Вот,
например, мужество, когда оно не имеет ничего общего с разумом, а подобно
простой дерзости: разве человек, если он дерзок бессмысленно, не несет
ущерба, а если отважен с умом, не получает пользы?
Менон. Именно так.
Сократ. А разве не то же самое с рассудительностью и с понятливостью? С
умом и образование, и воспитание приносят пользу, а без ума -- вред.
Менон. Да, несомненно.
Сократ. Одним словом, разве не все, к чему стремится душа и что она
претерпевает, оканчивается счастливо, если ею управляет разум, и
несчастливо -- если безрассудство?
Менон. Да, как видно.
Сократ. Так вот, если добродетель -- это нечто обитающее в душе и если к
тому же она не может не быть полезной, значит, она и есть разум, ведь все,
что касается души, само по себе не полезно и не вредно, но становится
вредным или полезным благодаря разуму или по безрассудству. В согласии с
этим рассуждением добродетель, коль скоро она полезна, и есть не что иное,
как разум.
Менон. Мне тоже так кажется.
Сократ. Ну а то, о чем мы сейчас говорили, богатство и все прочее, что
иногда бывает полезным, а иногда вредным? Если разум, управляя всем в нашей
душе, делает ее движения полезными, а безрассудство -- вредными, то разве
не та же самая душа делает богатство и прочее полезным, правильно пользуясь
и управляя им, а пользуясь неправильно -- вредным?
Менон. Это верно.
Сократ. Но ведь правильно управляет всем этим разумная душа, а неправильно
-- неразумная?
Менон. Так оно и есть.
Сократ. Значит, можно сказать вообще, что в человеке все зависит от души, а
в самой душе -- от разума, если только душа хочет быть благою. Из
сказанного нами выходит, что разум полезен; но ведь мы говорили, что и
добродетель полезна?
Менон. Конечно.
Сократ. Значит, мы утверждаем, что разум -- это добродетель -- либо вся,
либо часть ее?
Менон. По-моему, Сократ, ты очень верно говоришь.
Сократ. Если все это так, то люди, верно, добродетельны не от природы?
Менон. Видимо, нет.
Сократ. А ведь могло бы быть и так: если бы люди рождались хорошими, то
были бы у нас знатоки, которые умели бы распознавать юношей с хорошим
характером, а мы по их указанию отбирали бы таких и хранили как сокровище
под печатью в Акрополе, оберегая пуще золота, чтобы их никто не испортил,
потому что, войдя в возраст, они стали бы очень полезны для государства.
Менон. Так оно и было бы наверняка, Сократ.
Сократ. Но если хорошие люди становятся хорошими не от природы, значит, они
достигают этого путем обучения?
Менон. По-моему, иначе и быть не может. Ведь из нашей предпосылки, Сократ,
ясно, что если добродетель -- это знание, то ей можно выучиться.
Сократ. Может быть, клянусь Зевсом. Ну а вдруг наша предпосылка была
неверна?
Менон. Но ведь только недавно нам казалось, что мы говорили правильно!
Сократ. А нужно, чтобы не только недавно казалось, что говорили мы
правильно, но и теперь и впредь, если сказанное должно сохранять свою силу.
Менон. Как же так? Почему ты недоволен и сомневаешься в том, что
добродетель -- это знание?
Сократ. Сейчас скажу тебе, Менон. Мы правильно говорили, что если
добродетель -- знание, то ей можно выучиться -- от этого я не отрекаюсь. Но
посмотри сам, не должен ли я сомневаться в том, что она -- знание. Скажи-ка
мне вот что: если какой-нибудь вещи -- любой, не только добродетели --
можно выучиться, то не должны ли тогда быть учители и ученики?
Менон. Должны, конечно.
Сократ. И наоборот, если мы предположим, что нет ни учителей, ни учеников,
то не будет ли верным заключение, что этой вещи выучиться нельзя?
Менон. Это-то верно. Но разве нет, по-твоему, учителей добродетели?
Сократ. Я много раз искал учителей добродетели, но не мог найти, что бы ни
предпринимал. Однако я все ищу, и вместе со многими, особенно с теми, кто
мне кажется особенно опытным в таком деле. Вот и сейчас, Менон, очень
кстати подсел к нам Анит -- мы и его заставим искать вместе с нами, и
правильно сделаем: ведь Анит прежде всего сын Антемиона, человека мудрого и
богатого, который разбогател не случайно и не благодаря чьему-нибудь
подарку, как фиванец Исмений, получивший недавно Поликратовы сокровища, но
благодаря собственной мудрости и усердию; к тому же он не какой-нибудь
чванный, спесивый и докучливый гражданин, но муж скромный и
благовоспитанный. И Анита он хорошо вырастил и воспитал, как считает
большинство афинян, выбирающих его на самые высокие должности. Вот с такими
людьми и надо исследовать, существуют ли учители добродетели или нет и
какие они.
А ты, Анит, помоги нам -- мне и твоему гостю Менону -- исследовать, какие
бывают учители этого дела. Посмотри-ка: если мы захотим сделать Менона
хорошим врачом, к каким учителям мы пошлем его? Не к врачам ли? Анит.
Конечно, к врачам.
Сократ. А если мы захотим сделать из него хорошего кожевника, то не к
кожевникам ли?
Анит. Само собой.
Сократ. И во всем остальном так же?
Анит. Конечно.
Сократ. А теперь опять скажи мне на этот счет вот что: если мы, желая
сделать Менона врачом, отправим его к врачам, это будет, по нашим словам,
правильно? А говоря так, разве мы не утверждаем, что д поступим разумно,
послав его к тем, кто занимается этим искусством, а не к тем, кто им не
занимается, и к тем, кто берет за это плату, объявляя себя учителями всех
желающих прийти к ним учиться? И разве мы пошлем его правильно не потому,
что будем все это иметь в виду?
Анит. Именно поэтому.
Сократ. А с игрою на флейте, да и со всем прочим разве не то же самое? Ведь
будет большой глупостью, если желающие сделать кого-нибудь флейтистом не
захотят послать его к тем, кто обещает обучить его этому искусству и берет
плату, а отдадут это дело в другие руки и будут добиваться, чтобы ученик
научился у тех, кто и не выдает себя за учителей и ни единого человека не
обучает науке, которой, по нашему мнению, должен у них обучиться посланный
нами. Не кажется ли тебе это большой нелепостью?
Анит. Кажется, клянусь Зевсом, да к тому же еще и невежеством!
Сократ. Очень хорошо. А теперь мы можем держать с тобой совет насчет вот
этого твоего гостя Менона. Ведь он, Анит, уже давно твердит мне, что
стремится к мудрости и добродетели, благодаря которой люди хорошо управляют
домом и городом, заботятся о своих родителях, умеют принять и отпустить
сограждан и чужестранцев так, как это подобает достойному человеку. Вот и
посмотри, к кому нам для обучения такой добродетели послать его, чтобы это
было правильно. Разве из того, что мы сейчас говорили, не ясно, что к тем,
кто провозглашает себя учителями добродетели, доступными любому из греков,
желающему учиться, и берет за учение установленную ими самими плату?
Анит. Кого же ты имеешь в виду, Сократ?
Сократ. Ты и сам знаешь, что это те, кого люди зовут софистами.
Анит. О Геракл! И не поминай их, Сократ! Не дай бог, чтобы кто-нибудь из
моих родных, домашних или друзей, здешних или иноземных, настолько сошел с
ума, чтобы идти к ним себе на погибель. Ведь софисты -- это очевидная
гибель и порча для тех, кто с ними водится.
Сократ. Что ты говоришь, Анит? Значит, они -- единственные из всех, кто
утверждает, будто могут сделать людям добро, настолько отличаются от
остальных, что не только не приносят пользы, как прочие, но и совсем
наоборот -- губят тех, кто им доверяется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
например, мужество, когда оно не имеет ничего общего с разумом, а подобно
простой дерзости: разве человек, если он дерзок бессмысленно, не несет
ущерба, а если отважен с умом, не получает пользы?
Менон. Именно так.
Сократ. А разве не то же самое с рассудительностью и с понятливостью? С
умом и образование, и воспитание приносят пользу, а без ума -- вред.
Менон. Да, несомненно.
Сократ. Одним словом, разве не все, к чему стремится душа и что она
претерпевает, оканчивается счастливо, если ею управляет разум, и
несчастливо -- если безрассудство?
Менон. Да, как видно.
Сократ. Так вот, если добродетель -- это нечто обитающее в душе и если к
тому же она не может не быть полезной, значит, она и есть разум, ведь все,
что касается души, само по себе не полезно и не вредно, но становится
вредным или полезным благодаря разуму или по безрассудству. В согласии с
этим рассуждением добродетель, коль скоро она полезна, и есть не что иное,
как разум.
Менон. Мне тоже так кажется.
Сократ. Ну а то, о чем мы сейчас говорили, богатство и все прочее, что
иногда бывает полезным, а иногда вредным? Если разум, управляя всем в нашей
душе, делает ее движения полезными, а безрассудство -- вредными, то разве
не та же самая душа делает богатство и прочее полезным, правильно пользуясь
и управляя им, а пользуясь неправильно -- вредным?
Менон. Это верно.
Сократ. Но ведь правильно управляет всем этим разумная душа, а неправильно
-- неразумная?
Менон. Так оно и есть.
Сократ. Значит, можно сказать вообще, что в человеке все зависит от души, а
в самой душе -- от разума, если только душа хочет быть благою. Из
сказанного нами выходит, что разум полезен; но ведь мы говорили, что и
добродетель полезна?
Менон. Конечно.
Сократ. Значит, мы утверждаем, что разум -- это добродетель -- либо вся,
либо часть ее?
Менон. По-моему, Сократ, ты очень верно говоришь.
Сократ. Если все это так, то люди, верно, добродетельны не от природы?
Менон. Видимо, нет.
Сократ. А ведь могло бы быть и так: если бы люди рождались хорошими, то
были бы у нас знатоки, которые умели бы распознавать юношей с хорошим
характером, а мы по их указанию отбирали бы таких и хранили как сокровище
под печатью в Акрополе, оберегая пуще золота, чтобы их никто не испортил,
потому что, войдя в возраст, они стали бы очень полезны для государства.
Менон. Так оно и было бы наверняка, Сократ.
Сократ. Но если хорошие люди становятся хорошими не от природы, значит, они
достигают этого путем обучения?
Менон. По-моему, иначе и быть не может. Ведь из нашей предпосылки, Сократ,
ясно, что если добродетель -- это знание, то ей можно выучиться.
Сократ. Может быть, клянусь Зевсом. Ну а вдруг наша предпосылка была
неверна?
Менон. Но ведь только недавно нам казалось, что мы говорили правильно!
Сократ. А нужно, чтобы не только недавно казалось, что говорили мы
правильно, но и теперь и впредь, если сказанное должно сохранять свою силу.
Менон. Как же так? Почему ты недоволен и сомневаешься в том, что
добродетель -- это знание?
Сократ. Сейчас скажу тебе, Менон. Мы правильно говорили, что если
добродетель -- знание, то ей можно выучиться -- от этого я не отрекаюсь. Но
посмотри сам, не должен ли я сомневаться в том, что она -- знание. Скажи-ка
мне вот что: если какой-нибудь вещи -- любой, не только добродетели --
можно выучиться, то не должны ли тогда быть учители и ученики?
Менон. Должны, конечно.
Сократ. И наоборот, если мы предположим, что нет ни учителей, ни учеников,
то не будет ли верным заключение, что этой вещи выучиться нельзя?
Менон. Это-то верно. Но разве нет, по-твоему, учителей добродетели?
Сократ. Я много раз искал учителей добродетели, но не мог найти, что бы ни
предпринимал. Однако я все ищу, и вместе со многими, особенно с теми, кто
мне кажется особенно опытным в таком деле. Вот и сейчас, Менон, очень
кстати подсел к нам Анит -- мы и его заставим искать вместе с нами, и
правильно сделаем: ведь Анит прежде всего сын Антемиона, человека мудрого и
богатого, который разбогател не случайно и не благодаря чьему-нибудь
подарку, как фиванец Исмений, получивший недавно Поликратовы сокровища, но
благодаря собственной мудрости и усердию; к тому же он не какой-нибудь
чванный, спесивый и докучливый гражданин, но муж скромный и
благовоспитанный. И Анита он хорошо вырастил и воспитал, как считает
большинство афинян, выбирающих его на самые высокие должности. Вот с такими
людьми и надо исследовать, существуют ли учители добродетели или нет и
какие они.
А ты, Анит, помоги нам -- мне и твоему гостю Менону -- исследовать, какие
бывают учители этого дела. Посмотри-ка: если мы захотим сделать Менона
хорошим врачом, к каким учителям мы пошлем его? Не к врачам ли? Анит.
Конечно, к врачам.
Сократ. А если мы захотим сделать из него хорошего кожевника, то не к
кожевникам ли?
Анит. Само собой.
Сократ. И во всем остальном так же?
Анит. Конечно.
Сократ. А теперь опять скажи мне на этот счет вот что: если мы, желая
сделать Менона врачом, отправим его к врачам, это будет, по нашим словам,
правильно? А говоря так, разве мы не утверждаем, что д поступим разумно,
послав его к тем, кто занимается этим искусством, а не к тем, кто им не
занимается, и к тем, кто берет за это плату, объявляя себя учителями всех
желающих прийти к ним учиться? И разве мы пошлем его правильно не потому,
что будем все это иметь в виду?
Анит. Именно поэтому.
Сократ. А с игрою на флейте, да и со всем прочим разве не то же самое? Ведь
будет большой глупостью, если желающие сделать кого-нибудь флейтистом не
захотят послать его к тем, кто обещает обучить его этому искусству и берет
плату, а отдадут это дело в другие руки и будут добиваться, чтобы ученик
научился у тех, кто и не выдает себя за учителей и ни единого человека не
обучает науке, которой, по нашему мнению, должен у них обучиться посланный
нами. Не кажется ли тебе это большой нелепостью?
Анит. Кажется, клянусь Зевсом, да к тому же еще и невежеством!
Сократ. Очень хорошо. А теперь мы можем держать с тобой совет насчет вот
этого твоего гостя Менона. Ведь он, Анит, уже давно твердит мне, что
стремится к мудрости и добродетели, благодаря которой люди хорошо управляют
домом и городом, заботятся о своих родителях, умеют принять и отпустить
сограждан и чужестранцев так, как это подобает достойному человеку. Вот и
посмотри, к кому нам для обучения такой добродетели послать его, чтобы это
было правильно. Разве из того, что мы сейчас говорили, не ясно, что к тем,
кто провозглашает себя учителями добродетели, доступными любому из греков,
желающему учиться, и берет за учение установленную ими самими плату?
Анит. Кого же ты имеешь в виду, Сократ?
Сократ. Ты и сам знаешь, что это те, кого люди зовут софистами.
Анит. О Геракл! И не поминай их, Сократ! Не дай бог, чтобы кто-нибудь из
моих родных, домашних или друзей, здешних или иноземных, настолько сошел с
ума, чтобы идти к ним себе на погибель. Ведь софисты -- это очевидная
гибель и порча для тех, кто с ними водится.
Сократ. Что ты говоришь, Анит? Значит, они -- единственные из всех, кто
утверждает, будто могут сделать людям добро, настолько отличаются от
остальных, что не только не приносят пользы, как прочие, но и совсем
наоборот -- губят тех, кто им доверяется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256