Если мы его отвергнем, где и как найдем мы
что-нибудь лучше? Это невозможно. Так в добрый час! Начинайте, а я в
отплату за мои вчерашние речи буду молча вас слушать.
Критий. Если так, узнай же, Сократ, в каком порядке будем мы тебя угощать.
Мы решили, что, коль скоро Тимей являет собою среди нас самого глубокого
знатока астрономии и главнейшим своим занятием сделал познание природы всех
вещей, он и будет говорить первым, начав с возникновения космоса и закончив
природой человека. После него - мой черед; я как бы приму из его рук людей,
которые в его речи претерпят рождение, а от тебя некоторых из них получу
еще и с превосходным воспитанием.
Затем в соответствии с Солоновым рассказом и законоположением я представлю
их на наш суд, чтобы добиться для них права гражданства, исходя из того что
они и есть те самые афиняне былых времен, о которых после долгого забвения
возвестили нам священные записи, и в дальнейшем нам придется говорить о них
уже как о наших согражданах и подлинных афинянах.
Сократ. Я вижу, вы собираетесь отблагодарить меня сполна и щедро! Что ж,
Тимей, тебе, кажется, пора говорить, по обычаю сотворив молитву богам.
Тимей. Еще бы, Сократ! Все, в ком есть хоть малая толика рассудительности,
перед любым неважным или важным начинанием непременно призывают на помощь
божество. Но ведь мы приступаем к рассуждениям о Вселенной, намереваясь
выяснить, возникла ли она и каким именно образом; значит, нам просто
необходимо, если только мы не впали в совершенное помрачение, воззвать к
богам и богиням и испросить у них, чтобы речи паши были угодны им, а вместе
с тем удовлетворяли бы нас самих.
Таким да будет наше воззвание к богам! Но и к самим себе нам следует
воззвать, дабы вы наилучшим образом меня понимали, а я возможно более
правильным образом развивал свои мысли о предложенном предмете.
Представляется мне, что для начала должно разграничить вот какие две вещи:
что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть вечно
возникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления
и рассуждения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а то, что
подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не
существует на самом деле.
Однако все возникающее должно иметь какую-то причину для своего
возникновения, ибо возникнуть без причины совершенно невозможно. Далее,
если демиург любой вещи взирает на неизменно сущее и берет его в качестве
первообраза при создании идеи и свойств данной вещи, все необходимо выйдет
прекрасным; если же он взирает на нечто возникшее и пользуется им как
первообразом, произведение его выйдет дурным.
А как же всеобъемлющее небо? Назовем ли мы его космосом или иным именем,
которое окажется для него самым подходящим, мы во всяком случае обязаны
поставить относительно него вопрос, с которого должно начинать рассмотрение
любой вещи: было ли оно всегда, не имея начала своего возникновения, или же
оно возникло, выйдя из некоего начала?
Оно возникло, ведь оно зримо, осязаемо, телесно, а все вещи такого рода
ощутимы и, воспринимаясь в результате ощущения мнением, оказываются
возникающими и порождаемыми. Но мы говорим, что все возникшее нуждается для
своего возникновения в некоей причине. Конечно, творца и родителя этой
Вселенной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем
рассказывать.
И все же поставим еще один вопрос относительно космоса: взирая на какой
первообраз работал тот, кто его устроял,- на тождественный и неизменный или
на имевший возникновение? Если космос прекрасен, а его демиург благ, ясно,
что он взирал на вечное; если же дело обстояло так, что и выговорить-то
запретно, значит, он взирал на возникшее.
Но для всякого очевидно, что первообраз был вечным: ведь космос -
прекраснейшая из возникших вещей, а его демиург - наилучшая из причин.
Возникши таким, космос был создан по тождественному и неизменному
[образцу], постижимому с помощью рассудка и разума. Если это так, то в
высшей степени необходимо, чтобы этот космос был образом чего-то. Но в
каждом рассуждении важно избрать сообразное с природой начало. Поэтому
относительно изображения и первообраза надо принять вот какое различение:
слово о каждом из них сродни тому предмету, который оно изъясняет. О
непреложном, устойчивом и мыслимом предмете и слово должно быть непреложным
и устойчивым; в той мере, в какой оно может обладать неопровержимостью и
бесспорностью, ни одно из этих свойств не может отсутствовать. Но о том,
что лишь воспроизводит первообраз и с являет собой лишь подобие настоящего
образа, и говорить можно не более как правдоподобно. Ведь как бытие
относится к рождению, так истина относится к вере А потому не удивляйся,
Сократ, что мы, рассматривая во многих отношениях много вещей, таких, как
боги и рождение Вселенной, не достигнем в наших рассуждениях полной
точности и непротиворечивости.
Напротив, мы должны радоваться, если наше рассуждение окажется не менее
правдоподобным, чем любое другое, и притом помнить, что и я, рассуждающий,
и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится л
довольствоваться в таких вопросах правдоподобным мифом, не требуя большего.
Сократ. Отлично, Тимей! Мы так и поступим, как ты предлагаешь. Запев твой
мы выслушали с восторгом, а теперь поскорее переходи к самой песне .
Тимей. Рассмотрим же, по какой причине устроил возникновение и эту
Вселенную тот, кто их устроил. Он был благ, а тот, кто благ, никогда и ни в
каком доле не испытывает зависти. Будучи чужд зависти, он пожелал, чтобы
все вещи стали как можно более подобны ему самому. Усмотреть в этом вслед
за разумными мужами подлинное и наиглавнейшее начало рождения и космоса
было бы, пожалуй, вернее всего. Итак, пожелавши, чтобы все было хорошо и
чтобы ничто по возможности не было дурно, бог позаботился обо всех видимых
вещах, которые пребывали не в покое, но в нестройном и беспорядочном
движении; он привел их из беспорядка в порядок, полагая, что второе,
безусловно, лучше первого.
Невозможно ныне и было невозможно издревле, чтобы тот, кто есть высшее
благо, произвел нечто, что не было бы прекраснейшим; между тем размышление
явило ему, что из всех вещей, по природе своей видимых, ни одно творение,
лишенное ума, не может быть прекраснее такого, которое наделено умом, если
сравнивать то и другое как целое; а ум отдельно от души ни в ком обитать не
может.
Руководясь этим рассуждением, он устроил ум в душе, а душу в теле и таким
образом построил Вселенную, имея в виду создать творение прекраснейшее и по
природе своей наилучшее. Итак, согласно правдоподобному рассуждению,
следует признать, что наш космос есть живое существо, наделенное душой и
умом, и родился он поистине с помощью божественного провидения. Коль скоро
это так, мы сейчас же должны поставить другой вопрос: что же это за живое
существо, по образцу которого устроитель устроил космос? Мы не должны
унижать космос, полагая, что дело идет о существе некоего частного вида,
ибо подражание неполному никоим образом не может быть прекрасным.
Но предположим, что было такое [живое существо], которое объемлет все
остальное живое по особям и родам как свои части, и что оно было тем
образцом, которому более всего уподобляется космос, ведь как оно вмещает в
себе все умопостигаемые живые существа, так космос дает в себе место нам и
всем прочим видимым существам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
что-нибудь лучше? Это невозможно. Так в добрый час! Начинайте, а я в
отплату за мои вчерашние речи буду молча вас слушать.
Критий. Если так, узнай же, Сократ, в каком порядке будем мы тебя угощать.
Мы решили, что, коль скоро Тимей являет собою среди нас самого глубокого
знатока астрономии и главнейшим своим занятием сделал познание природы всех
вещей, он и будет говорить первым, начав с возникновения космоса и закончив
природой человека. После него - мой черед; я как бы приму из его рук людей,
которые в его речи претерпят рождение, а от тебя некоторых из них получу
еще и с превосходным воспитанием.
Затем в соответствии с Солоновым рассказом и законоположением я представлю
их на наш суд, чтобы добиться для них права гражданства, исходя из того что
они и есть те самые афиняне былых времен, о которых после долгого забвения
возвестили нам священные записи, и в дальнейшем нам придется говорить о них
уже как о наших согражданах и подлинных афинянах.
Сократ. Я вижу, вы собираетесь отблагодарить меня сполна и щедро! Что ж,
Тимей, тебе, кажется, пора говорить, по обычаю сотворив молитву богам.
Тимей. Еще бы, Сократ! Все, в ком есть хоть малая толика рассудительности,
перед любым неважным или важным начинанием непременно призывают на помощь
божество. Но ведь мы приступаем к рассуждениям о Вселенной, намереваясь
выяснить, возникла ли она и каким именно образом; значит, нам просто
необходимо, если только мы не впали в совершенное помрачение, воззвать к
богам и богиням и испросить у них, чтобы речи паши были угодны им, а вместе
с тем удовлетворяли бы нас самих.
Таким да будет наше воззвание к богам! Но и к самим себе нам следует
воззвать, дабы вы наилучшим образом меня понимали, а я возможно более
правильным образом развивал свои мысли о предложенном предмете.
Представляется мне, что для начала должно разграничить вот какие две вещи:
что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть вечно
возникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления
и рассуждения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а то, что
подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не
существует на самом деле.
Однако все возникающее должно иметь какую-то причину для своего
возникновения, ибо возникнуть без причины совершенно невозможно. Далее,
если демиург любой вещи взирает на неизменно сущее и берет его в качестве
первообраза при создании идеи и свойств данной вещи, все необходимо выйдет
прекрасным; если же он взирает на нечто возникшее и пользуется им как
первообразом, произведение его выйдет дурным.
А как же всеобъемлющее небо? Назовем ли мы его космосом или иным именем,
которое окажется для него самым подходящим, мы во всяком случае обязаны
поставить относительно него вопрос, с которого должно начинать рассмотрение
любой вещи: было ли оно всегда, не имея начала своего возникновения, или же
оно возникло, выйдя из некоего начала?
Оно возникло, ведь оно зримо, осязаемо, телесно, а все вещи такого рода
ощутимы и, воспринимаясь в результате ощущения мнением, оказываются
возникающими и порождаемыми. Но мы говорим, что все возникшее нуждается для
своего возникновения в некоей причине. Конечно, творца и родителя этой
Вселенной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем
рассказывать.
И все же поставим еще один вопрос относительно космоса: взирая на какой
первообраз работал тот, кто его устроял,- на тождественный и неизменный или
на имевший возникновение? Если космос прекрасен, а его демиург благ, ясно,
что он взирал на вечное; если же дело обстояло так, что и выговорить-то
запретно, значит, он взирал на возникшее.
Но для всякого очевидно, что первообраз был вечным: ведь космос -
прекраснейшая из возникших вещей, а его демиург - наилучшая из причин.
Возникши таким, космос был создан по тождественному и неизменному
[образцу], постижимому с помощью рассудка и разума. Если это так, то в
высшей степени необходимо, чтобы этот космос был образом чего-то. Но в
каждом рассуждении важно избрать сообразное с природой начало. Поэтому
относительно изображения и первообраза надо принять вот какое различение:
слово о каждом из них сродни тому предмету, который оно изъясняет. О
непреложном, устойчивом и мыслимом предмете и слово должно быть непреложным
и устойчивым; в той мере, в какой оно может обладать неопровержимостью и
бесспорностью, ни одно из этих свойств не может отсутствовать. Но о том,
что лишь воспроизводит первообраз и с являет собой лишь подобие настоящего
образа, и говорить можно не более как правдоподобно. Ведь как бытие
относится к рождению, так истина относится к вере А потому не удивляйся,
Сократ, что мы, рассматривая во многих отношениях много вещей, таких, как
боги и рождение Вселенной, не достигнем в наших рассуждениях полной
точности и непротиворечивости.
Напротив, мы должны радоваться, если наше рассуждение окажется не менее
правдоподобным, чем любое другое, и притом помнить, что и я, рассуждающий,
и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится л
довольствоваться в таких вопросах правдоподобным мифом, не требуя большего.
Сократ. Отлично, Тимей! Мы так и поступим, как ты предлагаешь. Запев твой
мы выслушали с восторгом, а теперь поскорее переходи к самой песне .
Тимей. Рассмотрим же, по какой причине устроил возникновение и эту
Вселенную тот, кто их устроил. Он был благ, а тот, кто благ, никогда и ни в
каком доле не испытывает зависти. Будучи чужд зависти, он пожелал, чтобы
все вещи стали как можно более подобны ему самому. Усмотреть в этом вслед
за разумными мужами подлинное и наиглавнейшее начало рождения и космоса
было бы, пожалуй, вернее всего. Итак, пожелавши, чтобы все было хорошо и
чтобы ничто по возможности не было дурно, бог позаботился обо всех видимых
вещах, которые пребывали не в покое, но в нестройном и беспорядочном
движении; он привел их из беспорядка в порядок, полагая, что второе,
безусловно, лучше первого.
Невозможно ныне и было невозможно издревле, чтобы тот, кто есть высшее
благо, произвел нечто, что не было бы прекраснейшим; между тем размышление
явило ему, что из всех вещей, по природе своей видимых, ни одно творение,
лишенное ума, не может быть прекраснее такого, которое наделено умом, если
сравнивать то и другое как целое; а ум отдельно от души ни в ком обитать не
может.
Руководясь этим рассуждением, он устроил ум в душе, а душу в теле и таким
образом построил Вселенную, имея в виду создать творение прекраснейшее и по
природе своей наилучшее. Итак, согласно правдоподобному рассуждению,
следует признать, что наш космос есть живое существо, наделенное душой и
умом, и родился он поистине с помощью божественного провидения. Коль скоро
это так, мы сейчас же должны поставить другой вопрос: что же это за живое
существо, по образцу которого устроитель устроил космос? Мы не должны
унижать космос, полагая, что дело идет о существе некоего частного вида,
ибо подражание неполному никоим образом не может быть прекрасным.
Но предположим, что было такое [живое существо], которое объемлет все
остальное живое по особям и родам как свои части, и что оно было тем
образцом, которому более всего уподобляется космос, ведь как оно вмещает в
себе все умопостигаемые живые существа, так космос дает в себе место нам и
всем прочим видимым существам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256