Мне думается, Сократ, ї как, впрочем, может быть, и тебе
самому, ї что приобрести точное знание о подобных вещах в этой жизни либо
невозможно, либо до крайности трудно, но в то же время было бы позорным
малодушием не испытать и не проверить всеми способами существующие на этот
счет взгляды и отступиться, пока возможности для исследования не исчерпаны
до конца. Значит, нужно достигнуть одного из двух: узнать истину от других
или отыскать ее самому либо же, если ни первое, ни второе невозможно,
принять самое лучшее и самое надежное из человеческих учений и на нем,
точно на плоту, попытаться переплыть через жизнь, если уже не удастся
переправиться на более устойчивом и надежном судне ї на каком-нибудь
божественном учении. Поэтому я теперь наберусь смелости и задам свой
вопрос, тем более что ты и сам велишь: я не хочу потом укорять себя за то,
что теперь промолчал. Да, Сократ, я и сам размышляю над твоими словами, и
вместе с ним, с Кебетом, и мне кажется, они не вполне убедительны.
А Сократ на это:
ї Может быть, тебе и правильно кажется, друг, но только скажи, в чем именно
"не вполне"?
ї А вот в чем, на мой взгляд: то же самое рассуждение можно применить к
лире, к ее струнам и гармонии. И верно, в настроенной лире гармония ї это
нечто невидимое, бестелесное, прекрасное и божественное, а сама лира и
струны ї тела, то есть нечто телесное, сложное, земное и сродное смертному.
Представь себе теперь, что лиру разбили или же порезали и порвали струны, ї
приводя те же доводы, какие приводишь ты, кто-нибудь будет упорно
доказывать, что гармония не разрушилась и должна по-прежнему существовать.
Быть того не может, скажет такой человек, чтобы лира с разорванными
струнами и сами струны ї вещи смертной природы ї все ещР существовали, а
гармония, сродная и близкая божественному и бессмертному, погибла,
уничтожившись раньше, чем смертное. Нет, гармония непременно должна
существовать, и прежде истлеют без остатка дерево и жилы струн, чем
претерпит что-нибудь худое гармония. И право же, Сократ, я думаю, ты и сам
отлично сознаешь что наиболее частый взгляд на душу таков: если наше тело
связывают и держат в натяжении тепло, холод, сухость, влажность и некоторые
иные, подобные им, [начала], то душа наша есть сочетание и гармония этих
[начал], когда они хорошо и соразмерно смешаны друг с другом. И если душа ї
это действительно своего рода гармония, значит, когда тело чрезмерно
слабеет или, напротив, чрезмерно напрягается ї из-за болезни или иной какой
напасти, ї душа при всей своей божественности должна немедленно
разрушиться, как разрушается любая гармония, будь то звуков или же любых
творений художников; а телесные останки могут сохраняться долгое время,
пока их не уничтожит огонь или тление. Пожалуйста, подумай, как нам
отвечать на этот довод, если кто будет настаивать, что душа есть сочетание
телесных качеств и потому в том, что мы называем смертью, гибнет первою.
Сократ, по всегдашней своей привычке, обвел собравшихся взглядом, улыбнулся
и сказал:
ї Симмий говорит дело. Если кто из вас находчивее моего, пусть отвечает.
Кажется, Симмий метко поддел [наше] рассуждение. И все-таки, на мой взгляд,
прежде чем отвечать, нужно сперва выслушать еще Кебета, ї в чем упрекает
[наши] доводы он, а мы тем временем подумаем, что нам сказать. И тогда уже,
выслушав обоих, мы либо уступим им, если выяснится, что они поют в лад, а
если нет ї будем отстаивать свое доказательство. Ну, Кебет, теперь твой
черед: говори, что тебя смущает.
ї Да, Сократ, я скажу, ї отозвался Кебет. ї Мне кажется, [наше]
доказательство не сдвинулось с места, и упрек, что мы делали ему раньше,
можно повторить и теперь. Что наша душа существовала и до того, как
воплотилась в этом образе, доказано ї я не отрицаю ї очень тонко и, смею
сказать, очень убедительно. Но что она и после нашей смерти продолжает
где-то существовать, это мне представляется далеко не столь убедительным.
Правда, я не разделяю возражения Симмия, будто душа не сильнее и не
долговечнее тела. Наоборот, сколько я понимаю, душа обладает огромным
преимуществом перед всем телесным. "Как же так? ї спросят меня. ї Откуда же
тогда твои сомнения, если ты видишь, что после смерти человека даже более
слабая его часть продолжает существовать? Разве тебе не кажется. что более
долговечная часть непременно должна сохраняться в целости все это время?"
Смотри, есть ли толк в том, что я на это отвечаю. Естественно, что и мне,
как раньше Симмию, понадобится какое-нибудь уподобление.
Так рассуждать, на мой взгляд, примерно то же самое, что применить этот
довод к умершему старику ткачу и утверждать, будто он не погиб, но где-то
существует, целый и невредимый, и в подтверждение предъявить плащ, который
старик сам себе соткал: плащ-то ведь цел, ему ничего не сделалось, он
невредим. А если кто усомнится, тогда спросить, что долговечнее, люди или
плащи, которые постоянно в употреблении, в носке, и, услыхав в ответ:
"Разумеется, люди", ї считать доказанным, что человек, соткавший этот плащ,
без всякого сомнения, цел и невредим, раз не погибла вещь менее
долговечная.
Но я думаю, Симмий, что на самом-то деле все обстоит иначе. Следи и ты за
там, что я говорю. Кто так рассуждает, судит нелепо ї это каждому видно.
Ведь наш ткач соткал и сносил много этаких плащей и пережил их все, за
исключением, правда, одного, последнего, но из этого никак не следует,
будто человек негоднее или бессильнее плаща.
То же самое уподобление, по-моему, применимо и к душе, связанной с телом,
и, кто говорит о душе и тела теми же самыми словами, что о ткаче и плаще,
мне кажется, говорит верно: он скажет, что душа долговечнее, а тело слабее
и кратковременнее; к этому, однако ж, он должен прибавить, что всякая душа
снашивает много тел, в особенности если живет много лет: тело ведь
изнашиваатся и отмирает еще при жизни человека, и, стало быть, душа
беспрерывно ткет наново, заменяя сношенное. И когда душа погибает,
последняя одежда на ней непременно должна быть цела ї она одна только и
переживает душу. Лишь после гибели души обнаруживает тело природную свою
слабость и скоро истребляется тлением. Значит, приняв наше доказательство,
мы всР еще не можем твердо надеяться, что душа наша, когда мы умрем, будет
где-то продолжать свое существование. Мало того, скажут мне, допустим, мы
сделаем стороннику этих доводов еще большие уступки, чем сделал ты, и
согласимся, что душа существует не только до нашего рождения, но, что
вполне возможно, некоторые души существуют и после того, как мы умрем, и
будут существовать, и много раз родятся, и снова умрут: ведь душа по
природе своей настолько сильна, что способна вынести много рождений.
Допустим, со всем этим мы согласимся, но не признаем, что душа не несет
никакого ущерба в частых своих рождениях и не погибает однажды совершенно в
какую-то из своих смертей, ї а никто не похвастается, будто знает хоть
нибудь об этой последней смерти и о разрушении тела, несущем гибель душе,
ибо такое ощущение никому из нас не доступно. Раз это так, не следует нам
выказывать отвагу перед смертью; она просто безрассудна, такая отвага, ї
ведь доказать, что душа совершенно бессмертна и неуничтожима, мы не можем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
самому, ї что приобрести точное знание о подобных вещах в этой жизни либо
невозможно, либо до крайности трудно, но в то же время было бы позорным
малодушием не испытать и не проверить всеми способами существующие на этот
счет взгляды и отступиться, пока возможности для исследования не исчерпаны
до конца. Значит, нужно достигнуть одного из двух: узнать истину от других
или отыскать ее самому либо же, если ни первое, ни второе невозможно,
принять самое лучшее и самое надежное из человеческих учений и на нем,
точно на плоту, попытаться переплыть через жизнь, если уже не удастся
переправиться на более устойчивом и надежном судне ї на каком-нибудь
божественном учении. Поэтому я теперь наберусь смелости и задам свой
вопрос, тем более что ты и сам велишь: я не хочу потом укорять себя за то,
что теперь промолчал. Да, Сократ, я и сам размышляю над твоими словами, и
вместе с ним, с Кебетом, и мне кажется, они не вполне убедительны.
А Сократ на это:
ї Может быть, тебе и правильно кажется, друг, но только скажи, в чем именно
"не вполне"?
ї А вот в чем, на мой взгляд: то же самое рассуждение можно применить к
лире, к ее струнам и гармонии. И верно, в настроенной лире гармония ї это
нечто невидимое, бестелесное, прекрасное и божественное, а сама лира и
струны ї тела, то есть нечто телесное, сложное, земное и сродное смертному.
Представь себе теперь, что лиру разбили или же порезали и порвали струны, ї
приводя те же доводы, какие приводишь ты, кто-нибудь будет упорно
доказывать, что гармония не разрушилась и должна по-прежнему существовать.
Быть того не может, скажет такой человек, чтобы лира с разорванными
струнами и сами струны ї вещи смертной природы ї все ещР существовали, а
гармония, сродная и близкая божественному и бессмертному, погибла,
уничтожившись раньше, чем смертное. Нет, гармония непременно должна
существовать, и прежде истлеют без остатка дерево и жилы струн, чем
претерпит что-нибудь худое гармония. И право же, Сократ, я думаю, ты и сам
отлично сознаешь что наиболее частый взгляд на душу таков: если наше тело
связывают и держат в натяжении тепло, холод, сухость, влажность и некоторые
иные, подобные им, [начала], то душа наша есть сочетание и гармония этих
[начал], когда они хорошо и соразмерно смешаны друг с другом. И если душа ї
это действительно своего рода гармония, значит, когда тело чрезмерно
слабеет или, напротив, чрезмерно напрягается ї из-за болезни или иной какой
напасти, ї душа при всей своей божественности должна немедленно
разрушиться, как разрушается любая гармония, будь то звуков или же любых
творений художников; а телесные останки могут сохраняться долгое время,
пока их не уничтожит огонь или тление. Пожалуйста, подумай, как нам
отвечать на этот довод, если кто будет настаивать, что душа есть сочетание
телесных качеств и потому в том, что мы называем смертью, гибнет первою.
Сократ, по всегдашней своей привычке, обвел собравшихся взглядом, улыбнулся
и сказал:
ї Симмий говорит дело. Если кто из вас находчивее моего, пусть отвечает.
Кажется, Симмий метко поддел [наше] рассуждение. И все-таки, на мой взгляд,
прежде чем отвечать, нужно сперва выслушать еще Кебета, ї в чем упрекает
[наши] доводы он, а мы тем временем подумаем, что нам сказать. И тогда уже,
выслушав обоих, мы либо уступим им, если выяснится, что они поют в лад, а
если нет ї будем отстаивать свое доказательство. Ну, Кебет, теперь твой
черед: говори, что тебя смущает.
ї Да, Сократ, я скажу, ї отозвался Кебет. ї Мне кажется, [наше]
доказательство не сдвинулось с места, и упрек, что мы делали ему раньше,
можно повторить и теперь. Что наша душа существовала и до того, как
воплотилась в этом образе, доказано ї я не отрицаю ї очень тонко и, смею
сказать, очень убедительно. Но что она и после нашей смерти продолжает
где-то существовать, это мне представляется далеко не столь убедительным.
Правда, я не разделяю возражения Симмия, будто душа не сильнее и не
долговечнее тела. Наоборот, сколько я понимаю, душа обладает огромным
преимуществом перед всем телесным. "Как же так? ї спросят меня. ї Откуда же
тогда твои сомнения, если ты видишь, что после смерти человека даже более
слабая его часть продолжает существовать? Разве тебе не кажется. что более
долговечная часть непременно должна сохраняться в целости все это время?"
Смотри, есть ли толк в том, что я на это отвечаю. Естественно, что и мне,
как раньше Симмию, понадобится какое-нибудь уподобление.
Так рассуждать, на мой взгляд, примерно то же самое, что применить этот
довод к умершему старику ткачу и утверждать, будто он не погиб, но где-то
существует, целый и невредимый, и в подтверждение предъявить плащ, который
старик сам себе соткал: плащ-то ведь цел, ему ничего не сделалось, он
невредим. А если кто усомнится, тогда спросить, что долговечнее, люди или
плащи, которые постоянно в употреблении, в носке, и, услыхав в ответ:
"Разумеется, люди", ї считать доказанным, что человек, соткавший этот плащ,
без всякого сомнения, цел и невредим, раз не погибла вещь менее
долговечная.
Но я думаю, Симмий, что на самом-то деле все обстоит иначе. Следи и ты за
там, что я говорю. Кто так рассуждает, судит нелепо ї это каждому видно.
Ведь наш ткач соткал и сносил много этаких плащей и пережил их все, за
исключением, правда, одного, последнего, но из этого никак не следует,
будто человек негоднее или бессильнее плаща.
То же самое уподобление, по-моему, применимо и к душе, связанной с телом,
и, кто говорит о душе и тела теми же самыми словами, что о ткаче и плаще,
мне кажется, говорит верно: он скажет, что душа долговечнее, а тело слабее
и кратковременнее; к этому, однако ж, он должен прибавить, что всякая душа
снашивает много тел, в особенности если живет много лет: тело ведь
изнашиваатся и отмирает еще при жизни человека, и, стало быть, душа
беспрерывно ткет наново, заменяя сношенное. И когда душа погибает,
последняя одежда на ней непременно должна быть цела ї она одна только и
переживает душу. Лишь после гибели души обнаруживает тело природную свою
слабость и скоро истребляется тлением. Значит, приняв наше доказательство,
мы всР еще не можем твердо надеяться, что душа наша, когда мы умрем, будет
где-то продолжать свое существование. Мало того, скажут мне, допустим, мы
сделаем стороннику этих доводов еще большие уступки, чем сделал ты, и
согласимся, что душа существует не только до нашего рождения, но, что
вполне возможно, некоторые души существуют и после того, как мы умрем, и
будут существовать, и много раз родятся, и снова умрут: ведь душа по
природе своей настолько сильна, что способна вынести много рождений.
Допустим, со всем этим мы согласимся, но не признаем, что душа не несет
никакого ущерба в частых своих рождениях и не погибает однажды совершенно в
какую-то из своих смертей, ї а никто не похвастается, будто знает хоть
нибудь об этой последней смерти и о разрушении тела, несущем гибель душе,
ибо такое ощущение никому из нас не доступно. Раз это так, не следует нам
выказывать отвагу перед смертью; она просто безрассудна, такая отвага, ї
ведь доказать, что душа совершенно бессмертна и неуничтожима, мы не можем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256