Поэтому повитухами она сделала женщин, неплодных уже по возрасту,
почтив таким образом в них свое подобие.
Теэтет. Это правильно.
Сократ. А разве не правильно, что распознавать беременных тоже должны не
кто иные, как повитухи?
Теэтет. Разумеется, правильно.
Сократ. Притом повитухи дают зелья и знают заговоры, могут возбуждать
родовые муки или по желанию смягчать их, а ту, что с трудом рожает,
заставить родить, ii или если найдут нужным, то выкинуть.
Теэтет. Это так.
Сократ. А ты не заметил за ними вот чего: ведь они же и сватать горазды,
поскольку умудрены в том, какой женщине с каким мужем следует сойтись,
чтобы родить наилучших детей.
Теэтет. Нет, я этого не знал.
Сократ. Тогда знай, что этим они гордятся больше, чем отсечением пуповины.
Ибо - заметь: будет ли, по- твоему, это одно и то же искусство - выхаживать
и собирать плоды земли и, с другой стороны, знать, в какую землю какой
саженец посадить или какое семя посеять?
Теэтет. Бесспорно, одно и то же.
Сократ. А для женщины, друг мой, разные будут ремесла повитухи и свахи?
Теэтет. Похоже, что нет.
Сократ. В том-то и дело. Однако у нас часты случаи неправильного и
неумелого сватовства мужчины и женщины, имя которому сводничество. Вот
из-за него-то повитухи, как особы священные, избегают сватовства, опасаясь
навлечь на себя вину, тогда как, по существу, одним повитухам уместно и
подобает сватать.
Теэтет. Очевидно.
Сократ. Таково ремесло повитухи, однако моему делу оно уступает. Ибо
женщинам не свойственно рожать иной раз призраки, а иной раз истинное дитя,
а вот это распознать было бы нелегко. Если бы это случалось, то великая и
прекрасная обязанность - судить, истинный родился плод или нет, стала бы
делом повитух. Или ты не находишь?
Теэтет. Нахожу.
Сократ. В моем повивальном искусстве почти все так же, как и у них, -
отличие, пожалуй, лишь в том, что я принимаю у мужей, а не у жен и принимаю
роды души ", а не плоти. Самое же великое в нашем искусстве - то, что мы
можем разными способами допытываться, рождает ли мысль юноши ложный призрак
или же истинный и полноценный плод. К тому же и со мной получается то же,
что с повитухами: сам я в мудрости уже неплоден, и за что меня многие
порицали, - что-де я все выспрашиваю у других, а сам никаких ответов
никогда не даю, потому что сам никакой мудрости не ведаю, - это правда. А
причина вот в чем: бог понуждает меня принимать, роды же мне воспрещает.
Так что сам я не такой уж особенный мудрец, и самому мне не а выпадала
удача произвести на свет настоящий плод - плод моей души. Те же, что
приходят ко мне, поначалу кажутся мне иной раз крайне невежественными, а
все же по мере дальнейших посещений и они с помощью бога удивительно
преуспевают и на собственный и на сторонний взгляд. И ясно, что от меня они
ничему не могут научиться, просто сами в себе они открывают много
прекрасного, если, конечно, имели, и производят его на свет. Повития же
этого виновники - бог и я. И вот откуда это видно: уже многие юноши по
неведению сочли виновниками всего этого самих себя и, исполнившись
презрения ко мне, то ли сами по себе, то ли по наущению других людей ушли
от меня раньше времени. И что же? Ушедши от меня, они и то, что еще у них
оставалось, выкинули, вступивши в дурные связи, и то, что я успел принять и
повить, погубили плохим воспитанием. Ложные призраки стали они ценить выше
истины, так что в конце концов оказались невеждами и в собственных и в
чужих глазах. Одним из них оказался Аристид, сын Лисимаха, было и много
других. Когда же они возвращались обратно и вновь просили принять их,
стараясь изо всех сил, то некоторым мой гении запрещал приходить, иным же
позволял, и те опять делали успехи. Еще нечто общее с роженицами испытывают
они в моем присутствии: днями и ночами они страдают от родов и не могут
разрешиться даже в большей мере, чем те, - а мое искусство имеет силу
возбуждать или останавливать эти муки. Так я с ними и поступаю. Но иногда,
Теэтет, если я не нахожу в них каких-либо признаков беременности, то, зная,
что во мне они ничуть не нуждаются, я из лучших побуждений стараюсь
сосватать их с кем-то и, с помощью бога, довольно точно угадываю, от кого
бы они могли понести. Многих таких юношей я отдал Продику, многих - другим
мужам, мудрым и боговдохновенным.
Потому, славный юноша, так подробно я все это тебе рассказываю, что ты, как
я подозреваю, - вот и он того же мнения - страдаешь, вынашивая что-то в
себе. Доверься же мне как сыну повитухи, который и сам владеет с этим
искусством, и, насколько способен, постарайся ответить на мои вопросы. И
если, приглядываясь к твоим рассуждениям, я сочту что-то ложным призраком,
изыму это и выброшу, то не свирепей, пожалуйста, как роженицы из-за своих
первенцев. Дело в том, дорогой мой, что многие уже и так на меня взъярялись
и прямо кусаться были готовы, когда я изымал у них какой-нибудь вздор. Им
даже в голову не приходило, что я это делаю из самых добрых чувств. Они не
ведают, что ни один бог не замышляет людям зла, да и я ничего не делаю
злонамеренно, просто я не вправе уступать лжи и утаивать истинное. Поэтому
давай уж, Теэтет, еще раз попытайся разобраться, что же такое есть знание.
А что-де ты не способен, этого никогда не говори. Ведь если угодно будет
богу и если ты сам соберешься с духом, то окажешься способен.
Теэтет. Конечно, Сократ, раз уж ты приказываешь, стыдно не приложить всех
стараний и не высказать, кто что думает. По-моему, знающий что-то ощущает
то, что знает, и, как мне теперь кажется, знание - это не что иное, как
ощущение.
Сократ. Честно и благородно, мой мальчик. Так и следует делать - говорить
то, что думаешь. Однако давай вместе разберемся, подлинное что-то родилось
или же пустой призрак. Итак, ты говоришь, что знание есть ощущение?
Теэтет. Да.
Сократ. Я подозреваю, что ты нашел неплохое толкование знания. Однако так
же толковал это и Протагор. Другим, правда, путем он нашел то же самое.
Ведь у него где-то сказано: "Мера всех вещей - человек, существующих, что
они существуют, а несуществующих, что они не существуют". Ты ведь это читал
когда-нибудь?
Теэтет. Читал, и не один раз.
Сократ. Так вот, он говорит тем самым, что-де какой мне кажется каждая
вещь, такова она для меня и есть, а какой тебе, такова же она в свою
очередь для тебя. Ведь человек - это ты или я, не так ли?
Теэтет. Да, он толкует это так. 203
Знание не есть чувственное восприятие
Сократ. А мудрому мужу, разумеется, не подобает болтать вздор. Так что
последуем за ним. Разве не бывает иной раз, что дует один и тот же ветер, а
кто-то мерзнет при этом, кто-то - нет? И кто-то не слишком, а кто-то -
сильно?
Теэтет. Еще как!
Сократ. Так скажем ли мы, что ветер сам по себе холодный или нет, или
поверим Протагору, что для мерзнущего он холодный, а для не мерзнущего -
нет?
Теэтет. Приходится поверить.
Сократ. Ведь это каждому так кажется?
Теэтет. Да.
Сократ. А "кажется" - это и значит ощущать?
Теэтет. Именно так. с
Сократ. Стало быть, то, что кажется, и ощущение - одно и то же, во всяком
случае когда дело касается тепла и тому подобного. Каким каждый человек
ощущает нечто, таким, скорее всего, оно и будет для каждого.
Теэтет. Видимо, так.
Сократ. Выходит, ощущение - это всегда ощущение бытия, и как знание оно
непогрешимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
почтив таким образом в них свое подобие.
Теэтет. Это правильно.
Сократ. А разве не правильно, что распознавать беременных тоже должны не
кто иные, как повитухи?
Теэтет. Разумеется, правильно.
Сократ. Притом повитухи дают зелья и знают заговоры, могут возбуждать
родовые муки или по желанию смягчать их, а ту, что с трудом рожает,
заставить родить, ii или если найдут нужным, то выкинуть.
Теэтет. Это так.
Сократ. А ты не заметил за ними вот чего: ведь они же и сватать горазды,
поскольку умудрены в том, какой женщине с каким мужем следует сойтись,
чтобы родить наилучших детей.
Теэтет. Нет, я этого не знал.
Сократ. Тогда знай, что этим они гордятся больше, чем отсечением пуповины.
Ибо - заметь: будет ли, по- твоему, это одно и то же искусство - выхаживать
и собирать плоды земли и, с другой стороны, знать, в какую землю какой
саженец посадить или какое семя посеять?
Теэтет. Бесспорно, одно и то же.
Сократ. А для женщины, друг мой, разные будут ремесла повитухи и свахи?
Теэтет. Похоже, что нет.
Сократ. В том-то и дело. Однако у нас часты случаи неправильного и
неумелого сватовства мужчины и женщины, имя которому сводничество. Вот
из-за него-то повитухи, как особы священные, избегают сватовства, опасаясь
навлечь на себя вину, тогда как, по существу, одним повитухам уместно и
подобает сватать.
Теэтет. Очевидно.
Сократ. Таково ремесло повитухи, однако моему делу оно уступает. Ибо
женщинам не свойственно рожать иной раз призраки, а иной раз истинное дитя,
а вот это распознать было бы нелегко. Если бы это случалось, то великая и
прекрасная обязанность - судить, истинный родился плод или нет, стала бы
делом повитух. Или ты не находишь?
Теэтет. Нахожу.
Сократ. В моем повивальном искусстве почти все так же, как и у них, -
отличие, пожалуй, лишь в том, что я принимаю у мужей, а не у жен и принимаю
роды души ", а не плоти. Самое же великое в нашем искусстве - то, что мы
можем разными способами допытываться, рождает ли мысль юноши ложный призрак
или же истинный и полноценный плод. К тому же и со мной получается то же,
что с повитухами: сам я в мудрости уже неплоден, и за что меня многие
порицали, - что-де я все выспрашиваю у других, а сам никаких ответов
никогда не даю, потому что сам никакой мудрости не ведаю, - это правда. А
причина вот в чем: бог понуждает меня принимать, роды же мне воспрещает.
Так что сам я не такой уж особенный мудрец, и самому мне не а выпадала
удача произвести на свет настоящий плод - плод моей души. Те же, что
приходят ко мне, поначалу кажутся мне иной раз крайне невежественными, а
все же по мере дальнейших посещений и они с помощью бога удивительно
преуспевают и на собственный и на сторонний взгляд. И ясно, что от меня они
ничему не могут научиться, просто сами в себе они открывают много
прекрасного, если, конечно, имели, и производят его на свет. Повития же
этого виновники - бог и я. И вот откуда это видно: уже многие юноши по
неведению сочли виновниками всего этого самих себя и, исполнившись
презрения ко мне, то ли сами по себе, то ли по наущению других людей ушли
от меня раньше времени. И что же? Ушедши от меня, они и то, что еще у них
оставалось, выкинули, вступивши в дурные связи, и то, что я успел принять и
повить, погубили плохим воспитанием. Ложные призраки стали они ценить выше
истины, так что в конце концов оказались невеждами и в собственных и в
чужих глазах. Одним из них оказался Аристид, сын Лисимаха, было и много
других. Когда же они возвращались обратно и вновь просили принять их,
стараясь изо всех сил, то некоторым мой гении запрещал приходить, иным же
позволял, и те опять делали успехи. Еще нечто общее с роженицами испытывают
они в моем присутствии: днями и ночами они страдают от родов и не могут
разрешиться даже в большей мере, чем те, - а мое искусство имеет силу
возбуждать или останавливать эти муки. Так я с ними и поступаю. Но иногда,
Теэтет, если я не нахожу в них каких-либо признаков беременности, то, зная,
что во мне они ничуть не нуждаются, я из лучших побуждений стараюсь
сосватать их с кем-то и, с помощью бога, довольно точно угадываю, от кого
бы они могли понести. Многих таких юношей я отдал Продику, многих - другим
мужам, мудрым и боговдохновенным.
Потому, славный юноша, так подробно я все это тебе рассказываю, что ты, как
я подозреваю, - вот и он того же мнения - страдаешь, вынашивая что-то в
себе. Доверься же мне как сыну повитухи, который и сам владеет с этим
искусством, и, насколько способен, постарайся ответить на мои вопросы. И
если, приглядываясь к твоим рассуждениям, я сочту что-то ложным призраком,
изыму это и выброшу, то не свирепей, пожалуйста, как роженицы из-за своих
первенцев. Дело в том, дорогой мой, что многие уже и так на меня взъярялись
и прямо кусаться были готовы, когда я изымал у них какой-нибудь вздор. Им
даже в голову не приходило, что я это делаю из самых добрых чувств. Они не
ведают, что ни один бог не замышляет людям зла, да и я ничего не делаю
злонамеренно, просто я не вправе уступать лжи и утаивать истинное. Поэтому
давай уж, Теэтет, еще раз попытайся разобраться, что же такое есть знание.
А что-де ты не способен, этого никогда не говори. Ведь если угодно будет
богу и если ты сам соберешься с духом, то окажешься способен.
Теэтет. Конечно, Сократ, раз уж ты приказываешь, стыдно не приложить всех
стараний и не высказать, кто что думает. По-моему, знающий что-то ощущает
то, что знает, и, как мне теперь кажется, знание - это не что иное, как
ощущение.
Сократ. Честно и благородно, мой мальчик. Так и следует делать - говорить
то, что думаешь. Однако давай вместе разберемся, подлинное что-то родилось
или же пустой призрак. Итак, ты говоришь, что знание есть ощущение?
Теэтет. Да.
Сократ. Я подозреваю, что ты нашел неплохое толкование знания. Однако так
же толковал это и Протагор. Другим, правда, путем он нашел то же самое.
Ведь у него где-то сказано: "Мера всех вещей - человек, существующих, что
они существуют, а несуществующих, что они не существуют". Ты ведь это читал
когда-нибудь?
Теэтет. Читал, и не один раз.
Сократ. Так вот, он говорит тем самым, что-де какой мне кажется каждая
вещь, такова она для меня и есть, а какой тебе, такова же она в свою
очередь для тебя. Ведь человек - это ты или я, не так ли?
Теэтет. Да, он толкует это так. 203
Знание не есть чувственное восприятие
Сократ. А мудрому мужу, разумеется, не подобает болтать вздор. Так что
последуем за ним. Разве не бывает иной раз, что дует один и тот же ветер, а
кто-то мерзнет при этом, кто-то - нет? И кто-то не слишком, а кто-то -
сильно?
Теэтет. Еще как!
Сократ. Так скажем ли мы, что ветер сам по себе холодный или нет, или
поверим Протагору, что для мерзнущего он холодный, а для не мерзнущего -
нет?
Теэтет. Приходится поверить.
Сократ. Ведь это каждому так кажется?
Теэтет. Да.
Сократ. А "кажется" - это и значит ощущать?
Теэтет. Именно так. с
Сократ. Стало быть, то, что кажется, и ощущение - одно и то же, во всяком
случае когда дело касается тепла и тому подобного. Каким каждый человек
ощущает нечто, таким, скорее всего, оно и будет для каждого.
Теэтет. Видимо, так.
Сократ. Выходит, ощущение - это всегда ощущение бытия, и как знание оно
непогрешимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256