Ведь получается, что я стал позже тем, чем не был раньше,
пропустив становление. А поскольку нельзя стать не становясь, то, не
потеряв ничего от своего роста, я не смог бы стать меньше. И с тысячью
тысяч прочих вещей дело обстоит так же, коль скоро мы примем эти допущения.
Ты успеваешь за мной, Теэтет? Мне сдается, ты не новичок в подобных делах.
Теэтет. Клянусь богами, Сократ, все это приводит меня в изумление, и,
сказать по правде, иногда, когда я пристально вглядываюсь в это, у меня
темнеет в глазах.
Сократ. А Феодор, как видно, неплохо разгадал твою природу, милый друг. Ибо
как раз философу свойственно испытывать такое изумление . Оно и есть начало
философии, и тот, кто назвал Ириду дочерью Тавманта, видно, знал толк в
родословных. Однако ты уже уяснил, каким образом это относится к тому, что
толковал Протагор, или нет?
Теэтет. Кажется, нет.
Сократ. А скажешь ли ты мне спасибо, если вместе с тобой я стану открывать
истину, скрытую в рассуждениях одного мужа, а вернее сказать, даже многих
именитых мужей?
Теэтет. Как не сказать! Разумеется, скажу.
Сократ. Оглянись же как следует, дабы не подслушал нас кто-нибудь из
непосвященных. Есть люди, которые согласны признать существующим лишь то,
за что они могут цепко ухватиться руками, действиям же или становлениям,
как и всему незримому, они не отводят доли в бытии.
Теэтет. Но, Сократ, ты говоришь о каких-то твердолобых упрямцах.
Сократ. Да, дитя мое, они порядком невежественны. Но есть и другие, более
искушенные. Вот их-то тайны я и собираюсь тебе поведать. Первоначало, от
которого зависит у них все, о чем мы сегодня толковали, таково: все есть
движение, и кроме движения нет ничего. Есть два вида движения,
количественно беспредельные: свойство одного из них - действие, другого -
страда ние. Из соприкосновения их друг с другом и взаимодействия возникают
бесчисленные пары: с одной стороны, ощутимое, с другой - ощущение, которое
возникает и появляется всегда вместе с ощутимым. Эти ощущения носят у нас
имена зрения, слуха, обоняния, чувства холода или тепла. Сюда же относится
то, что называется удовольствиями, огорчениями, желаниями, страхами, и
прочие ощущения, множество которых имеют названия, а безымянным и вовсе нет
числа. Ощутимые же вещи сродни каждому из этих ощущений: всевозможному
зрению - всевозможные цвета, слуху - равным же образом звуки и прочим
ощущениям - прочее ощутимое, возникающее совместно с ними. Разумеешь ли,
Теэтет, что дает нам это предположение для нашего прежнего рассуждения? Или
нет?
Теэтет. Не очень хорошо, Сократ.
Сократ. Однако приглядись, не бьет ли оно в ту же цель? Ведь она означает,
что все это, как мы и толковали, движется, и движению этому присуща
быстрота и медленность. Поэтому то, что движется медленно, движется на
одном месте или в направлении к близлежащим вещам, то же, что возникает от
этого, получается направлении к удаленным вещам, и то, что от этого возникает, получается
более быстрым. Ибо оно несется, и в этом порыве заключается природа его
движения. Поэтому как только глаз, приблизившись к чему-то ему
соответствующему, порождает белизну и сродное ей ощущение - чего никогда не
произошло бы, если бы каждое из них сошлось с тем, что ему не
соответствует, - тотчас же они несутся в разные стороны: зрение - к глазам,
а белизна - к цвету соучастника этого рождения. Глаз наполняется зрением и
видит, становясь не просто зрением, но видящим глазом, что же касается
второго родителя, то он, наполнившись белизной, уже становится в свою
очередь не белизной, но белым предметом - будь то дерево, камень или любая
вещь, выкрашенная в этот цвет. Так же и прочее: жесткое, теплое и все
остальное, коль скоро мы будем понимать это таким же образом, не может
существовать само по себе, о чем мы в свое время уже говорили, но все
разнообразие вещей возникает от взаимного общения и движения, причем
невозможно, как говорится, твердо разграничить, что здесь действующее, а
что страдающее. Ибо нет действующего, пока оно не встречается со
страдающим, как нет и страдающего, пока оно не встретится с действующим.
При этом, сойдясь с одним, что-то оказывается действующим, а сойдясь с
другим - страдающим. Так что из всего того, о чем мы с самого начала
рассуждали, ничто не есть само по себе, но все всегда возникает в связи с
чем-то, а [понятие] "существовать" нужно отовсюду изъять, хотя еще недавно
мы вынуждены были им пользоваться по привычке и по невежеству. Ибо эти
мудрецы утверждают, что не должно допускать таких выражений, как "нечто",
"чье-то", "мое", "это", "то", и никакого другого имени, выражающего
неподвижность. В согласии с природой вещей должно обозначать их в
становлении, созидании, гибели и изменчивости. Поэтому, если бы кто-то
вздумал остановить что-либо с помощью слова, он тотчас же был бы изобличен.
Так нужно рассматривать и каждую часть, и собрание многих частей, каковое,
как они полагают, представляют собой человек и камень, каждое живое
существо и каждый вид. Ну что, Теэтет, способен ли ты получить удовольствие
и наслаждение от этих рассуждений?
Теэтет. Не знаю, Сократ. Я даже не могу сообразить, свое ли мнение ты
высказываешь или испытываешь меня.
Сократ. Ты запамятовал, друг мой, что я ничего не знаю и ничего из этого
себе не присваиваю, - я уже неплоден и на все это не способен. Нынче я
принимаю у тебя, для того и заговариваю тебя и предлагаю отведать зелья
всяких мудрецов, пока не выведу на свет твое собственное решение. Когда же
оно выйдет на свет, тогда мы и посмотрим, чахлым оно окажется или
полноценным и подлинным. Однако теперь мужественно и твердо, благородно и
смело ответь мне, что ты думаешь о том, что я хочу у тебя спросить.
Теэтет. Ну что же, спрашивай.
Сократ. Итак, скажи мне еще раз, нравится ли тебе утверждение, что все
вещи, о которых мы рассуждали, не существуют как нечто, по всегда лишь
становятся добрыми, прекрасными и так далее?
Теэтет. По крайней мере, пока я слушаю тебя, это рассуждение представляется
мне очень толковым и вполне приемлемым в таком виде.
Сократ. Тогда не оставим без внимания и остального. Остались же у нас
сновидения и болезни, особенно же помешательства, которые обычно
истолковывают как расстройство зрения, слуха или какого-нибудь другого
ощущения. Ты ведь знаешь, что во всех этих случаях недавно разобранное
утверждение как раз опровергается, так как в высшей степени ложны наши
ощущения, рожденные при этом, и то, что каждому кажется каким- то, далеко
не таково на самом деле, но совсем напротив, из того, что кажется, ничто не
существует.
Теэтет. Это сущая правда, Сократ.
Сократ. Итак, мой мальчик, какое же еще остается у кого-либо основание
полагать, что знание есть ощущение и что каждая вещь для каждого такова,
какой она ему кажется?
Теэтет. Я уже боюсь, Сократ, отвечать, что мне нечего сказать, после того
как ты выговорил мне за такие речи. Однако, по правде сказать, я не мог бы
спорить, ь что в помешательстве или в бреду люди не заблуждаются, воображая
себя кто богом, а кто как бы летающей птицей.
Сократ. Не подразумеваешь ли ты здесь известного спора о сне и яви?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
пропустив становление. А поскольку нельзя стать не становясь, то, не
потеряв ничего от своего роста, я не смог бы стать меньше. И с тысячью
тысяч прочих вещей дело обстоит так же, коль скоро мы примем эти допущения.
Ты успеваешь за мной, Теэтет? Мне сдается, ты не новичок в подобных делах.
Теэтет. Клянусь богами, Сократ, все это приводит меня в изумление, и,
сказать по правде, иногда, когда я пристально вглядываюсь в это, у меня
темнеет в глазах.
Сократ. А Феодор, как видно, неплохо разгадал твою природу, милый друг. Ибо
как раз философу свойственно испытывать такое изумление . Оно и есть начало
философии, и тот, кто назвал Ириду дочерью Тавманта, видно, знал толк в
родословных. Однако ты уже уяснил, каким образом это относится к тому, что
толковал Протагор, или нет?
Теэтет. Кажется, нет.
Сократ. А скажешь ли ты мне спасибо, если вместе с тобой я стану открывать
истину, скрытую в рассуждениях одного мужа, а вернее сказать, даже многих
именитых мужей?
Теэтет. Как не сказать! Разумеется, скажу.
Сократ. Оглянись же как следует, дабы не подслушал нас кто-нибудь из
непосвященных. Есть люди, которые согласны признать существующим лишь то,
за что они могут цепко ухватиться руками, действиям же или становлениям,
как и всему незримому, они не отводят доли в бытии.
Теэтет. Но, Сократ, ты говоришь о каких-то твердолобых упрямцах.
Сократ. Да, дитя мое, они порядком невежественны. Но есть и другие, более
искушенные. Вот их-то тайны я и собираюсь тебе поведать. Первоначало, от
которого зависит у них все, о чем мы сегодня толковали, таково: все есть
движение, и кроме движения нет ничего. Есть два вида движения,
количественно беспредельные: свойство одного из них - действие, другого -
страда ние. Из соприкосновения их друг с другом и взаимодействия возникают
бесчисленные пары: с одной стороны, ощутимое, с другой - ощущение, которое
возникает и появляется всегда вместе с ощутимым. Эти ощущения носят у нас
имена зрения, слуха, обоняния, чувства холода или тепла. Сюда же относится
то, что называется удовольствиями, огорчениями, желаниями, страхами, и
прочие ощущения, множество которых имеют названия, а безымянным и вовсе нет
числа. Ощутимые же вещи сродни каждому из этих ощущений: всевозможному
зрению - всевозможные цвета, слуху - равным же образом звуки и прочим
ощущениям - прочее ощутимое, возникающее совместно с ними. Разумеешь ли,
Теэтет, что дает нам это предположение для нашего прежнего рассуждения? Или
нет?
Теэтет. Не очень хорошо, Сократ.
Сократ. Однако приглядись, не бьет ли оно в ту же цель? Ведь она означает,
что все это, как мы и толковали, движется, и движению этому присуща
быстрота и медленность. Поэтому то, что движется медленно, движется на
одном месте или в направлении к близлежащим вещам, то же, что возникает от
этого, получается направлении к удаленным вещам, и то, что от этого возникает, получается
более быстрым. Ибо оно несется, и в этом порыве заключается природа его
движения. Поэтому как только глаз, приблизившись к чему-то ему
соответствующему, порождает белизну и сродное ей ощущение - чего никогда не
произошло бы, если бы каждое из них сошлось с тем, что ему не
соответствует, - тотчас же они несутся в разные стороны: зрение - к глазам,
а белизна - к цвету соучастника этого рождения. Глаз наполняется зрением и
видит, становясь не просто зрением, но видящим глазом, что же касается
второго родителя, то он, наполнившись белизной, уже становится в свою
очередь не белизной, но белым предметом - будь то дерево, камень или любая
вещь, выкрашенная в этот цвет. Так же и прочее: жесткое, теплое и все
остальное, коль скоро мы будем понимать это таким же образом, не может
существовать само по себе, о чем мы в свое время уже говорили, но все
разнообразие вещей возникает от взаимного общения и движения, причем
невозможно, как говорится, твердо разграничить, что здесь действующее, а
что страдающее. Ибо нет действующего, пока оно не встречается со
страдающим, как нет и страдающего, пока оно не встретится с действующим.
При этом, сойдясь с одним, что-то оказывается действующим, а сойдясь с
другим - страдающим. Так что из всего того, о чем мы с самого начала
рассуждали, ничто не есть само по себе, но все всегда возникает в связи с
чем-то, а [понятие] "существовать" нужно отовсюду изъять, хотя еще недавно
мы вынуждены были им пользоваться по привычке и по невежеству. Ибо эти
мудрецы утверждают, что не должно допускать таких выражений, как "нечто",
"чье-то", "мое", "это", "то", и никакого другого имени, выражающего
неподвижность. В согласии с природой вещей должно обозначать их в
становлении, созидании, гибели и изменчивости. Поэтому, если бы кто-то
вздумал остановить что-либо с помощью слова, он тотчас же был бы изобличен.
Так нужно рассматривать и каждую часть, и собрание многих частей, каковое,
как они полагают, представляют собой человек и камень, каждое живое
существо и каждый вид. Ну что, Теэтет, способен ли ты получить удовольствие
и наслаждение от этих рассуждений?
Теэтет. Не знаю, Сократ. Я даже не могу сообразить, свое ли мнение ты
высказываешь или испытываешь меня.
Сократ. Ты запамятовал, друг мой, что я ничего не знаю и ничего из этого
себе не присваиваю, - я уже неплоден и на все это не способен. Нынче я
принимаю у тебя, для того и заговариваю тебя и предлагаю отведать зелья
всяких мудрецов, пока не выведу на свет твое собственное решение. Когда же
оно выйдет на свет, тогда мы и посмотрим, чахлым оно окажется или
полноценным и подлинным. Однако теперь мужественно и твердо, благородно и
смело ответь мне, что ты думаешь о том, что я хочу у тебя спросить.
Теэтет. Ну что же, спрашивай.
Сократ. Итак, скажи мне еще раз, нравится ли тебе утверждение, что все
вещи, о которых мы рассуждали, не существуют как нечто, по всегда лишь
становятся добрыми, прекрасными и так далее?
Теэтет. По крайней мере, пока я слушаю тебя, это рассуждение представляется
мне очень толковым и вполне приемлемым в таком виде.
Сократ. Тогда не оставим без внимания и остального. Остались же у нас
сновидения и болезни, особенно же помешательства, которые обычно
истолковывают как расстройство зрения, слуха или какого-нибудь другого
ощущения. Ты ведь знаешь, что во всех этих случаях недавно разобранное
утверждение как раз опровергается, так как в высшей степени ложны наши
ощущения, рожденные при этом, и то, что каждому кажется каким- то, далеко
не таково на самом деле, но совсем напротив, из того, что кажется, ничто не
существует.
Теэтет. Это сущая правда, Сократ.
Сократ. Итак, мой мальчик, какое же еще остается у кого-либо основание
полагать, что знание есть ощущение и что каждая вещь для каждого такова,
какой она ему кажется?
Теэтет. Я уже боюсь, Сократ, отвечать, что мне нечего сказать, после того
как ты выговорил мне за такие речи. Однако, по правде сказать, я не мог бы
спорить, ь что в помешательстве или в бреду люди не заблуждаются, воображая
себя кто богом, а кто как бы летающей птицей.
Сократ. Не подразумеваешь ли ты здесь известного спора о сне и яви?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256