Теэтет. Очевидно.
Сократ. Тогда, клянусь Харитами, Протагор был премудр и эти загадочные
слова бросил нам, всякому сброду, ученикам же своим втайне рассказал
истину. а
Теэтет. Как тебя понять, Сократ?
Сократ. Я поведаю тебе это рассуждение, оно немаловажно: [Протагор
утверждает], будто ничто само по себе не есть одно, ибо тут не скажешь ни
что оно есть, ни каково оно; ведь если ты назовешь это большим, оно может
показаться и малым, если назовешь тяжелым - легким и так далее, поскольку
ничто одно не существует как что-то или как какое-то, но из порыва,
движения и смешения одного с другим возникают все те вещи, про которые мы
говорим, что они существуют, хотя и говорим неверно, ибо ничто никогда не
есть, но всегда становится. И в этом по очереди сходились все мудрецы,
кроме Парменида: и Протагор, и Гераклит, и Эмпедокл, а из поэтов -
величайшие в каждом роде поэзии: в комедии - Эпихарм, в трагедии - Гомер,
который, упоминая "...отца бессмертных Океана и матерь Тефи-су", объявляет
все порождением потока и движения. Или тебе не кажется, что он так считает?
Теэтет. Мне кажется, так.
Сократ. А кто сумеет не стать посмешищем, выступая против такого лагеря и
такого военачальника, как Гомер?
Теэтет. Это нелегкое дело, Сократ.
Сократ. То-то же. К тому же это достаточно подтверждают и вот такие
признаки: впечатление существования и становления производится движением,
напротив, покой делает все несуществующим и мертвым. Ведь тепло и огонь,
который порождает и упорядочивает все прочее, сам возникает из порыва и
трения. Так же и всякое движение вообще. Или происхождение огня не таково?
Теэтет. Разумеется, таково.
Сократ. И живые существа тоже рождаются из движения?
Теэтет. Как же иначе?
Сократ. А если взять наше тело? Разве не расстраивают его состояние покой и
бездействие, тогда как упражнение и движение - укрепляют?
Теэтет. Да.
Сократ. А душевное состояние? Разве душа не укрепляется и не улучшается,
обогащаясь науками во время прилежного обучения, поскольку оно есть
движение, - тогда как от покоя, то есть от беспечности и нерадивости, и
новому не обучается, да и выученное забывает?
Теэтет. Еще как.
Сократ. Стало быть, движение, будь то в душе или теле, благо, а покой -
наоборот?
Теэтет. Видимо.
Сократ. Тогда я прибавлю еще безветрие и затишье и тому подобное - то, что
загнивает и гибнет от покоя и сохраняется от противоположного. А в
довершение всего я притяну сюда еще и золотую цепь, которая, по словам
Гомера, есть не что иное, как Солнце. Он объясняет также, что, пока есть
Солнце и круговое движение, все существует и сохраняется и у богов и у
людей. А если бы вдруг это стало как вкопанное, то все вещи погибли бы и,
как говорится, все перевернулось бы вверх дном.
Теэтет. И мне кажется, Сократ, что он объясняет это именно так, как ты его
толкуешь.
Сократ. Итак, славный юноша, попробуй уразуметь вот что. Прежде всего, что
касается наших глаз: ведь то, что ты называешь белым цветом, не есть что-то
инородное, вне твоих глаз, но ведь и в глазах его тоже нет, и ты не
назначишь ему какого-либо определенного места, ибо тогда, оказавшись как бы
в строю, оно пребывало бы на месте, а не оказывалось бы в становлении.
Теэтет. Как это?
Сократ. Будем исходить из того недавнего рассуждения, что ничто не
существуют само по себе как одно, - и тогда черное, белое и любой другой
цвет представится нам возникающим благодаря тому, что глаз обращается на
приближающееся движение, а все то, что мы называем цветом, не есть ни
обращающееся, ни предмет обращения, - это нечто особое, возникающее
посредине между тем и другим. Или ты будешь настаивать, что каким тебе
кажется каждый цвет, таков же он и для собаки, и для любого другого живого
существа?
Теэтет. Клянусь Зевсом, я - нет.
Сократ. То-то. А другому человеку что бы то ни было разве представляется
таким же, как и тебе? Будешь ли ты настаивать на этом или скорее признаешь,
что и для тебя самого это не будет всегда одним и тем же, поскольку сам ты
не всегда чувствуешь себя одинаково.
Теэтет. Я скорее склоняюсь ко второму, чем к первому.
Сократ. Далее, если бы мы измерили или потрогали что-то и оно оказалось бы
большим, или белым, или теплым, то, попав к кому-либо другому, оно не стало
бы другим, во всяком случае если бы само не изменилось. А с другой стороны,
если бы то, что мы измерили и потрогали, действительно было бы всем этим,
то оно не становилось бы другим от приближения другой вещи или от
каких-либо ее изменений, поскольку само не претерпело никаких изменений. А
вот мы, мои друг, принуждены делать какие-то чудные и потешные утверждения
с легкой руки Протагора и всех тех, кто заодно с ним.
Теэтет. Что ты хочешь этим сказать? И к чему это?
Сократ. Возьми небольшой пример и тогда поймешь, чего я добиваюсь.
Представь, что у нас есть шесть игральных костей. Если мы к ним приложим
еще четыре, то сможем сказать, что их было в полтора раза больше, чем тех,
что мы приложили, а если прибавим двенадцать, то скажем, что их было
вполовину меньше. Иные же подсчеты здесь недопустимы. Или ты допустил бы?
Теэтет. Я- нет.
Сократ. Что же в таком случае? Если Протагор или кто-нибудь другой спросит
тебя, Теэтет, может ли . что-то сделаться больше размером или числом и в то
же время не увеличиться, что ты ответишь?
Теэтет. Если бы нужно было ответить, как сейчас мне это представляется, то
я бы сказал, что не может. Но если бы меня спросили об этом во время
прежнего нашего рассуждения, то тогда, стараясь не противоречить себе, я
сказал бы, что может.
Сократ. Вот это чудесно, друг мой, клянусь Герой! Однако если ты ответишь,
что может, то получится, видимо, почти по Еврипиду: язык наш не в чем
упрекнуть, ну а вот сердце есть в чем.
Теэтет. Правда.
Сократ. Дело в том, что если бы мы с тобой были великими мудрецами,
изведавшими все глубины сердца, и нам от избытка премудрости оставалось бы
только ловить друг друга на софистических подвохах, то, сойдясь для такого
поединка, мы могли бы отражать одно рассуждение другим. На самом же деле,
поскольку мы люди простые, давай-ка прежде разберем предмет наших
размышлений сам по себе - все ли у нас согласуется между собой или же нет?
Теэтет. И я очень хотел бы этого.
Сократ. Вот и я тоже. А когда так, то давай прежде всего спокойно - ведь в
досуге у нас нет недостатка, - не давая воли раздражению, в самом деле
проверим i" самих себя: каковы же эти наши внутренние видения? В первую
очередь, я думаю, мы договоримся, что ничто не становится ни больше, ни
меньше, будь то объемом или числом, пока оно остается равным самому себе. :
Не так ли?
Теэтет. Так.
Сократ. Во-вторых, то, к чему ничего не прибавляли и от чего ничего не
отнимали, никогда не увеличивается и не уменьшается, но всегда остается
равным ; себе.
Теэтет. Разумеется.
Сократ. Стало быть, в-третьих, мы примем, что чего не было раньше и что
появилось уже позднее, то не может существовать, минуя возникновение и
становление?
Теэтет. По крайней мере, это представляется так.
Сократ. Вот эти три допущения и сталкиваются друг с другом в нашей душе,
когда мы толкуем об игральных костях или когда говорим, что я в своем
возрасте, когда уже не растут ни вверх ни вниз, в какой-то год то был выше
тебя, то вскоре стал ниже, причем от моего , роста ничего не убавилось,
просто ты вырос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256