Ведь никто не дал бы
себя убедить добровольно исполнять то, что не влечет за собой больше
радости, чем страдания.
То, на что смотрят издалека, причиняет, так сказать, головокружение всем, а
особенно детям. Законодатель же, по-моему, разогнав эту дымку, должен
создать у других ясное мнение.
...Законодатель, хоть сколько-нибудь полезный, дерзнул бы, как и в иных
случаях, употребить ложь по отношению к молодым людям ради их же блага. А
разве смог бы он найти ложь более полезную, чем эта, для того, чтобы
заставить добровольно, а не по принуждению поступать во всем справедливо?
Каждый человек, взрослый или ребенок, свободный или раб, мужчина или
женщина, - словом, все целиком государство должно беспрестанно петь для
самого себя очаровывающие песни, в которых будет выражено все то, что мы
разобрали. Они должны и так и этак постоянно видоизменять и разнообразить
песни, чтобы поющие испытывали удовольствие и какую-то ненасытную страсть к
песнопениям.
Достигшие сорока лет могут пировать... Ведь Дионис даровал людям вино как
лекарство от угрюмой старости, и мы снова молодеем и забываем наше скверное
настроение, жесткий наш нрав смягчается, точно железо, положенное в огонь,
и потому делается более гибким.
Разве мы не сказали, что в этом случае души пьющих людей охватываются огнем
и, точно раскаленное железо, становятся мягче, моложе, а вследствие этого и
податливее в руках того, кто может и умеет воспитывать их и лепить, словно
дули молодых людей? Таким лепщиком является то же самое лицо, что и раньше:
это - хороший законодатель. [...]
Стражами, содействующими этим законам, должны быть люди спокойные и
трезвые; именно они должны быть начальниками над нетрезвыми. [...]
Не правда ли, если бы опьянение и забавы были таковы, то пирующие получали
бы от них пользу и расходились бы с них не врагами, но еще большими
друзьями, чем были прежде. [...]
Не станем же безусловно порицать дар Диониса и говорить, будто он плох или
недостоин быть принят в государство. Можно было бы сказать даже больше,
однако я не решусь указывать большинству на величайшее благо, даруемое
вином, ведь эти люди так превратно понимают и разумеют слова.
По крайней мере, насколько я знаю, ни одно живое существо не рождается на
свет, обладая всем тем умом, какой подобает ему иметь в зрелых летах. Пока
это живое существо не приобрело еще свойственной ему разумности, оно
неистовствует и кричит что-то несвязное, а как встанет на ноги, начинает
без толку скакать. Припомним же наше утверждение, что в этом-то и кроется
начало мусического и гимнастического искусств.
Глава 3
ОглавлениеГлава 1Глава 2Глава 3Глава 4Глава 5Глава 6Глава 7Глава 8Глава
9Глава 10Глава 11Глава 12
Книга 3
Афинянин. Царская же, клянусь Зевсом, и вообще всякая власть разрушается
разве не самими ее носителями?
Цари ли дали такие законы или кто другой, но это было величайшим
установлением для сохранения государственного строя этих трех государств.
[...]
То, что два государства всегда помогали друг другу против третьего в случае
его неповиновения установленным законам. [...]
Однако большинство требует от законодателей, чтоб они устанавливали такие
законы, которые были бы добровольно приняты большей частью народа. Это
вроде того, как если бы требовали от учителей гимнастики и врачей только
приятного упражнения и врачевания для поручаемого их попечению тела.
Однако многое из того, о чем молит для себя ребенок, отец просит богов
отвратить, - чтоб никогда не исполнилось по молитвам сына. [...]
Мегилл. Мне кажется, ты утверждаешь, что должно желать и стремиться не к
тому, чтобы все следовало нашей воле, но скорее, чтобы воля следовала за
нашим разумением, так что и государству, и каждому из нас должно молиться и
хлопотать о том, чтобы обладать умом.
Афинянин. Да, я помню и хочу напомнить вам, что законодатель, человек
государственный, должен устанавливать распорядок законов, имея в виду
всегда именно это. [...] ...Я утверждаю, что для того, кто не обладает
умом, опасно пользоваться молитвами и если уж ему следует молиться, то
скорее о том, что противоположно его желаниям. ...Причина гибели царей и
всех их замыслов не трусость и отсутствие военных знаний у правителей и
тех, кому надлежит подчиняться, но всевозможная порочность другого рода, в
особенности же неведение величайших человеческих дел.
Часть души, испытывающая скорбь и удовольствие, все равно что народное
большинство в государстве. Когда душа противится знаниям, [правильным]
мнениям или разуму, от природы предназначенным править, это я признаю
неразумием, так же как и в государстве, когда большинство не повинуется
правителям и законам.
Так пусть же это будет у нас так постановлено и выражено: невежественным
гражданам нельзя поручать ничего относящегося к власти; их должно поносить
как невежд, даже если они и горазды рассуждать и наловчились во
всевозможных душевных тонкостях и извивах. Людей же противоположного склада
должно называть мудрыми, даже если они, как говорят, ни читать, ни плавать
не умеют; как людям разумным им надо поручать управление. В самом деле,
друзья мои, без лада может ли родиться хоть какой-то вид разумности? Это
невозможно. Всего справедливее было бы назвать самой большой мудростью
прекраснейшую и величайшую гармонию. Ей причастен тот, кто живет сообразно
с разумом; а кто ее лишен, тот разрушитель своего дома и никогда не будет
спасителем государства, но как невежда вечно все будет делать наоборот.
...Я думаю, должен править сильный, а слабый ему подчиняться.
К тому же это самая распространенная и сообразная с природой власть для
всех живых существ, как некогда сказал фиванец Пиндар. Но главнейшим
требованием является, по-видимому... чтобы несведущий следовал за
руководством разумного и был под его властью. Впрочем, о мудрейший Пиндар,
по моему мнению, это, пожалуй, и не противоречит природе...
Если, забыв меру, слишком малому придают что-либо слишком большое: судам -
паруса, телам - пищу, а душам - власть, то все идет вверх дном;
исполнившись дерзости, одни впадают в болезни, другие - в несправедливость,
это порождение высокомерия. Но к чему мы клоним речь? Вот к чему: смертная
душа, друзья мои, не может по своей природе, если она молода и
безответственна, вынести величайшей среди людей власти;разум ее
преисполняется тяжелейшим недугом неразумия, и она начинает ненавидеть
ближайших друзей, а это вскоре губит ее и уничтожает всю ее мощь. Только
великие законодатели , познав соразмерность, могут этого остеречься.
Есть два как бы материнских вида государственного устройства, от которых,
можно сказать по праву, родились остальные. Было бы правильно указать на
монархию как на первый из них и на демократию как на второй. [...]
Персы более, чем должно, полюбили монархическое начало, афиняне свободу;
вот почему ни у тех, ни у других нет умеренности.
Итак, мы утверждаем, что государство, желающее себя сохранить и по мере
человеческих сил быть счастливым, должно по необходимости правильно
оценивать честь и бесчестье. Но самое ценное по праву - это блага,
относящиеся прежде всего к душе, если в ней есть рассудительность, затем
прекрасные качества тела и, в-третьих, так называемые блага, относящиеся к
имуществу и достатку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
себя убедить добровольно исполнять то, что не влечет за собой больше
радости, чем страдания.
То, на что смотрят издалека, причиняет, так сказать, головокружение всем, а
особенно детям. Законодатель же, по-моему, разогнав эту дымку, должен
создать у других ясное мнение.
...Законодатель, хоть сколько-нибудь полезный, дерзнул бы, как и в иных
случаях, употребить ложь по отношению к молодым людям ради их же блага. А
разве смог бы он найти ложь более полезную, чем эта, для того, чтобы
заставить добровольно, а не по принуждению поступать во всем справедливо?
Каждый человек, взрослый или ребенок, свободный или раб, мужчина или
женщина, - словом, все целиком государство должно беспрестанно петь для
самого себя очаровывающие песни, в которых будет выражено все то, что мы
разобрали. Они должны и так и этак постоянно видоизменять и разнообразить
песни, чтобы поющие испытывали удовольствие и какую-то ненасытную страсть к
песнопениям.
Достигшие сорока лет могут пировать... Ведь Дионис даровал людям вино как
лекарство от угрюмой старости, и мы снова молодеем и забываем наше скверное
настроение, жесткий наш нрав смягчается, точно железо, положенное в огонь,
и потому делается более гибким.
Разве мы не сказали, что в этом случае души пьющих людей охватываются огнем
и, точно раскаленное железо, становятся мягче, моложе, а вследствие этого и
податливее в руках того, кто может и умеет воспитывать их и лепить, словно
дули молодых людей? Таким лепщиком является то же самое лицо, что и раньше:
это - хороший законодатель. [...]
Стражами, содействующими этим законам, должны быть люди спокойные и
трезвые; именно они должны быть начальниками над нетрезвыми. [...]
Не правда ли, если бы опьянение и забавы были таковы, то пирующие получали
бы от них пользу и расходились бы с них не врагами, но еще большими
друзьями, чем были прежде. [...]
Не станем же безусловно порицать дар Диониса и говорить, будто он плох или
недостоин быть принят в государство. Можно было бы сказать даже больше,
однако я не решусь указывать большинству на величайшее благо, даруемое
вином, ведь эти люди так превратно понимают и разумеют слова.
По крайней мере, насколько я знаю, ни одно живое существо не рождается на
свет, обладая всем тем умом, какой подобает ему иметь в зрелых летах. Пока
это живое существо не приобрело еще свойственной ему разумности, оно
неистовствует и кричит что-то несвязное, а как встанет на ноги, начинает
без толку скакать. Припомним же наше утверждение, что в этом-то и кроется
начало мусического и гимнастического искусств.
Глава 3
ОглавлениеГлава 1Глава 2Глава 3Глава 4Глава 5Глава 6Глава 7Глава 8Глава
9Глава 10Глава 11Глава 12
Книга 3
Афинянин. Царская же, клянусь Зевсом, и вообще всякая власть разрушается
разве не самими ее носителями?
Цари ли дали такие законы или кто другой, но это было величайшим
установлением для сохранения государственного строя этих трех государств.
[...]
То, что два государства всегда помогали друг другу против третьего в случае
его неповиновения установленным законам. [...]
Однако большинство требует от законодателей, чтоб они устанавливали такие
законы, которые были бы добровольно приняты большей частью народа. Это
вроде того, как если бы требовали от учителей гимнастики и врачей только
приятного упражнения и врачевания для поручаемого их попечению тела.
Однако многое из того, о чем молит для себя ребенок, отец просит богов
отвратить, - чтоб никогда не исполнилось по молитвам сына. [...]
Мегилл. Мне кажется, ты утверждаешь, что должно желать и стремиться не к
тому, чтобы все следовало нашей воле, но скорее, чтобы воля следовала за
нашим разумением, так что и государству, и каждому из нас должно молиться и
хлопотать о том, чтобы обладать умом.
Афинянин. Да, я помню и хочу напомнить вам, что законодатель, человек
государственный, должен устанавливать распорядок законов, имея в виду
всегда именно это. [...] ...Я утверждаю, что для того, кто не обладает
умом, опасно пользоваться молитвами и если уж ему следует молиться, то
скорее о том, что противоположно его желаниям. ...Причина гибели царей и
всех их замыслов не трусость и отсутствие военных знаний у правителей и
тех, кому надлежит подчиняться, но всевозможная порочность другого рода, в
особенности же неведение величайших человеческих дел.
Часть души, испытывающая скорбь и удовольствие, все равно что народное
большинство в государстве. Когда душа противится знаниям, [правильным]
мнениям или разуму, от природы предназначенным править, это я признаю
неразумием, так же как и в государстве, когда большинство не повинуется
правителям и законам.
Так пусть же это будет у нас так постановлено и выражено: невежественным
гражданам нельзя поручать ничего относящегося к власти; их должно поносить
как невежд, даже если они и горазды рассуждать и наловчились во
всевозможных душевных тонкостях и извивах. Людей же противоположного склада
должно называть мудрыми, даже если они, как говорят, ни читать, ни плавать
не умеют; как людям разумным им надо поручать управление. В самом деле,
друзья мои, без лада может ли родиться хоть какой-то вид разумности? Это
невозможно. Всего справедливее было бы назвать самой большой мудростью
прекраснейшую и величайшую гармонию. Ей причастен тот, кто живет сообразно
с разумом; а кто ее лишен, тот разрушитель своего дома и никогда не будет
спасителем государства, но как невежда вечно все будет делать наоборот.
...Я думаю, должен править сильный, а слабый ему подчиняться.
К тому же это самая распространенная и сообразная с природой власть для
всех живых существ, как некогда сказал фиванец Пиндар. Но главнейшим
требованием является, по-видимому... чтобы несведущий следовал за
руководством разумного и был под его властью. Впрочем, о мудрейший Пиндар,
по моему мнению, это, пожалуй, и не противоречит природе...
Если, забыв меру, слишком малому придают что-либо слишком большое: судам -
паруса, телам - пищу, а душам - власть, то все идет вверх дном;
исполнившись дерзости, одни впадают в болезни, другие - в несправедливость,
это порождение высокомерия. Но к чему мы клоним речь? Вот к чему: смертная
душа, друзья мои, не может по своей природе, если она молода и
безответственна, вынести величайшей среди людей власти;разум ее
преисполняется тяжелейшим недугом неразумия, и она начинает ненавидеть
ближайших друзей, а это вскоре губит ее и уничтожает всю ее мощь. Только
великие законодатели , познав соразмерность, могут этого остеречься.
Есть два как бы материнских вида государственного устройства, от которых,
можно сказать по праву, родились остальные. Было бы правильно указать на
монархию как на первый из них и на демократию как на второй. [...]
Персы более, чем должно, полюбили монархическое начало, афиняне свободу;
вот почему ни у тех, ни у других нет умеренности.
Итак, мы утверждаем, что государство, желающее себя сохранить и по мере
человеческих сил быть счастливым, должно по необходимости правильно
оценивать честь и бесчестье. Но самое ценное по праву - это блага,
относящиеся прежде всего к душе, если в ней есть рассудительность, затем
прекрасные качества тела и, в-третьих, так называемые блага, относящиеся к
имуществу и достатку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256