А р и с т о т е л ь. Верно.
П а р м е н и д. А если в ином не содержится единое, то иное не есть ни
многое, ни единое.
А р и с т о т е л ь. Конечно, нет.
П а р м е н и д. И даже не представляется ни единым, ни многим.
А р и с т от е л ь. Почему так?
П а р м е н и д. А потому, что иное нигде никаким образом не имеет никакого
общения ни с чем из несуществующего и ничто из несуществующего не имеет
никакого отношения ни к чему из иного; к тому же у несуществующего нет и
частей.
А р и с т о т е л ь. Правда.
П а р м е н и д. Следовательно, у иного нет ни мнения о несуществующем, ни
какого-либо представления о нем и несуществующее решительно никак не
мыслится иным.
А р и с т о т е л ь. Конечно, нет.
П а р м е н и д. Следовательно, если единое не сущкствует, то ничто из
иного не может мыслиться ни как одно, ни как многое, потому что без единого
мыслить многое невозможно.
А р и с т о т е л ь. Да, невозможно.
П а р м е н и д. Итак, если единое не существует, то и иное не существует и
его нельзя мыслить ни как единое, ни как многое.
А р и с т о т е л ь. Выходит, так.
П а р м е н и д. Следовательно, его нельзя себе мыслить также ни как
подобное, ни как неподобное.
А р и с т о т е л ь. Конечно, нет.
П а р м е н и д. И также ни как тождественное, ни как различное, ни как
соприкасающееся, ни как обособленное, ни вообще как имеющее другие
признаки, которые, как мы проследили выше, оно обнаруживает, ничем таким
иное не может ни быть, ни казаться, если единое не существует.
А р и с т о т е л ь. Правда.
П а р м е н и д. Не правильно ли будет сказать в общем: если единое не
существует, то ничего не сущкствует?
А р и с т о т е л ь. Совершенно правильно.
П а р м е н и д. Выскажем же это утверждение, а также и то, что существует
ли единое или не существует, и оно и иное, как оказывается, по отношению к
самим себе и друг к другу безусловно суть и не суть, кажутся и не кажутся.
А р и с т о т е л ь. Истинная правда.
Платон - Пир
ПЛАТОН
ПИР
АПОЛЛОДОР И ЕГО ДРУГ
К вашим расспросам я, по-моему, достаточно подготовлен. На днях, когда я
шел в город из дому, из Фалера, один мой знакомый увидал меня сзади и
шутливо окликнул издали.
- Эй, - крикнул он, - Аполлодор, фалерский житель, погоди-ка!
Я остановился и подождал.
- Аполлодор, - сказал он, - а ведь я как раз искал тебя, чтобы расспросить
о том пире у Агафона, где были Сократ, Алкивиад и другие, и узнать, что же
это за речи там велись о любви. Один человек рассказывал мне о них со слов
Феникса, сына Филиппа, и сказал, что ты тоже все это знаешь. Но сам он
ничего толком не мог сообщить, а потому расскажи-ка мне обо всем этом ты -
ведь тебе больше всех пристало передавать речи твоего друга. Но сначала
скажи мне, присутствовал ли ты сам при этой беседе или нет?
И я ответил ему:
- Видимо, тот, кто тебе рассказывал, и впрямь не рассказал тебе ничего
толком, если ты думаешь, будто беседа, о которой ты спрашиваешь,
происходила недавно, так что я мог там присутствовать.
- Да, именно так я и думал, - отвечал он.
- Да что ты, Главкон? - воскликнул я. - Разве ты не знаешь, что Агафон уже
много лет здесь не живет? А с тех пор как я стал проводить время с Сократом
и взял за правило ежедневно примечать все, что он говорит и делает, не
прошло и трех лет. Дотоле я бродил где придется, воображая, что занимаюсь
чем-то стоящим, а был жалок, как любой из вас, - к примеру, как ты теперь,
если ты думаешь, что лучше заниматься чем угодно, только не философией. -
Чем смеяться над нами, - ответил он, - лучше скажи мне, когда состоялась
эта беседа.
- Во времена нашего детства, - отвечал я, - когда Агафон получил награду за
первую свою трагедию, на следующий день после того, как он
жертвоприношением отпраздновал эту победу вместе с хоревтами.
- Давно, оказывается, было дело. Кто же рассказывал об этом тебе, не сам ли
Сократ?
- Нет, не Сократ, а тот же, кто и Фениксу, - некий Аристодем из Кидафин,
маленький такой, всегда босоногий; он присутствовал при этой беседе, потому
что был тогда, кажется, одним из самых пылких почитателей Сократа. Впрочем,
и самого Сократа я кое о чем расспрашивал, и тот подтвердил мне его рассказ.
- Так почему бы тебе не поделиться со мной? Ведь по дороге в город удобно и
говорить и слушать.
Вот мы и вели по пути беседу об этом: потому я и чувствую себя, как я уже
заметил вначале, достаточно подготовленным. И если вы хотите, чтобы я
рассказал все это и вам, пусть будет по-вашему. Ведь я всегда безмерно рад
случаю вести или слушать философские речи, не говоря уже о том, что надеюсь
извлечь из них какую-то пользу; зато когда я слышу другие речи, особенно
ваши обычные речи богачей и дельцов, на меня нападает тоска, и мне
становится жаль вас, моих приятелей, потому что вы думаете, будто дело
делаете, а сами только напрасно время тратите. Вы же, может быть, считаете
несчастным меня, и я допускаю, что вы правы; но что несчастны вы - это я не
то что допускаю, а знаю твердо.
- Всегда-то ты одинаков, Аполлодор: вечно ты поносишь себя и других и,
кажется, решительно всех, кроме Сократа, считаешь достойными сожаления, а
уже себя самого - в первую голову. За что прозвали тебя бесноватым, этого я
не знаю, но в речах твоих ты и правда всегда таков: ты нападаешь на себя и
на весь мир, кроме Сократа.
- Ну как же мне не бесноваться, милейший, как мне не выходить из себя, если
таково мое мнение и обо мне самом, и о вас.
- Не стоит сейчас из-за этого пререкаться, Аполлодор. Лучше исполни нашу
просьбу и расскажи, какие там велись речи.
- Они были такого примерно рода... Но я попытаюсь, пожалуй, рассказать вам
все по порядку, так же как и сам Аристодем мне рассказывал.
Итак, он встретил Сократа - умытого и в сандалиях, что с тем редко
случалось, и спросил его, куда это он так вырядился. Тот ответил:
- На ужин к Агафону. Вчера я сбежал с победного торжества, испугавшись
многолюдного сборища, но пообещал прийти сегодня. Вот я и принарядился,
чтобы явиться к красавцу красивым. Ну а ты, - заключил он, - не хочешь ли
ты пойти на пир без приглашения?
И он ответил ему:
- Как ты прикажешь!
- В таком случае, - сказал Сократ, - пойдем вместе и, во изменение
поговорки, докажем, что "к людям достойным на пир достойный без зова
приходит". А ведь Гомер не просто исказил эту поговорку, но, можно сказать,
надругался над ней. Изобразив Агамемнона необычайно доблестным воином, а
Менелая "слабым копейщиком", он заставил менее достойного Менелая явиться
без приглашения к более достойному Агамемнону, когда тот приносил жертву и
давал пир.
Выслушав это, Аристодем сказал:
- Боюсь, что выйдет не по-моему, Сократ, а скорее по Гомеру, если я,
человек заурядный, приду без приглашения на пир к мудрецу. Сумеешь ли ты,
приведя меня, как-нибудь оправдаться? Ведь я же не признаюсь, что явился
незваным, а скажу, что пригласил меня ты.
- "Путь совершая вдвоем", - возразил он, - мы обсудим, что нам сказать.
Пошли!
Обменявшись такими примерно словами, они отправились в путь. Сократ,
предаваясь своим мыслям, всю дорогу отставал, а когда Аристодем
останавливался его подождать, велел ему идти вперед. Придя к дому Агафона,
Аристодем застал дверь открытой, и тут, по его словам, произошло нечто
забавное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256