да.
- А наше знание не будет ли знанием нашей Пети ны? И каждое наше знание не
будет ли относиться к од ной из наших вещей?
- Непременно.
- Но идей самих по себе, как и ты признаешь, мы не имеем, и их у нас быть
не может.
- Конечно, нет.
- Между тем, каждый существующий сам по себе род познается, надо полагать,
самой идеей знания?
- Да.
- Которой мы не обладаем?
- Да, не обладаем.
- Следовательно, нами не познается ни одна из идей, потому что мы не
причастны знанию самому по себе.
- По-видимому, так.
- А потому для нас непознаваемы ни прекрасное само по себе, как таковое, ни
доброе, ни все то, что мы до пускаем в качестве самостоятельно существующих
идей.
- Кажется, так.
- Но обрати внимание на еще более удивительное обстоятельство.
- Какое же?
- Признаешь ты или нет: если существует какойто род знания сам по себе, то
он гораздо совершеннее нашего знания? И не так ли обстоит дело с красотою и
всем прочим?
- Да.
- Итак, если что-либо причастно знанию самому по себе, то, не правда ли, ты
признаешь, что никто в боль шей степени, чем бог, не обладает этим
совершеннейшим знанием?
- Непременно признаю.
- С другой стороны, обладая знанием самим по себе, будет ли бог в состоянии
знать то, что есть в нас?
- Почему же нет?
- А потому, Сократ,- сказал Парменид,- что, как мы согласились, сила тех
идей не распространяется на то, что у нас, и, с другой стороны, сила того,
что у нас, не распространяется на идеи, но то и другое довлеет самому себе.
- Да, мы согласились относительно этого.
- Итак, если у бога есть упомянутое совершеннейшее господство и
совершеннейшее знание, то господство богов никогда не будет
распространяться на нас и их знание никогда не познает ни нас, ни вообще
ничего относящегося к нашему миру: как мы нашей властью не властвуем над
богами и нашим знанием ничего божественного не познаем, так на том же самом
основании и они, хоть и боги, над нами не господа и дел человеческих не
знают.
- Но если отказать богу в знании, то не покажется ли такое утверждение
слишком странным? - заметил Сократ. А Парменид возразил:
- Однако, Сократ, к этому и, кроме того, еще ко многому другому неизбежно
приводит [учение об] идкях, если эти идеи вещей действительно существуют и
если мы будем определять каждую идею как нечто самостоятельное. Слушатель
будет недоумевать и спорить, доказывая, что этих идей либо вовсе нет, либо
если уж они существуют, то должны быть безусловно непознаваемыми для
человеческой природы. Такие возражения кажутся основательными, а
высказывающего их, как мы недавно сказали, переубедить необычайно трудно. И
надо быть исключительно даровитым, чтобы понять, что существует некий род
каждой вещи и сущность сама по себе, а еще более удивительный дар нужен для
того, чтобы доискаться до всего этого, обстоятельно разобраться во всем п
разъяснить другому!
- Согласен с тобой, Парменид,- сказал Сократ,- мне по душе то, что ты
говоришь. Парменид же ответил:
- Но с другой стороны, Сократ, если кто, приняв во внимание все только что
изложенное и тому подобное, откажется допустить, что существуют идеи вещей,
и не станет определять идеи каждой вещи в отдельности, то, не допуская
постоянно тождественной себе идеи каждой из существующих вещей, он не
найдет, куда направить свою мысль, и тем самым уничтожит всякую возможность
рассуждения. Впрочем, эту опасность, как мне кажется, ты ясно почувствовал.
- Ты прав,- ответил Сократ.
- Что же ты будешь делать с философией? Куда обратишься, не зная таких
вещей?
- Пока я совершенно себе этого не представляю.
- Это объясняется тем, Сократ,- сказал Парменид, - что ты проядевременно,
не поупражнявшись как следует, берешься определять, что такое прекрасное,
справедливое, благое и любая другая идея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256