.. в их отношении друг к другу,
но скорее... одну [их сущность] надо рассматривать во взаимоотношении, а
другую - в ее отношении к умеренному. [...]
Если относить природу большего только к меньшему, мы никогда не найдем его
отношения к умеренному, не так ли?
...И сейчас нам, видно, придется признать, что большее и меньшее измеримы
не только друг по отношению к другу, но и по отношению к становлению меры.
Ведь невозможно, чтобы политик или другой какой-либо знаток практических
дел был бесспорно признан таковым до того, как по этому вопросу будет
достигнуто согласие. [...]
...Надо считать, что для всех искусств в равной степени большее и меньшее
измеряются не только в отношении друг к другу, но и в отношении к
становлению меры.
Ясно, что мы разделим искусство измерения... на две части, причем к одной
отнесем все искусства, измеряющие число, длину, глубину, ширину и скорость
путем сопоставления с противоположным, а к другой - те искусства, которые
измеряют все это путем сопоставления с умеренным, подобающим,
своевременным, надлежащим и со всем тем, что составляет середину между
двумя крайностями.
Чужеземец. Но люди эти, не привыкнув рассматривать подобные вещи, деля их
на виды, валят их все в одну кучу, несмотря на огромное существующее между
ними различие, и почитают их тождественными, а также и наоборот: не
разделяют на надлежащие части то, что требует такого деления. Между тем
следует, когда уж замечаешь общность, существующую между многими вещами, не
отступать, прежде чем не заметишь всех отличий, которые заключены к каждом
виде, и, наоборот, если увидишь всевозможные несходства между многими
вещами, не считать возможным, смутившись, прекратить наблюдение раньше, чем
заключишь в единое подобие все родственные свойства и охватишь их
единородной сущностью.
А как же обстоит дело с нашим исследованием политика? Предпринимается ли
оно ради него самого или же для того, чтобы стать более сведущим в
диалектике всего?
В самом деле, ведь никто, находясь в здравом уме, не стал бы гоняться за
понятием ткацкого искусства ради самого этого искусства. Однако, думаю я,
от большинства людей скрыто, что для облегчения познания некоторых вещей
существуют некоторые чувственные подобия, которые совсем не трудно выявить,
когда кто-нибудь хочет человеку, интересующемуся их объяснением, без труда,
хлопот и рассуждений дать ответ. Что же касается вещей самых высоких и
чтимых, то для объяснения их людям не существует уподобления, с помощью
которого кто-нибудь мог бы достаточно наполнить душу вопрошающего, применив
это уподобление к какому-либо из соответствующих ощущений. Поэтому-то и
надо в каждом упражнять способность давать объяснение и его воспринимать.
Ибо бестелесное - величайшее и самое прекрасное - ясно обнаруживается лишь
с помощью объяснения, и только него, и вот ради этого и было сказано все
то, что сейчас говорилось.
И вот еще что: тому, кто порицает подобные беседы за длину речи и кто не
приемлет таких обходных движений, не следует слишком легко и скоро
позволять корить речь лишь за то, что она длинна, но надо еще требовать,
чтобы он указал, каким образом она может стать короче и сделать беседующих
лучшими диалектиками, чем они были раньше, более изобретательными в
рассуждении и в объяснении сущностей; в остальном же собеседникам не
следует особенно заботиться о порицаниях и похвалах, да и слушать подобные
речи им вовсе негоже.
У нас монархия - это один из видов государственного правления?
А после монархии, я думаю, надо назвать правление немногих. [...]
Третий же вид государственного устройства не есть ли правление большинства
и не носит ли оно имя демократии? [...]
Если принять во внимание имеющиеся в этих двух видах государственного
устройства насилие и добрую волю, бедность и богатство, законность и
беззаконие, то каждое из них можно разделить надвое, причем монархия будет
носить два имени: тирании и царской власти. [...]
А государство, управляемое немногими, будет носить название аристократии
или же олигархии. [...]
Что касается демократии, то правит ли большинство теми, кто обладает
имуществом, насильственно или согласно с доброй волей последних, точно ли
оно соблюдает законы или же нет, никто ей, как правило, не даст иного
имени.
...В каком из упомянутых государственных устройств кроется уменье управлять
людьми? Ведь это одно из сложнейших и самых трудно постижимых умений. Его
надо понять для того, чтобы знать, кого следует отделить от разумного
государя из тех, кто делает вид, что они политики, и убеждает в этом
многих, на самом же деле вовсе не таковы. [...]
Неужели можно полагать, что большинство людей в государстве может обладать
этим знанием?
Согласно этому, хорошее правление, если только оно бывает, следует искать у
одного, двоих или во всяком случае немногих людей.
И мы должны будем считать, как мы то сейчас решили, что, правят ли эти люди
согласно нашей доброй воле или против нее, согласно установлениям или без
них, богаты они или бедны, они правят в соответствии с неким искусством
правления. Ведь врачем мы почитаем врачами независимо от того, лечат ли они
нас по нашему согласию или против нашей воли, когда они делают нам разрезы,
прижигания или, пользуя нас, причиняют другую какую-то боль, действуют они
согласно установлениям или помимо них и богаты они или бедны, - пока они
руководствуются искусством, очищая или как-то по-иному ослабляя либо,
наоборот, укрепляя наше тело, - лишь бы врачеватели действовали на благо
наших тел, превращали их их слабых в более крепкие и тем самым всегда
спасали врачуемых. Именно таким образом, а не иным мы дадим правильное
определение власти врача, как и всякой другой власти. И из государственных
устройств то необходимо будет единственно правильным, в котором можно будет
обнаружить истинно знающих правителей, а не правителей, которые лишь
кажутся таковыми; и будет уже неважно, правят ли они по законам или без
них, согласно доброй воле или против нее, бедны они или богаты: принимать
это в расчет никогда и ни в коем случае не будет правильным. [...]
И пусть они очищают государство, казня или изгоняя некоторых, во имя его
блага, пусть уменьшают его население, выводя из города подобно пчелиному
рою колонии, или увеличивают его, включая в него каких-либо иноземных
граждан, - до тех пор, пока это делается на основе знания и справедливости
и государство по мере сил превращается из худшего в лучшее, мы будем
называть такое государственное устройство - в указанных границах -
единственно правильным.
Сократ мл.. Чужеземец, обо всем прочем ты говорил как нужно; а вот о том,
что следует управлять без законов, слышать тяжко.
Чужеземец. Некоторым образом ясно, что законодательство - это часть
царского искусства; однако прекраснее всего, когда сила не у законов, а в
руках царственного мужа, обладающего разумом.
Потому что закон никак не может со всей точностью и справедливостью
охватить то, является наилучшим для каждого, и это ему предписать. Ведь
несходство, существующее между людьми и между делами людей, а также и то,
что ничто человеческое, так сказать, не находится в покое, - все это не
допускает однозначного проявления какого бы то ни было искусства в
отношении всех людей и на все времена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
но скорее... одну [их сущность] надо рассматривать во взаимоотношении, а
другую - в ее отношении к умеренному. [...]
Если относить природу большего только к меньшему, мы никогда не найдем его
отношения к умеренному, не так ли?
...И сейчас нам, видно, придется признать, что большее и меньшее измеримы
не только друг по отношению к другу, но и по отношению к становлению меры.
Ведь невозможно, чтобы политик или другой какой-либо знаток практических
дел был бесспорно признан таковым до того, как по этому вопросу будет
достигнуто согласие. [...]
...Надо считать, что для всех искусств в равной степени большее и меньшее
измеряются не только в отношении друг к другу, но и в отношении к
становлению меры.
Ясно, что мы разделим искусство измерения... на две части, причем к одной
отнесем все искусства, измеряющие число, длину, глубину, ширину и скорость
путем сопоставления с противоположным, а к другой - те искусства, которые
измеряют все это путем сопоставления с умеренным, подобающим,
своевременным, надлежащим и со всем тем, что составляет середину между
двумя крайностями.
Чужеземец. Но люди эти, не привыкнув рассматривать подобные вещи, деля их
на виды, валят их все в одну кучу, несмотря на огромное существующее между
ними различие, и почитают их тождественными, а также и наоборот: не
разделяют на надлежащие части то, что требует такого деления. Между тем
следует, когда уж замечаешь общность, существующую между многими вещами, не
отступать, прежде чем не заметишь всех отличий, которые заключены к каждом
виде, и, наоборот, если увидишь всевозможные несходства между многими
вещами, не считать возможным, смутившись, прекратить наблюдение раньше, чем
заключишь в единое подобие все родственные свойства и охватишь их
единородной сущностью.
А как же обстоит дело с нашим исследованием политика? Предпринимается ли
оно ради него самого или же для того, чтобы стать более сведущим в
диалектике всего?
В самом деле, ведь никто, находясь в здравом уме, не стал бы гоняться за
понятием ткацкого искусства ради самого этого искусства. Однако, думаю я,
от большинства людей скрыто, что для облегчения познания некоторых вещей
существуют некоторые чувственные подобия, которые совсем не трудно выявить,
когда кто-нибудь хочет человеку, интересующемуся их объяснением, без труда,
хлопот и рассуждений дать ответ. Что же касается вещей самых высоких и
чтимых, то для объяснения их людям не существует уподобления, с помощью
которого кто-нибудь мог бы достаточно наполнить душу вопрошающего, применив
это уподобление к какому-либо из соответствующих ощущений. Поэтому-то и
надо в каждом упражнять способность давать объяснение и его воспринимать.
Ибо бестелесное - величайшее и самое прекрасное - ясно обнаруживается лишь
с помощью объяснения, и только него, и вот ради этого и было сказано все
то, что сейчас говорилось.
И вот еще что: тому, кто порицает подобные беседы за длину речи и кто не
приемлет таких обходных движений, не следует слишком легко и скоро
позволять корить речь лишь за то, что она длинна, но надо еще требовать,
чтобы он указал, каким образом она может стать короче и сделать беседующих
лучшими диалектиками, чем они были раньше, более изобретательными в
рассуждении и в объяснении сущностей; в остальном же собеседникам не
следует особенно заботиться о порицаниях и похвалах, да и слушать подобные
речи им вовсе негоже.
У нас монархия - это один из видов государственного правления?
А после монархии, я думаю, надо назвать правление немногих. [...]
Третий же вид государственного устройства не есть ли правление большинства
и не носит ли оно имя демократии? [...]
Если принять во внимание имеющиеся в этих двух видах государственного
устройства насилие и добрую волю, бедность и богатство, законность и
беззаконие, то каждое из них можно разделить надвое, причем монархия будет
носить два имени: тирании и царской власти. [...]
А государство, управляемое немногими, будет носить название аристократии
или же олигархии. [...]
Что касается демократии, то правит ли большинство теми, кто обладает
имуществом, насильственно или согласно с доброй волей последних, точно ли
оно соблюдает законы или же нет, никто ей, как правило, не даст иного
имени.
...В каком из упомянутых государственных устройств кроется уменье управлять
людьми? Ведь это одно из сложнейших и самых трудно постижимых умений. Его
надо понять для того, чтобы знать, кого следует отделить от разумного
государя из тех, кто делает вид, что они политики, и убеждает в этом
многих, на самом же деле вовсе не таковы. [...]
Неужели можно полагать, что большинство людей в государстве может обладать
этим знанием?
Согласно этому, хорошее правление, если только оно бывает, следует искать у
одного, двоих или во всяком случае немногих людей.
И мы должны будем считать, как мы то сейчас решили, что, правят ли эти люди
согласно нашей доброй воле или против нее, согласно установлениям или без
них, богаты они или бедны, они правят в соответствии с неким искусством
правления. Ведь врачем мы почитаем врачами независимо от того, лечат ли они
нас по нашему согласию или против нашей воли, когда они делают нам разрезы,
прижигания или, пользуя нас, причиняют другую какую-то боль, действуют они
согласно установлениям или помимо них и богаты они или бедны, - пока они
руководствуются искусством, очищая или как-то по-иному ослабляя либо,
наоборот, укрепляя наше тело, - лишь бы врачеватели действовали на благо
наших тел, превращали их их слабых в более крепкие и тем самым всегда
спасали врачуемых. Именно таким образом, а не иным мы дадим правильное
определение власти врача, как и всякой другой власти. И из государственных
устройств то необходимо будет единственно правильным, в котором можно будет
обнаружить истинно знающих правителей, а не правителей, которые лишь
кажутся таковыми; и будет уже неважно, правят ли они по законам или без
них, согласно доброй воле или против нее, бедны они или богаты: принимать
это в расчет никогда и ни в коем случае не будет правильным. [...]
И пусть они очищают государство, казня или изгоняя некоторых, во имя его
блага, пусть уменьшают его население, выводя из города подобно пчелиному
рою колонии, или увеличивают его, включая в него каких-либо иноземных
граждан, - до тех пор, пока это делается на основе знания и справедливости
и государство по мере сил превращается из худшего в лучшее, мы будем
называть такое государственное устройство - в указанных границах -
единственно правильным.
Сократ мл.. Чужеземец, обо всем прочем ты говорил как нужно; а вот о том,
что следует управлять без законов, слышать тяжко.
Чужеземец. Некоторым образом ясно, что законодательство - это часть
царского искусства; однако прекраснее всего, когда сила не у законов, а в
руках царственного мужа, обладающего разумом.
Потому что закон никак не может со всей точностью и справедливостью
охватить то, является наилучшим для каждого, и это ему предписать. Ведь
несходство, существующее между людьми и между делами людей, а также и то,
что ничто человеческое, так сказать, не находится в покое, - все это не
допускает однозначного проявления какого бы то ни было искусства в
отношении всех людей и на все времена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256