они хотят, чтобы их считали самыми
лучшими воинами и мужественными людьми, думая, что, если узнают, в чем
именно их превосходство, все станут упражняться в том же, то есть в
мудрости. Теперь же, скрывши настоящее, они обманули тех, кто подражает
лаконцам в других государствах, уродуя подобно им с уши, обматывая руки
ремнями, усердствуя в гимнастике и нося короткие плащи, как будто именно
благодаря этому лаконцы властвуют над эллинами. А когда лаконцам надоедает
тайно общаться со своими софистами и они хотят это делать открыто, они
изгоняют чужеземцев - как подражающих им, так и всех остальных - и тогда
свободно общаются с софистами втайне от чужих. Они, как и критяне, не
позволяют своим юношам отправляться в другие земли, чтобы те не разучились
тому, чему они учат их сами. И в этих двух государствах не только мужчины
гордятся воспитанием, но и женщины.
А что я говорю правду и лаконцы действительно отлично воспитаны в философии
и искусстве слова, это вы можете узнать вот из чего: если бы кто захотел
сблизиться с самым никчемным из лаконцев, то на первый взгляд нашел бы его
довольно слабым в речах но вдруг, в любом месте речи, метнет он, словно
могучий стрелок, какое-нибудь точное изречение, краткое и сжатое, и
собеседник кажется перед ним малым ребенком. Вот поэтому-то кое-кто из
нынешних, да и из древних догадались, что подражать лаконцам - это значит
гораздо более любить мудрость, чем телесные упражнения; они поняли, что
уменье произносить такие изречения свойственно человеку в совершенстве
образованному. К таким людям принадлежали и Фалес Милетский, и Питтак
Митиленский, и Биант из Приены, и наш Солон, и Клеобул Линдский, и Мисон
Хенейскии, а седьмым между ними считается лаконец Хилон Все они были
ревнителями, любителями и последователями лаконского воспитания; и всякий
может усвоить их мудрость, раз она такова, что выражена каждым из них в
кратких и достопамятных изречениях. Сойдясь вместе, они посвятили их как
начаток мудрости Аполлону, в его храме, в Дельфах, написавши то, что все
прославляют: "Познай самого себя" и "Ничего сверх меры".
Но ради чего я это говорю? А ради того, что таков был у древних способ
философствовать: лаконское немногословие. Между некоторыми лаконцами имело
хождение и это восхваляемое мудрецами изречение Питтака: "Трудно быть
добрым "Симонид, с честолюбиво стремившийся к мудрости, понял, что,
сокрушив это изречение, словно знаменитого атлета, и превзойдя его, он и
сам прославится среди современников. Вот по такому-то побуждению - стремясь
принизить это изречение - сочинил он, как мне кажется, всю эту песню.
Рассмотрим же все сообща, правду ли я говорю. Ведь прямо с начала песни
обнаружилась бы нелепость, если бы, желая сказать, что трудно стать
хорошим, он в конце подставил бы частицу ведь. Она была бы вставлена без
малейшего разумного основания, если только мы не предположим, что Симонид
как бы спорит против изречения Питтака: Питтак утверждает, что "трудно быть
хорошим"; противореча этому, Симонид говорит: "Нет, Питтак, трудно и
стать-то хорошим",- поистине трудно, а не поистине хорошим. Не в том смысле
говорит он об истине, будто одни о бывают поистине хорошими, а другие хотя
и хорошими, но не поистине, ведь это было бы явно простовато и не
по-симонидовски. Надо полагать, что в песне слово "поистине" переставлено,
причем подразумевается изречение Питтака, как если бы это сам Питтак
говорил, а Симонид ему отвечал. "Трудно, о люди, - говорит Питтак, - быть
хорошим", а Симонид отвечает: "Неправду ты говоришь, Питтак: не быть, а и
стать человеком хорошим, руки, и ноги, и ум чтобы стройными были, весь же
он не имел никакого изъяна, поистине трудно". Таким образом, и частица ведь
окажется вставленною со смыслом, и слово "поистине" правильно станет на
самом конце. И последующее все подтверждает, что именно так было сказано.
Много бы нашлось, и в любых местах этой песни, такого, на чем можно было бы
показать, как она хорошо сочинена; она ведь отличается и изяществом, и
тщательностью отделки. Но долго было бы разбирать ее всю таким образом;
возьмем лишь ее общий смысл и убедимся, что главным намерением Симонида на
протяжении всей песни было опровергнуть изречение Питтака.
Продолжение у Симонида звучит так, будто он высказывает следующее
утверждение: "Стать -то хорошим человеком поистине трудно, однако все же
возможно, с хотя бы на некоторое время, но, ставши таким, пребывать в этом
состоянии, то есть быть, как ты, Питтак, говоришь, хорошим человеком, - это
уж невозможно и не свойственно человеку, и разве лишь бог один владеет
таким преимуществом"
Нет возможности зла избежать человеку
В тяжкой беде, злобной, необоримой.
Кого подавляет необоримая беда, например, при управлении кораблем? Ясно,
что незаурядного человека, заурядный человек и без того всегда подавлен. Не
лежачего мог бы свалить кто-нибудь, а того, кто стоит - чтобы он упал: ведь
не того же, кто уже лежит. Точно так же необоримая беда может подавить
того, кто борется, но не того, кто никогда не был способен к борьбе.
Налетевшая буря может побороть кормчего, внезапное ненастье - земледельца.
То же самое и с врачом. Хорошему человеку возможно стать дурным, как
засвидетельствовано и другим поэтом, сказавшим:
Но и доблестный муж то дурным, то хорошим бывает.
А дурному человеку невозможно становиться дурным: он неизбежно всегда будет
таким; между тем тому, кто борется, кто мудр и хорош, если его подавит
необоримая беда, "нет возможности зла избежать [не быть дурным]". Ты,
Питтак, утверждаешь, что трудно быть хорошим, на самом же деле трудно
становиться таким, хотя это и возможно, но быть хорошим - невозможно:
- Добрый поступок свершая, всякий будет хорошим,
- Зло свершая, будет дурным.
Что значит, например, "хорошо .поступать" при овладении чтением и письмом?
Что делает человека хорошим в этом деле? Ясно, что изучение чтения и
письма. А какие хорошие поступки создают хорошего врача? Ясно, что изучение
того, как лечить больных. "Зло свершая, будет дурным": значит, кто бы мог
стать дурным врачом? Ясно, что тот, кто, во-первых, уже врач, а затем еще и
хороший врач, он-то и мог бы стать дурным врачом; а мы, невежды в искусстве
врачевания, не стали бы, как бы дурно мы ни действовали, ни врачами, ни
плотниками и ничем в этом роде; а кто, поступая дурно, не станет врачом,
ясное дело, тот не станет и дурным врачом. Таким же образом и хороший
человек становится иногда дурным - от времени ли, от напряжения, от болезни
или по какой-нибудь несчастной случайности; это самое и есть единственное
дурное дело - лишиться знания, а дурной человек не может стать когда-либо
дурным, раз он всегда дурен: чтобы стать дурным, он должен сперва стать
хорошим.
Значит, и это место песни подтверждает, что быть с человеку хорошим, то
есть постоянно хорошим, невозможно, стать же хорошим можно; но тот же самый
человек способен стать и дурным, а всего дольше и всех более хороши те,
которых любят боги.
Все это сказано против Питтака, а дальше в песне это еще яснее. Ведь
Симонид говорит:
Жизнь, что судьба мне дала, потому я не трачу впустую
Ради надежды тщетной найти средь людей совершенство:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
лучшими воинами и мужественными людьми, думая, что, если узнают, в чем
именно их превосходство, все станут упражняться в том же, то есть в
мудрости. Теперь же, скрывши настоящее, они обманули тех, кто подражает
лаконцам в других государствах, уродуя подобно им с уши, обматывая руки
ремнями, усердствуя в гимнастике и нося короткие плащи, как будто именно
благодаря этому лаконцы властвуют над эллинами. А когда лаконцам надоедает
тайно общаться со своими софистами и они хотят это делать открыто, они
изгоняют чужеземцев - как подражающих им, так и всех остальных - и тогда
свободно общаются с софистами втайне от чужих. Они, как и критяне, не
позволяют своим юношам отправляться в другие земли, чтобы те не разучились
тому, чему они учат их сами. И в этих двух государствах не только мужчины
гордятся воспитанием, но и женщины.
А что я говорю правду и лаконцы действительно отлично воспитаны в философии
и искусстве слова, это вы можете узнать вот из чего: если бы кто захотел
сблизиться с самым никчемным из лаконцев, то на первый взгляд нашел бы его
довольно слабым в речах но вдруг, в любом месте речи, метнет он, словно
могучий стрелок, какое-нибудь точное изречение, краткое и сжатое, и
собеседник кажется перед ним малым ребенком. Вот поэтому-то кое-кто из
нынешних, да и из древних догадались, что подражать лаконцам - это значит
гораздо более любить мудрость, чем телесные упражнения; они поняли, что
уменье произносить такие изречения свойственно человеку в совершенстве
образованному. К таким людям принадлежали и Фалес Милетский, и Питтак
Митиленский, и Биант из Приены, и наш Солон, и Клеобул Линдский, и Мисон
Хенейскии, а седьмым между ними считается лаконец Хилон Все они были
ревнителями, любителями и последователями лаконского воспитания; и всякий
может усвоить их мудрость, раз она такова, что выражена каждым из них в
кратких и достопамятных изречениях. Сойдясь вместе, они посвятили их как
начаток мудрости Аполлону, в его храме, в Дельфах, написавши то, что все
прославляют: "Познай самого себя" и "Ничего сверх меры".
Но ради чего я это говорю? А ради того, что таков был у древних способ
философствовать: лаконское немногословие. Между некоторыми лаконцами имело
хождение и это восхваляемое мудрецами изречение Питтака: "Трудно быть
добрым "Симонид, с честолюбиво стремившийся к мудрости, понял, что,
сокрушив это изречение, словно знаменитого атлета, и превзойдя его, он и
сам прославится среди современников. Вот по такому-то побуждению - стремясь
принизить это изречение - сочинил он, как мне кажется, всю эту песню.
Рассмотрим же все сообща, правду ли я говорю. Ведь прямо с начала песни
обнаружилась бы нелепость, если бы, желая сказать, что трудно стать
хорошим, он в конце подставил бы частицу ведь. Она была бы вставлена без
малейшего разумного основания, если только мы не предположим, что Симонид
как бы спорит против изречения Питтака: Питтак утверждает, что "трудно быть
хорошим"; противореча этому, Симонид говорит: "Нет, Питтак, трудно и
стать-то хорошим",- поистине трудно, а не поистине хорошим. Не в том смысле
говорит он об истине, будто одни о бывают поистине хорошими, а другие хотя
и хорошими, но не поистине, ведь это было бы явно простовато и не
по-симонидовски. Надо полагать, что в песне слово "поистине" переставлено,
причем подразумевается изречение Питтака, как если бы это сам Питтак
говорил, а Симонид ему отвечал. "Трудно, о люди, - говорит Питтак, - быть
хорошим", а Симонид отвечает: "Неправду ты говоришь, Питтак: не быть, а и
стать человеком хорошим, руки, и ноги, и ум чтобы стройными были, весь же
он не имел никакого изъяна, поистине трудно". Таким образом, и частица ведь
окажется вставленною со смыслом, и слово "поистине" правильно станет на
самом конце. И последующее все подтверждает, что именно так было сказано.
Много бы нашлось, и в любых местах этой песни, такого, на чем можно было бы
показать, как она хорошо сочинена; она ведь отличается и изяществом, и
тщательностью отделки. Но долго было бы разбирать ее всю таким образом;
возьмем лишь ее общий смысл и убедимся, что главным намерением Симонида на
протяжении всей песни было опровергнуть изречение Питтака.
Продолжение у Симонида звучит так, будто он высказывает следующее
утверждение: "Стать -то хорошим человеком поистине трудно, однако все же
возможно, с хотя бы на некоторое время, но, ставши таким, пребывать в этом
состоянии, то есть быть, как ты, Питтак, говоришь, хорошим человеком, - это
уж невозможно и не свойственно человеку, и разве лишь бог один владеет
таким преимуществом"
Нет возможности зла избежать человеку
В тяжкой беде, злобной, необоримой.
Кого подавляет необоримая беда, например, при управлении кораблем? Ясно,
что незаурядного человека, заурядный человек и без того всегда подавлен. Не
лежачего мог бы свалить кто-нибудь, а того, кто стоит - чтобы он упал: ведь
не того же, кто уже лежит. Точно так же необоримая беда может подавить
того, кто борется, но не того, кто никогда не был способен к борьбе.
Налетевшая буря может побороть кормчего, внезапное ненастье - земледельца.
То же самое и с врачом. Хорошему человеку возможно стать дурным, как
засвидетельствовано и другим поэтом, сказавшим:
Но и доблестный муж то дурным, то хорошим бывает.
А дурному человеку невозможно становиться дурным: он неизбежно всегда будет
таким; между тем тому, кто борется, кто мудр и хорош, если его подавит
необоримая беда, "нет возможности зла избежать [не быть дурным]". Ты,
Питтак, утверждаешь, что трудно быть хорошим, на самом же деле трудно
становиться таким, хотя это и возможно, но быть хорошим - невозможно:
- Добрый поступок свершая, всякий будет хорошим,
- Зло свершая, будет дурным.
Что значит, например, "хорошо .поступать" при овладении чтением и письмом?
Что делает человека хорошим в этом деле? Ясно, что изучение чтения и
письма. А какие хорошие поступки создают хорошего врача? Ясно, что изучение
того, как лечить больных. "Зло свершая, будет дурным": значит, кто бы мог
стать дурным врачом? Ясно, что тот, кто, во-первых, уже врач, а затем еще и
хороший врач, он-то и мог бы стать дурным врачом; а мы, невежды в искусстве
врачевания, не стали бы, как бы дурно мы ни действовали, ни врачами, ни
плотниками и ничем в этом роде; а кто, поступая дурно, не станет врачом,
ясное дело, тот не станет и дурным врачом. Таким же образом и хороший
человек становится иногда дурным - от времени ли, от напряжения, от болезни
или по какой-нибудь несчастной случайности; это самое и есть единственное
дурное дело - лишиться знания, а дурной человек не может стать когда-либо
дурным, раз он всегда дурен: чтобы стать дурным, он должен сперва стать
хорошим.
Значит, и это место песни подтверждает, что быть с человеку хорошим, то
есть постоянно хорошим, невозможно, стать же хорошим можно; но тот же самый
человек способен стать и дурным, а всего дольше и всех более хороши те,
которых любят боги.
Все это сказано против Питтака, а дальше в песне это еще яснее. Ведь
Симонид говорит:
Жизнь, что судьба мне дала, потому я не трачу впустую
Ради надежды тщетной найти средь людей совершенство:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256